М. П. Сокольников. Певец Русской природы

Я познакомился с ним в конце 30-х годов на выставке московских художников, которая была организована в Доме работников искусств. Дом этот тогда помещался в подвальном помещении в Старо-Пименовском переулке.

Помещение было камерное, для больших мероприятий неприспособленное. Но столичные деятели культуры здесь не унывали: проводились интересные театральные и музыкальные вечера, встречи творческой интеллигенции, выставки произведений живописи, графики. Стены Дома искусств регулярно украшали панно-шаржи Кукрыниксов, дружески пародировавших видных мастеров театра, музыки, кино, художников. На встречах, как правило, было весело, непринужденно. Юмор наполнял Дом искусств.

Как-то днем было назначено обсуждение выставки работ художников. Это были члены МОССХа, причем большую часть из них составляли живописцы старшего поколения.

Я был приглашен к участию в обсуждении выставки и, помню, выступил с большой и горячей речью об ее авторах. Художники тогда еще не пользовались заметным вниманием в сравнении с артистами и музыкантами, и поэтому вполне был понятен положительный с их стороны резонанс на доброжелательную оценку творчества.

На выставке преобладали пейзажи и натюрморты, тематических вещей было мало. Из представленных работ на меня яркое впечатление произвели два небольшого размера пейзажа Петра Ивановича Петровичева.

Живопись этого художника я знал и раньше. Очень нравились мне его пейзажи - осенний с ледоходом на Волге, из экспозиции Третьяковской галереи; запомнились и вещи, которые приходилось видеть на отдельных московских выставках. В работах Петровичева привлекала индивидуальная манера письма, глубокая убедительность раскрываемых художником состояний природы, - истинно "петровичевские" мотивы. Пейзажи России, особенно синие реки, золото осенних дней или ростепель марта наполнялись бархатной музыкой цвета.

На этой выставке мне особенно запомнился пейзаж Петровичева с цветущими яблонями - мотив, который он обычно писал на даче у своих родственников в Реутове. Глядя на него, я ощущал цветение сада, как восприятие легкого снега, "кудрявого и благовонного", по выражению И. Бунина.

Мы познакомились и разговорились. Петр Иванович отвечал короткими фразами и не отличался стремлением к долгим беседам. Весь его разговор заключался в улыбке лица, и в первую очередь глаз. Его голубые глаза искрились постоянной улыбкой, - они лучились. И этим художник выражал свою искреннюю русскую душевность, непосредственность своей натуры.

Простое крестьянское лицо Петра Ивановича, скромный демократический костюм и обувь говорили о том, что жил он материально не легко. Но чем дольше смотрел я на него, тем все яснее приоткрывалась глубокая внутренняя жизнь, беспрерывные ее бурлящие потоки. Так и чувствовалось, что внешнее, то, что его окружает, не заслоняет внутренней жизни того, чем всегда полна и горит душа.

У меня сложилось впечатление, что передо мною прежде всего поэт, живущий в мире образов природы.

Мне всегда, до самой последней встречи с Петровичевым, казалось, что он постоянно находился в состоянии внутреннего восторга, и я всегда при этом вспоминал блоковские слова.

Мира восторг беспредельный
Сердцу певучему дан...

Через несколько дней Петровичев прислал мне в подарок этюд с цветущим садом, который мне так понравился. С тех пор начались наши довольно дружеские отношения.

Работая консультантом в Московском товариществе художников и состоя членом художественного совета, я имел возможность видеть его сдающим на продажу свои вещи. Держался он крайне просто, незаметно. Приносил всегда работы, добротно сделанные, в них виделись отклики действительно пережитого им в жизни и облагороженного его пленяющей техникой, завораживающим мастерством. Обычно это бывали пейзажи среднерусской полосы, натюрморты или цветы, которые он так артистически воспроизводил. Много полотен Петровичева ушло по заказам санаториев, домов отдыха, и, вероятно, до сих пор они доставляют эстетическую радость отдыхающим.

Петр Иванович много ездил - в районы заводов на Азовское море, в Среднюю Азию, в Крым, на Волгу в Ульяновск, где одним из первых в нашем искусстве запечатлел места жизни Владимира Ильича Ленина.

А уж если говорить о Подмосковье, - Петровичев до страсти любил его маленькие исторические города и старинные усадьбы.

Мне пришлось неоднократно бывать дома у Петра Ивановича. Жил он в Успенском переулке, около сада Эрмитаж. Переулочек был тихий, от него веяло провинциальностью, но дом был старый, перенаселенный, многих удобств в нем не хватало.

