В Москве златоглавой

В 1878 году переезд в Москву совершился, но Васнецов чувствовал себя неспокойно и неустроенно. Его денежные дела зависели от продажи картин, поданных на «Передвижную», однако картины не продавались, и снова встала забота о деньгах.

А у него уже была к тому времени семья. Он женился на своей землячке — румяной и застенчивой вятской девушке Сашеньке Рязанцевой, учившейся в Петербурге на врачебных курсах. Перебрался вместе с ними в Москву и брат Аполлинарий.

Как всегда в трудную минуту, Виктор Васнецов обращается к своему учителю и старшему товарищу, Крамскому:

«Выставка наша окончена 1 июня в Москве, и картины мои в целости остались — никто не купил ни одной. Работ других никаких. Следствие всего этого — сижу без денег, и даже взаймы негде взять... Если у Вас, Иван Николаевич, есть лишние 200 р., то не откажите ссудить меня ими... Разумеется, Вы знаете, что Ваш отказ меня нисколько не оскорбит. Обращаюсь я к Вам просто в состоянии метания из стороны в сторону».

...«Я покуда еще не привык к Москве как следует, — пишет он в другом письме, — но вообще, более доволен, чем нет. Жду многого от ней интересного».

На первых порах Васнецов решил заняться разработкой начатого еще в Петербурге эскиза «Преферанс». Постепенно тема увлекла его, и он много компоновал, изучая каждую фигуру в отдельности. Подготовительные рисунки с натуры сохранили нам изображения сидящих, стоящих и пьющих игроков. Так, например, для фигуры «Пьющего из бокала» он попросил позировать своего товарища, художника Левицкого.

Эта работа, на первый взгляд, производит впечатление комической сценки.

Старики-чиновники засиделись за картами за полночь. Один из игроков встал из-за стола, чтобы «пропустить» рюмочку; другой азартно следит за своим партнером, ожидая очередного хода; неудержимо зевает молодой человек, вынужденный, приличия ради, присутствовать при игре.

Но всмотримся повнимательнее в картину: при зыбком огоньке свечей из темноты выступают лица игроков, и — надо отдать справедливость Васнецову — он никогда ранее не создавал таких психологически острых портретов, — здесь что ни лицо, то тип. Прямо против зрителя сидит в халате хозяин дома. Его лягушечий рот растянут в самодовольной улыбке; у игрока справа — физиономия подхалима и сплетника, жадными, цепкими руками сжимает он карты. Напротив находится запуганного вида старичок (возможно, подчиненный хозяина дома по службе), который всерьез переживает свою неудачу: лицо его растерянно, и весь он как-то ссутулился.

А за окном — лунная ночь, но игрокам не до прелестей природы: они знать ничего не знают, кроме карт.

Глядя на этот холст, мы видим, что для Васнецова не прошли даром уроки Стасова, призывавшего писать сцены из повседневной жизни городского мещанства.

Вся картина говорит нам о бессодержательности, никчемности времяпрепровождения чиновников, узости их интересов. Художник очень тонко подчеркивает свою мысль некоторыми деталями обстановки. Тупые лица обывателей контрастируют с нежным обликом девушки, изображенной на портрете в комнате, где происходит игра, и изящным силуэтом танцующей нимфы на кафельной печке.

«Скажите Васнецову, что он — молодец за «Преферанс», — передавал через Репина Крамской.

«Преферанс» завершает предыдущий — петербургский — этап в творчестве художника. Больше он к жанру не обращался.

Прожив в Москве около года, Васнецов убедился, что не обманулся в ожиданиях и что сделал правильно, переехав сюда.

Дружные еще по Петербургу и Парижу, Репин, Поленов, Левицкий, братья Васнецовы (в Москве к ним присоединился Суриков) составляли тесную компанию молодых талантливых художников, близких по взглядам и по интересам. Они вместе проводили свободное время, читали, следили за работой друг друга, обменивались впечатлениями и замыслами. «Все подробности обсуждались до того, — вспоминал Репин, — что даже мы рекомендовали друг другу интересные модели».

Москва захватила всех. «Я всё езжу и хожу пешком по окрестностям Москвы, в компании с Поленовым и Левицким, а иногда и Васнецовым, — писал Репин Стасову, — какие места на Москве-реке! Какие древности еще хранятся в монастырях, особенно в Троицко-Сергиевском и Саввинском! Вчера только я побывал в Звенигородско-Саввинском монастыре. Какое место! Там была сельская ярмарка. Но это еще не главное, а главное — какого я видел там дурака-юродивого — чудо!»

