Глава XV. Болезнь и смерть

Завещание свое Павел Михайлович написал в сентябре 1896 года. Из некоторых намеков можно понять, что у него уже и раньше были составлены распоряжения на случай смерти, но мы их не знаем. Последние годы он начал хворать, заболевал внезапно, иногда без видимых причин.

Но летом, а особенно во время путешествий, когда он много ходил, заболеваний не наблюдалось. В другое время в письмах попадались извещения о его недомоганиях. Беспокоился он и за Веру Николаевну. Беспокойство это действовало на него угнетающе.

Она, со своей горячей, любящей душой, переживала все с повышенной чувствительностью и, всегда ровная и сдержанная (я никогда за всю жизнь не слыхала, чтобы она повысила голос), вдруг сдала. В декабре 1892 года в письме ко мне она упоминала, что утомительные разговоры вызывают дурноту в голове. Летом 1893 года она жалуется на боли в ногах. Во время работы в саду с ней сделалось дурно. Ее уложили в постель. У нее было кровоизлияние в мозг. Понемногу она все же поправлялась.

3 ноября она писала мне из Парижа, как поразила их смерть Чайковского, что Зилоти едет в Лондон на два своих концерта, устроенных Блютнером¹, что радуется быть с тремя дочерьми и семьей Зилоти, и тут же Павел Михайлович. Хотя она и радуется этому, но, по-видимому, возня детей, сборища людей, хотя близких и любимых, разговоры не по силам ее надломленным нервам.

Летом 1894 года произошли два события: свадьба дочери Любови, которая вышла замуж за художника Н.Н. Гриценко и уехала во Францию, и смерть любимой Марьи Ивановны.

Жизнь двух дочерей за границей больше прежнего тянула Веру Николаевну к ним. Весной 1895 года оставшиеся члены семьи поехали в Антверпен к Зилоти и в Париж к Гриценкам. Павел Михайлович побывал, как обычно, в Англии. Мы знаем это по письмам. Осенью — они опять за границей. Павел Михайлович объезжает юг Франции. Вера Николаевна с дочерью Марией поехала в Биарриц. Ее волнует нездоровье Павла Михайловича. Он доволен путешествием, изучением римских «остатков»².

Павел Михайлович вернулся домой в первых числах ноября; семья его еще погостила в Антверпене. Павел Михайлович описывает Вере Николаевне подробно, как он чувствовал себя во время дороги, как останавливался в Петербурге. Он писал: «Из Петербурга не имел времени ни письма написать, ни телеграммы послать: с Сашей разговорился, с деточками повозился, умылся, завтракал, на выставку акварелистов (черных и белых) сходил (ничего нет интересного), потом долго с Сережей занимался как с доктором, с ним же как с любителем; пообедав, едва не опоздал на поезд». После свидания с врачом Митропольским ему была назначена строгая диета.

Вера Николаевна описывает его сон: «Ложится он в 10 час., засыпает, спит до 12 ночи, просыпается, слышит в дремоте часы все до 5 часов, а в 6 часов встает. Начал принимать бром на ночь, но еще настоящего действия не видит. По своей нелюбви к гулянью, перестал ходить гулять. Болей у него нет, следовательно, страданий нет... Ездит он в город или куда-нибудь в одно место, чтобы не переутомляться».

20 декабря она в крайнем волнении: «Только слепой человек может верить в хороший исход болезни папиной. Я горячо просила бы вас обоих приехать хотя бы ненадолго, на праздниках... И поскорей, поскорей...».

На другой день сестра Маша писала: «...он был так плох. Мама немного с ума сошла. Но сегодня все поправилось вид стал лучше». 23 декабря: «...я и не слыхала ничего о том, что мама выписывала Сережу... Папа до того спокоен за себя, что и не думает о болезни, особенно за последние дни. Хотя это не значит, что он здоров. Еще сегодня за завтраком я его спрашивала, поедет ли он в Петербург. Говорит, что собирается 28 уехать. Худ и желт он ужасно, но вчера и сегодня в очень хорошем духе».