У него росли две дочки - девушки удивительно милые, симпатичные, которым он с детства сумел привить любовь к живописи, и они как художницы развивались под непосредственным его влиянием. Был у него и сын - Коля, очень похожий на отца.

Такую семью содержать было трудно, но Петровичевы жили не жалуясь - их быт производил впечатление очень опрятного, тихого и доброго клана. Все помогали друг другу. Очень много для семьи и самого Петра Ивановича делала его жена Ольга Эрнестовна, женщина удивительной ласковости и благородства.

Специальной мастерской у Петра Ивановича не было. Работал он в маленьком отгороженном углу комнаты, пространством аршина в три. Как ухитрялся живописец ежедневно работать тут, да еще создавать шедевры, - уму непостижимо.

Очень трудно приходилось семье Петровичевых в войну. Было тяжело с топливом, с хлебом, с продовольствием. Я часто встречал тогда Петра Ивановича в художественном салоне живописно-выставочного комбината на улице Горького, 15.

Директором его был незабвенный друг художника Арташес Григорьевич Туманян, который много делал для оказания материальной поддержки Петру Ивановичу, закупая его работы.

Но как ни трудно было Петровичеву в те тяжелые годы, он не впадал в уныние и не терял улыбки на лице.

На другой год после окончания войны одной из первых больших персональных выставок в Москве была выставка живописи Петровичева. И это стало символом устремления нашего изобразительного творчества к истинным, непреложным ценностям искусства.

Выставка Петра Ивановича, первая его персональная выставка после революции, была открыта в залах Центрального дома работников искусств на Пушечной улице. Искусство художника было показано довольно широко, и работы его, собранные воедино, производили волнующее впечатление. Москва впервые столь полно видела живопись этого волшебного, непохожего совершенно на других, оригинального мастера.

Открытие выставки прошло торжественно. Публики собралось много, помню, присутствовали Бакшеев, Юон, Александр и Сергей Герасимовы. Приятно было видеть группы самых различных художников, но больше всего радовало присутствие массы молодых художников, учеников Петра Ивановича. В зале чувствовалось дыхание живого современного искусства.

После приветственных речей выступил и сам художник. Как правило, Петровичев никогда публично не говорил. Но в этот свой день был он в исключительно приподнятом настроении. Петр Иванович улыбался и шутил. Когда ему дали слово, он, встреченный аплодисментами, словно преобразился. Петр Иванович говорил более двадцати минут и сказал речь содержательную, запоминающуюся. В ней он выразил свои сокровенные взгляды на творчество, напомнил молодым товарищам о заветах своих учителей.

Я хорошо запомнил его слова о важности правды в искусстве и - что самое первое и главное у художника - о поисках выражения этой правды.

- А ведь и у нас, в Училище живописи, - говорил Петровичев,- были такие моменты, когда мы безоглядно поддавались модным влияниям. Я начинал неплохо, мою живопись заметил Верещагин. Но и я, крестьянин, сын ростовского огородника, тоже подпал под влияние моды. В Москве была открыта выставка нового французского искусства. Там были, конечно, и интересные новые свежие работы, но были и вещи формалистические, в которых вместо реалистической формы преобладали фальшивые, надуманные краски.

И что вы думаете, - меня сбила эта выставка. Я быстро отошел от достигнутых успехов и стал всюду и всегда искать во всем лиловый цвет. У французов утро лиловое, день лиловый, вечер тоже лиловый, - и у меня все тоже окрашивалось в лиловые тона. Увидев мои новые работы, Левитан стал называть меня: "Ну, лиловый господин..." Ох, и доставалось же мне от Исаака Ильича за эту искусственность цвета, и он все время тыкал меня в натуру: "Ну, где же тут днем фиолетовая краска, - ведь здесь все розово-голубое! Ну же, раскройте по-настоящему глаза..."

- Раскрывать по-настоящему глаза и значило для меня находить правду природы, доискиваться ее, уходя в глубину изучения натуры. И после истории с подменой естественного цвета фальшивым я навсегда освободился от игры в ложную краску.

Я хорошо запомнил речь Александра Герасимова, в которой он сравнил живопись юбиляра с образом горностая. Горностай никогда не позволит себе испачкать свой мех в грязи. Если па сто пути окажется грязь, он замрет, он готов погибнуть, лишь бы не осрамить свое существо грязью... Так и Петровичев- он никогда не позволит разменять себя, свои убеждения, изменить своим художественным идеалам...

После выставки Петровичев продолжал обычную свою творческую деятельность, но здоровье его уже начинало сдавать. Мы иногда встречались, я по-прежнему всегда видел его улыбающимся. Певучее сердце его было полно красоты Родины, России. Этот восторг Петровичева был беспредельным до конца жизни. Умер он в 1947 году скоропостижно.