Любимой прогулкой Виктора и Аполлинария было «кружение вокруг Кремля». Братья восторгались кремлевскими башнями, стенами и соборами, ездили вместе в село Дьяково, чтобы посмотреть тамошнюю старинную церковь; изучали архитектурные стили — всё то, что впоследствии доставило Виктору «сладость архитектурного творчества», а Аполлинария вдохновило на создание серии картин о прошлом Москвы.

Преферанс.

Москва в 80-х годах XIX века сохраняла еще облик старинного русского города, и молодые художники живо это ощущали.

Глядя на зубчатые стены, гуляя по старым, мощенным булыжником площадям и снежным ухабистым улицам, они переносились воображением в минувшие века, представляя себе то выезд бояр в возках, то лесной торг в старой Москве, то стрельцов, которых ведут на казнь.

Историческому живописцу московская обстановка говорила очень многое. «Я, как в Москву приехал, — рассказывает художник Суриков, — прямо спасен был. Я на памятники, площади, как на живых людей, смотрел, — расспрашивал их: «Вы видели, вы слышали, вы свидетели»... Только они не словами говорят. Стены я допрашивал, а не книги».

Те же чувства испытывал и Виктор Васнецов. Его творческие искания оформились окончательно, и он перешел от бытового жанра к давно привлекавшим его темам русского прошлого.

«Решительный и сознательный перевал из жанра совершился в Москве златоглавой, — писал он. — Когда я приехал в Москву, то почувствовал, что приехал домой, и больше ехать уже некуда. Кремль, Василий Блаженный заставляли чуть не плакать, до такой степени всё это веяло на душу родным, незабвенным»¹...

Увлечение молодых художников Москвой не было случайным. Оно совпало с общим подъемом освободительного движения, охватившим передовую русскую интеллигенцию 60—70-х годов, с возросшим интересом к героическому прошлому родной страны, интересом к русским древностям, к народной жизни и народному творчеству.

Историками А.П. Щаповым и И.Е. Забелиным были изданы капитальные исследования по истории России, писатель Алексей Константинович Толстой выпустил трилогию «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис»; темпераментный пропагандист русского национального искусства В.В. Стасов написал статью «О происхождении русских былин» и много работал над исследованием и собиранием орнамента рукописных книг. Благодаря Стасову Васнецов знакомился со всеми новейшими открытиями в области фольклора, археологии и этнографии.

В эти годы вышли «Онежские былины» А.Ф. Гильфердинга, «Песни» П.Н. Рыбникова, «Русские народные легенды» А.Н. Афанасьева, которые Васнецов с увлечением читал.

Любя и понимая музыку, он с интересом следил за деятельностью композиторов «Могучей кучки», творчество которых питала крылатая, вольная русская песня. Большое количество оперных, концертных и вокальных произведений, созданных «кучкистами» — Балакиревым, Кюи, Римским-Корсаковым, Бородиным, Даргомыжским, — отличалось реалистической формой и было проникнуто чувством патриотизма и народности.

«Хочу, чтобы звук прямо выражал слово, хочу правды», — говорил Даргомыжский, автор «Русалки».

Особое место в творчестве этих композиторов занимало сочинение опер и музыкальных драм на темы из русской истории.

В 1876 году появилась «Богатырская симфония» Бородина, а несколько позднее — его замечательная эпическая опера «Князь Игорь».

Товарищи Виктора Михайловича и его брат тоже писали на исторические темы. Суриков начал тогда свою знаменитую впоследствии картину «Утро стрелецкой казни», Поленов создал цикл произведений «Кремлёвский теремной дворец XVII века», Репин работал над картиной «Царевна Софья».

Но Виктор Васнецов среди исторических живописцев занял особое место. Его произведения основываются не столько на фактах истории, сколько на преданиях и опираются не на книги ученых-историков, а на русские былины, сказки и песни.

Васнецов считал, что в фольклоре запечатлены лучшие черты народа, весь его облик, внутренний и внешний, «с прошлым, настоящим, а может быть, и будущим». «Только больной и плохой человек, — любил он часто повторять, — не помнит и не ценит своего детства, юности. Плох тот народ, который не помнит, не ценит и не любит своей истории».

Отныне художник нашел свое истинное призвание и посвятил всё свое творчество воссозданию образов русского богатырского эпоса, народной песни, сказки и родной истории.

Примечания

1. Письмо В.В. Стасову от 20 сентября 1898 года.