Павел Михайлович Третьяков. Фотография. 1898

И он был в Петербурге, и Маша приезжала с ним. Он писал Вере Николаевне 4 января 1896 года: «Я совершенно здоров, просыпаюсь в 6 ч., в 7 пью кофе, в 9 выхожу, возращаюсь в 4 часа, пью чай ложусь до обеда, обедаем в 7 часов, после обеда опять ложусь, в 10 пьем чай и в половине 12-го отправляюсь спать. Во время лежания и утром между 7—9 часами читаю «Ярмарку тщеславия»^* и «Биографию Иванова»³.

В половине апреля Павел Михайлович поехал за границу. Дорогой он старался все время лежать. Он писал: «Здоровье мое в общем хорошо... Берегусь и буду беречься насколько только возможно».

В Париже он осматривает Салоны, которые очень интересны по его словам. Едет в Лондон, где надо посетить десять, хотя и небольших, выставок и после некоторого колебания соблазняется и забирается в Шотландию — в Эдинбург и Глазго. Из Парижа в Лондон он приехал в неважном состоянии. «Если бы не поправилось состояние здоровья, то я разумеется не поехал бы». Чуть только лучше ему, он уже устоять против соблазна не может.

К 1 мая Павел Михайлович дома. Все лето он провел хорошо.

Осенью Павел Михайлович предпринимает одно из своих интересных путешествий. Начинает с Киева, чтобы увидеть совсем оконченный Владимирский собор. «Чудный храм, — писал он. — Жаль только подпортили полному впечатлению Сведомский, Котарбинский и Врубель. Нестеров хорош, совершенно в духе Васнецова, он ничего не испортил. Сам Прахов⁴ тоже, мне кажется, не испортил, т. е. его работа, разные архитектурные детали, рисунки утвари, мебели, иконостасов, киотов и проч., но тем что пригласил таких разношерстных художников — очень подпортил делу».

Далее Павел Михайлович задержался в Будапеште из-за выставки 1000-летия Венгрии. Потом, не спеша, он двигался по Австрии, несколько дней провел в Граце, в Ишле, объезжая и обходя окрестные городки, местечки, озера. Отовсюду он писал Вере Николаевне: «Совершенно здоров как нельзя лучше»; «Только бы так продолжалось, уж как бы я был рад». «Ты испугалась 12 верст, да ведь это только три часа ходьбы, самым спокойным образом, а я в день хожу по 6 часов...».

Павел Михайлович завернул в Нюрнберг из-за выставки. Был в Мюнхене, заехал в Женеву, чтобы забрать ожидавшие его письма. Во Франции ему не повезло с погодой, обойти окрестности Гренобля не удалось. Он спустился в Монпелье, Перпиньян, Тулузу, но дожди его преследовали, и он раньше предположенного времени прибыл к Вере Николаевне в Биарриц. Состояние ее здоровья и нервов его не порадовало.

В Париже, на возвратном пути, Павел Михайлович делился грустными мыслями с дочерьми; он просил Любовь, жившую в Париже, и Марию, приехавшую к этому времени из России, навестить мать, когда она из Биаррица переберется на зимние месяцы на Ривьеру. Сам он вернулся в Москву к своим обычным занятиям. Вера Николаевна поселилась в Каннах, и у них началась ежедневная переписка.

Куракино. Фотография. 1880

Он писал 22 ноября 1896 года: «Благодаря тому, что письма получаются каждый день, я положительно не скучаю, не чувствуется так большого расстояния, как будто ты совсем близко где-то».

Он бодр, благодушен. 15 декабря он пишет: «Поздравляю тебя, милая, дорогая голубушка, с новорожденным-именинником, дай Бог нам еще долго жить вместе и радоваться на потомство наше. Сегодня мне 64 года, хороший возраст, а духом я себя чувствую, так же как чувствовал и в 18 лет!»

20 января Павел Михайлович внезапно и серьезно заболел. 21-го сестра сообщила мне о его болезни, сопровождавшейся опухолями и отеком ног, и о том, что врачи не могли поставить диагноз. Через восемь дней наступило улучшение.

Не желая пугать Веру Николаевну, Павел Михайлович придал этой болезни, которая так напугала всех, характер незначительного заболевания. Он писал: «Со мной это время произошел казус по возвращении из Костромы, через день начались опухоли губ, глаз, ног и рук, так что Ник. Аф. был несколько раз: выразилось крапивной лихорадкой; должно быть застудил начинавшийся насморк, теперь все прошло и чувствую себя очень хорошо». Конечно, это было не совсем так.