В конце 50-х годов в Академии художеств СССР вновь организованный Союз художников Советской России открыл большую выставку произведений Петровичева совместно с работами его друга Туржанского. Выставка была внушительной, на пен было показано много полотен из собрания музеев страны.

Это был подлинный, высокий праздник русского советского искусства. Имя Петра Ивановича прочно вошло в историю пашей живописи как имя неповторимого ее мастера, аромат творчества которого благоухает и сейчас.

В русскую живопись первых десятилетий нашего века Петр Иванович Петровичев вошел как большой, самобытный национальный талант.

Пейзажное искусство Петровичева привлекает своими смелыми колористическими приемами, густыми чистыми красками. сплавленными как драгоценные русские камни. Помимо кисточки, он достигает технического обновления живописи, широко применяя мастихин. Очень фактурная, несколько внешне грубоватая техника Петровичева может вызвать ассоциацию с пуантелью. Однако русский художник, беря лучшее от пленэрной живописи, никогда не делал из техники самоцели, а подчинял ее задачам содержания, раскрытия идеи пейзажного сюжета. И в этом была разница Петровичева с "модничающими художниками" начала века, которые развелись в несметном количестве.

По своим признакам искусство Петровичева несло ощутимые следы московской школы живописи, которая нашла свое яркое выражение в деятельности Союза русских художников. На выставках Союза гремели имена Константина Коровина, Архипова, Виноградова, Юона и многих других видных живописцев эпохи. Петровичев примкнул к этой группе художников, противоположной академическому салонному искусству и штампованному творчеству. Вместе со своим другом, близким по духу Туржанским, он до конца существования Союза оставался верен этой организации. Его искусство на выставках Союза расценивалось всегда как свежее и новое слово в живописи.

Союз русских художников не был сосредоточением мастеров идейной жанровой живописи, и по содержанию творчества его деятели нередко тяготели к ретроспективизму и были далеки от жизни народа. Но среди пейзажистов этой видной московской группы было немало художников-патриотов, влюбленных в родную природу и стремящихся воспеть национальную красоту России. Петровичев развивался в русле этих прогрессивных течений русской пейзажной живописи.

Петровичев воспринимает родную природу во всей непосредственности ее бытия, в народном понимании ее жизни. Нежное чувство любви к Родине вызывает в нем потребность как можно интимнее понять скрытый смысл ее скромной, задушевной красоты. Петровичеву дороги русские весенние ростепели, наша чарующая золотая осень и вместе с тем мглистые, сырые осенние дни, летняя красота природы.

В изображении русского пейзажа у Петровичева свой композиционный строй, свои форматы. Он любит удлиненные размеры или квадратные и умеет вмещать в них картинные изображения природы. Мастер пленэрного письма, большую часть года проводивший на натуре, он, однако, не ограничивал себя только натурными впечатлениями пейзажа. Как правило, Петровичев писал свои произведения по этюдам, никогда механически не повторяя их, а "сочинял", привносил в увиденное новый порыв чувства и мысли. Вот отчего многие его этюды воспринимаются как картины, завершенные не только в техническом исполнении, но и до конца пережитые.

Но было бы односторонним именно эти большие "картинные" холсты художника выделять в его творчестве и ограничивать ими достижения мастера. Новаторство Петровичева заключается в том, что он сумел поднять до степени впечатления картины даже самый небольшой этюд. Вот почему так дорого ценятся петровичевские этюды, почему они составляют такое заметное место в экспозициях музеев и в собраниях многочисленных коллекционеров. Этот замечательный художник умел и в этюд вкладывать такое богатство поэзии и живописной красоты, так насыщал его содержательностью, что этюд Петровичева приобретал ценность подлинных жемчужин искусства. В этом смысле нашим современным художникам есть чему научиться у Петра Ивановича.

До конца своих дней Петр Иванович Петровичев сохранял зоркость глаза и свежесть художественного чувства. Он всячески старался расширить границы своего творчества. После революции он создал, кроме цикла проникновенных интерьеров, посвященных изображению дома В. И. Ленина в Ульяновске, серию индустриальных пейзажей, из которых особого внимания заслуживает группа работ с изображением мариупольских заводов.

Чистый сердцем, безраздельно, неподкупно отдавший жизнь искусству и Родине, Петр Иванович Петровичев пронес свою любовь к живописи через всю жизнь. Пленявшее поколения зрителей, творчество его и сейчас сверкает подлинной красотой. Оно зовет нас еще проникновеннее любить Родину, ее народ и историю, и в непрестанном общении с ее природой находить вечный, неиссякаемый источник жизнеутверждающей и возвышающей силы.