Павел Михайлович, как только чувствовал себя лучше, после вынужденного бездействия развивал энергичную деятельность. Он писал Вере Николаевне 23 февраля из Петербурга: «Вчера смотрел выставку княгини Тенишевой⁵ и сегодня еще раз посмотрю, потом осмотрю выставку иностранных акварелистов⁶. Опять прошу настрой себя на веселенький лад и все будет хорошо».

«С.П.Б. 25 февраля. Я здоров совершенно, как нельзя лучше и все здесь здоровы... Выставка петербургских художников в Академии наук уже открылась вчера, очень плохая...».

Мария Павловна, Павел Михайлович Третьяковы и Николай Васильевич Неврев. Фотография. 1897

13 мая из Парижа он пишет: «В два дня осмотрел два салона и четыре выставки: портретную, акварельную и две маленьких. Елисейский Салон лучше прошлогоднего, а Марсовский хуже. Сегодня посмотрю их оба по второму разу и конец: завтра утром уеду в Лондон...».

«Лондон. 6 мая 1897. Приехал сюда в среду в половине шестого вечера... переезд по морю был очень спокойный... Вчера видел уже четыре выставки. Останусь здесь сегодня и завтра, а в воскресенье выеду в Антверпен».

Все лето Павел Михайлович бодро чувствовал себя, живя в Куракине, и осенью отправился в обычное странствие. О его спокойном и бодром настроении можно судить, читая письмо, которое он послал Вере Николаевне из Петербурга:

«10 сент. 97 г. Лапочка моя милая, спал дорогой отлично, несмотря на то, что кресло попалось адски жесткое, проснулся в 8 часов только. Здоров, как нельзя лучше, но скучно первое время. Завтракал с Сережей у Кюба, потом был у художника Борисова⁷ теперь (пять часов) пью чай, а в шесть пойдем с Сережей обедать к Донону^** и оттуда прямо на железную дорогу; еду в 8 часов вечера».

И началось интересное путешествие — последнее в его жизни. Гельсингфорс, Стокгольм, морем в Христианию, Трондием, Упсала, Стокгольм. Как интересно описывает он все, что видит, и как проводит время.

Затем он был в Копенгагене, который особенно задержал его: сам город и его окрестности, потом Берлин, Мюнхен, Меран; съездил на два дня в Венецию, чтобы застать последний день выставки. В конце путешествия он отдыхал десять дней и безмятежно гулял в Аббации. Он изливал свое добродушие и нежность в письмах к Вере Николаевне, с любовью вспоминал внучат.

В половине января 1898 года Павел Михайлович и Вера Николаевна оба были в Петербурге по поводу свадьбы дочери Марии, вышедшей замуж за Александра Сергеевича Боткина. Павел Михайлович пробыл у нас около недели. Был здоров. Да и Вера Николаевна была оживлена и не проявляла обычной за последние годы тоски. Но 15 марта я получила такое письмо:

«Милая Саша, то чего я так опасался в последнее время — сегодня случилось: с мамой повторился паралич; она очень ослабела, с трудом глотает и потеряла способность говорить, так что ничего нельзя разобрать, что она хочет сказать. После отъезда Маши она очень грустила, плакала, потом лихорадочно желала выходить из дома, гулять... Вчера заметно было, что она плохо глотала за завтраком и обедом, но была в духе... Сегодня же утром оказалось у ней перекошенное (немного) лицо и потеря речи, при полном сознании. Ник. Аф.^*** был два раза и еще будет вечером. Он говорит, что может быть это истерическое явление и все может быть благополучно обойдется, но мне кажется он утешает.
Я вчера собирался к вам в Петербург и случайно дела задержали, так рад, что не уехал. Слава богу! Нечего говорить, в каком я состоянии! Но приезжать не нужно, не к чему, пользы от того не будет. Буду извещать, что будет далее. Всех целую.

П. Третьяков».

Жизнь около больной была тяжела и грустна. Наступил паралич рук и ног. Мне писали 12 апреля: «П. М. только вчера не плакал, а все праздники, как только придет обедать или завтракать, так плачет».

Тяжело было Павлу Михайловичу, и только привычка интересоваться всеми областями жизни, в которые он был втянут, помогала ему справляться с его тяжелой печалью.

Павел Михайлович и Вера Николаевна Третьяковы среди родных и знакомых. Фотография. 1898

Помогло Павлу Михайловичу бодриться и большое и сложное дело — отделка двух новых залов для отдельного помещения собрания Сергея Михайловича и перевеска всей галереи.

В мае Веру Николаевну перевезли в Куракино. Часы проводила она на воздухе — на балконе или в парке, где ее катали в кресле. Силы ее понемногу укреплялись.

«26 июля 1898... Читал письмо маме, она была очень довольна и благодарила меня, здоровье ее все так же, несколько крепче на ногах и поменьше плачет...» Павел Михайлович, сообщая о большой занятости по размещению своего собрания картин, жалуется на усталость за последние дни.

П.М. Третьяков, А.П. Боткина, Л.П. Гриценко, В.Н. Третьякова, С.С. Боткин, Н.Н. Гриценко и дети Боткины. Фотография. 1897

Я пожурила его: «...зачем ты так устаешь, это очень непохвально. И где твои добрые намерения отдыхать летом? По крайней мере доволен ли ты как все в галерее устраивается?»

14 августа Павел Михайлович шутит: «Собачки здоровы, кланяются, ведут себя и занятно и похвально. Скажи Сереже, что я прошу захватить с собой (если через Петербург поедет) Щедрина рисунок, который он мне обещал...».

Сестра писала мне: «Папа спешит с галереей». «Папа переутомился уборкой галереи и ездил ежедневно в Москву, но принимает меры, чтобы не расхвораться».

Я нашла его в плохом виде. Но уговорить его отдохнуть не удалось. 19 октября Куракино опустело. Веру Николаевну перевезли в город.

Сергей Сергеевич написал Павлу Михайловичу длинное письмо — критику на первый номер журнала «Искусство и художественная промышленность»⁸.

Павел Михайлович тотчас ответил ему:

«Милый Сережа, я обеспокоился, узнав от Александры Павловны^**** (ей Саша написала) о твоем нездоровье и в воскресенье просил Сашу подробно написать, что с тобой, а вечером, в тот же день был удивлен и обрадован твоим письмом; удивлен, потому что знаю твою нелюбовь к письменным упражнениям, и вдруг несколько страниц! (получил за обедом). Увидав это количество их, и подумав уже не случилось ли чего-нибудь — спрятал письмо в карман и тревожно дообедывал, чтобы после обеда поскорее узнать в чем дело. И вдруг, о радость! никакого происшествия и разговор по душе о художественных делах!..
Пробный выпуск Собки я увидел как раз тоже в воскресенье, т. е. в день получения твоего письма, у любителя — коллектора доктора Лангового⁹, очень милого человека, мы оба давно желали познакомиться и вот, наконец, я собрался к нему. Я ожидал что издание Собки будет хуже Дягилевского¹⁰, но никак не ожидал, чтобы было так скверно, и я решил на него даже вовсе не подписываться. — Очень приятно и радостно было узнать из твоего письма как мы сошлись в мнении о художественной части, о литературной же ничего не могу сказать, так как еще не читал и прочту только у себя в Петербурге. Но разумеется ничего хорошего не ожидаю...
Перовские рисунки Елизавета Егоровна^***** отдала в полное мое распоряжение, но я знаю, что ей очень желательно чтобы они были в галерее, да и мне это желается, т. е. кроме интереса их, человек-то он был очень близкий мне, но я еще не придумал как их поместить и не решил еще, если я их не оставлю, то разумеется предоставлю тебе, а никому другому. Крепко целую всех вас

П. Третьяков».

5 ноября 1898 года Павел Михайлович в Петербурге. Я рассказывала ему о Дягилевской выставке, о замечательной вещи Левитана — эскизе для картины «Над вечным покоем», которая уже принадлежала Павлу Михайловичу. «Я бы его купила себе, но он для меня дорог. Давай купим пополам, — пошутила я, — а висеть он будет у меня». Но... Павел Михайлович пошел на выставку и купил эскиз для галереи. По-моему, он был лучше, глубже, драматичнее, чем картина. Эта вещь навсегда осталась для меня памятью последнего свидания с живым отцом.

Вернувшись в Москву, Павел Михайлович писал Сергею Сергеевичу:

«Ты мой милый Сережа, разумеется получил Дягилевский первый номер, а я хотя еще не получил, но видел его. Уж не знаю, кто хуже Собко или Дягилев? Внешность хороша, но ужасно сумбурно и глупо составлено: зачем помещены снимки с Васнецова¹¹, почему с Левитана¹², для чего с Поленовой?¹³, с какой стати вид старого собора и проч.? ...в статьях об них не упоминается ни одним словом, почему эти снимки, а не другие? Между тем статья об Веренскиольде¹⁴ (кажется Веренскиольд, а может быть и другой какой шведский художник) иллюстрирована снимками с его произведений, следовательно тут находили же это нужным. Неуместна выходка против Клевера и Верещагина¹⁵. А уж конец-то номера, с различными объявлениями, гораздо хуже и безвкуснее 2-рублевой цены на обложке Собко! Вот уж по народному выражению оба в лужу стрельнули! Нечего сказать, одолжили! Там и ждать нечего было, а тут не ожидал! Очень жаль, очень жаль! Ожидаю от Саши сведений о твоем состоянии. Крепко всех целую.

П. Третьяков».

Это были последние письма, которые Павел Михайлович писал своим близким, письма самые ясные, бодрые, полные интереса к разнообразным художественным и жизненным вопросам. Не только во время промежутков между обострениями его болезни, но и во время приступов он был спокоен. Так же и теперь, когда он слег в последних числах ноября, он только один раз — как потом говорили — сказал: «Неужели я умру?» Никому не приходила мысль тревожиться более, чем в другие разы. Я написала ему: «Поправляйся скорее, я приеду на днях и мы пойдем с тобой смотреть Царя Федора Иоанновича»¹⁶.

Павел Михайлович Третьяков на даче. Фотография. 1897

4 декабря без 10 минут 10 часов утра Павел Михайлович перестал жить.

Когда в Петербург пришла телеграмма «Павел Михайлович Третьяков скончался. Николай Гриценко», мои нервы не выдержали этого потрясения, голова опустилась на край стола, у которого я сидела, и я впала в странный тяжелый сон. Чувство потери так подавило меня, что все, что последовало, не проникало в сознание, а смутно проносилось где-то около.

Я слышала упреки Митропольскому, что он не настоял на консилиуме; что уход был примитивный, так как Павел Михайлович отказывался от сиделки, стесняясь чужого человека; что он не подчинялся предписаниям врача лежать неподвижно и вставал. Я слышала о результатах вскрытия, что причиной смерти было прободение язвы желудка, вызвавшее перитонит. Я видела людей, много людей, депутации, венки; видела рисовавшего Серова, но что он нарисовал — не видела.

В.А. Серов. Павел Михайлович Третьяков в гробу. Рисунок. 1898

Но настал час, когда я пробудилась и с ясной остротой ощутила всю глубину горя.

От Веры Николаевны хотели скрыть происшедшее, но она почувствовала истину и с раздражением потребовала карандаш и бумагу. Своей слабой рукой, едва различимым почерком, она написала: «Требую быть там». Когда ее в кресле ввезли в зал, где под большими зелеными любимыми растениями на столе, покрытый цветами, лежал он, — зрелище было такое, что я в первый раз за все это время начала неудержимо рыдать.

Что можно вообразить более трогательное и более трагическое, чем их последнее свидание? Она в своем кресле без слез сидела около него, не спуская с него глаз, и тихонько кивала ему на прощание.

Не надолго прощалась она. Не прошло и четырех месяцев, как она ушла за ним.

Так окончилась жизнь Павла Михайловича Третьякова, жизнь очень большая и такая скромная, такая трудовая и полезная народу.

—

Человека не стало, но остались дела его, которые пышно разрослись. Особенного расцвета достиг венец его жизни — «Национальная Народная галерея», о создании которой он мечтал с молодых лет. Переданная им пятьдесят лет назад из рук в руки своей родине, значительно увеличившая свои собрания в советские годы, она прославилась на весь мир и прославила И увековечила его имя — ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ.

Примечания

*. Роман Теккерея.

**. Кюба и Донон — рестораны.

***. Митропольский.

****. Брукс.

*****. Вторая жена В.Г. Перова.

1. БЛЮТНЕР Юлиус, основатель фортепьянной фабрики в Лейпциге.

2. Под римскими «остатками» П.М. Третьяков имел в виду те, что он видел на юге Франции. Посетив город Арль, один из древних городов Франции, П.М. Третьяков осматривал амфитеатр, развалины театра, храмов, остатки дворца, триумфальную арку.

3. Видимо, П.М. Третьяков читал книгу «Александр Андреевич Иванов, его жизнь и переписка» (изд. М.П. Боткина, Спб., 1880).

4. ПРАХОВ Адриан Викторович (1846—1916), историк искусства, археолог, читал лекции по истории и теории изобразительных искусств в Петербургском университете и Академии художеств; редактор журнала «Пчела» (1875—1878); Прахову было поручено руководство внутренней отделкой Киевского Владимирского собора.

5. ТЕНИШЕВА Мария Клавдиевна (1867—1928), коллекционер акварельных рисунков и предметов русской старины, художница; окончила школу в Париже, посещала жюльеновскую академию; в 1894 году основала и субсидировала в Петербурге студию, которую возглавлял Репин. Студия была открыта для подготовки молодежи в Академию художеств и просуществовала до 1899 года. Помощником Репина были художники: А.А. Куренной до 1896 года, а потом Д.А. Щербиновский и П.Е. Мясоедов.

6. Выставка «Опытов художественного творчества (эскизов) русских и иностранных художников», организованная Обществом поощрения художеств.

7. БОРИСОВ Александр Алексеевич (1866—1934), пейзажист, давший в 90-х годах целую серию картин и этюдов, посвященных северной природе.

8. «Искусство и художественная промышленность» — ежемесячное иллюстрированное издание Общества поощрения художеств в Петербурге, редактор Н.П. Собко; двойной выпуск № 1 и № 2 октябрь — ноябрь вышел в 1898 году.

В статье «По поводу книги гр. Л.Н. Толстого об искусстве» М.М. Антокольский, касаясь разбора отношений общества к искусству и вопроса коллекционирования, писал: «Богатые платят шальные деньги за произведения первоклассных художников потому, что их хотят другие, а другие хотят потому, что хотят первые... Тут скорее страсть, чем любовь к искусству, страсть иметь, что есть у другого, и иметь только для того, чтобы другой не имел. И этим заражены даже и самые порядочные люди, и, даже такие, как наш знаменитый коллекционер Третьяков, желающий иметь непременно уникум...» (стр. 56).

9. ЛАНГОВОЙ Алексей Петрович (1857—1939), московский врач и коллекционер картин русских художников; автор воспоминаний, которые передал в Отдел рукописей ГТГ в 1928 году вместе с письмами к нему многих русских художников.

10. Под Дягилевским изданием П.М. Третьяков имел в виду журнал «Мир искусства», издававшийся С.П. Дягилевым с 1898 года.

11. Упоминая о «снимках с Васнецова» П.М. Третьяков имеет в виду статью С. Дягилева в первом номере журнала «Мир искусства» — «Наш мнимый упадок», иллюстрированную работами В.М. Васнецова, не имеющими никакой связи с текстом.

12. Недоумение П.М. Третьякова вызвали воспроизведенные в первом номере журнала «Мир искусства» (стр. 22—28) работы И.И. Левитана (1861—1900) «Последние листья», «Март», «Последний снег», «Тихая обитель», «Над вечным покоем», «Сентябрьский день», «На Волге», не имеющие никакого отношения к содержанию текста.

13. ПОЛЕНОВА Елена Дмитриевна (1850—1898), художница, автор иллюстраций к русским сказкам; сделала много рисунков для прикладного искусства; в собрании П.М. Третьякова имелись ее картины «Иконописная мастерская» и акварель «На дворе зимой». В первом номере журнала «Мир искусства» (стр. 31—33) были воспроизведены ее рисунки.

14. ВЕРЕНСКИОЛЬД (Веренскьольд) Эрик (1855—1938), норвежский художник, жанрист и портретист. В первом номере журнала «Мир искусства» помещена статья Карла Мадсен (стр. 17—22), иллюстрированная его произведениями.

15. Упоминаемая П.М. Третьяковым заметка была помещена в журнале «Мир искусства», № 1, раздел «Заметки», стр. 9.

16. Спектаклем «Царь Федор Иоаннович» 14 октября 1898 года открылся Московский Художественный театр.