Приговор действительности

Какую же позицию занял молодой Васнецов, попавший из вятской глуши, из строгой духовной семинарии в бурную атмосферу борьбы идеологической, общественной и художественной в Петербурге?

Об этом говорят его многочисленные разнообразные работы, его путь от иллюстраций пословиц к таким сложным и глубоким картинам, как «Книжная лавочка», «Преферанс», «С квартиры на квартиру», «Чтение военной телеграммы», «Княжеская иконописная мастерская».

Еще в 1869 году, приехав в Вятку после первого курса Академии, Васнецов закончил альбом иллюстраций к пословицам и поговоркам, о котором шла уже речь.

Некоторые рисунки альбома свидетельствуют о том, что художник достиг значительной свободы в построении многофигурных композиций; для него не составляет трудности, например, изображение сельской ярмарки или военного лагеря («Торгуй правдою больше, добра наживешь толще» или «Где встал — тут и стан»).

И еще одно обстоятельство важно для нас: Васнецов большое количество рисунков посвящает «бедным людям» — осиротевшие дети на погосте, нищие, странники, слепой и т. п.

Сочувствие к страданиям бедных людей, обездоленных, униженных и оскорбленных, было одной из основных тем литературы и изобразительного искусства 60-х годов XIX века. В дальнейшем творчестве Васнецова эта тема также получила свое развитие.

Рассматривая вятский альбом, мы видим, что это только начало пути. Хотя обстановка деревенской жизни и быта была очень хорошо знакома Васнецову, он не умел еще отбирать для своих произведений те типические жизненные черты, которые свидетельствуют о зрелости художника. Не менее, чем от реальной жизни, в этих произведениях чувствуется зависимость от многочисленных, не высокого пошиба, иллюстраций в журналах и книгах, доходивших до Вятки, и не первосортного лубка.¹

В картинах альбома перечислены многие факты и подробности; однако нам трудно судить о собственном отношении художника ко всему происходящему и изображаемому.

Это чувствуется и в иллюстрациях его (68—69 гг.) к солдатской азбуке, призванной не столько обучать солдата грамоте, сколько просвещать его по части чинопочитания и верноподданнических чувств. Наставление о молитвах, славословие царской фамилии — вот что составляет содержание азбуки от первых до последних строк. Правда, там встречались и стихи:

«Пусть мой ус — краса природы,
Чернобурый, в завитках,
Иссечется в юны годы
И исчезнет, яко прах».

«Чернобурый, в завитках... яко прах» — сии перлы поэзии и надлежало иллюстрировать молодому художнику. Не размахнешься здесь с творческим воображением!

Купец в прихожей у пристава

Так же плоско и бездарно содержание книжки для детей о приключениях козла Мемеки, сбежавшего от хозяина в обществе овцы, свиньи, кошки и ежа и не совсем благополучно вернувшегося под хозяйский кров.

Хотя эти работы служили для Васнецова лишь средством заработка, он всё-таки прилагал все усилия, чтобы избежать в них пошлости и слащавости, которыми отличалось содержание книг. Поэтому он выбирал для иллюстраций то совершенно побочные моменты повествования, чтобы иметь хоть относительную свободу для работы воображения, то вносил в свои иллюстрации какие-нибудь живые черточки жизни, которых в книге у автора не было, — например, солдат с протезом — ветеран войны («Козёл Мемека»).

Круг деятельности Васнецова был чрезвычайно разнообразен и широк. Для различных журналов ему приходилось рисовать и сцены из городской жизни, и охоту на марала, и рыбаков на льдине — уже более серьезные по содержанию и по значению темы, чем иллюстрации к азбукам и козлу Мемеке. Совсем иначе выглядят те рисунки Васнецова, где ему предоставлена относительная свобода, в особенности те, которые он создавал вполне самостоятельно, по собственному замыслу и вкусу.

Монах-сборщик (1868 г.), обрюзгший от пьянства, столь же тупой, сколь и алчный.

Купец в прихожей у пристава (1869 г.), явившийся поздравить полицейское начальство с праздником, не по бескорыстию и уж, конечно, не с пустыми руками, о чем свидетельствует солидная головка сахара и ящик с бутылками, поставленные тут же, в прихожей.

Купеческое семейство в театре (1869 г.), в пышнотелых представителях которого, от бабушки до внука, включая «самого», главу семьи, олицетворена смесь тупости. пошлости, наглости и самодовольства.

Всё это — тунеядцы, преуспевающие в жизни, существующие применительно к подлости.

Художник не щадя разоблачает их. И отношение его к изображаемому не вызывает сомнений: рисунки пронизаны критическим отношением, осуждением. Здесь уже Васнецов создает яркие, запоминающиеся типы, заостряя иногда отрицательные черты до карикатурности.

Носильщики.

А вот и городские «низы» — подонки общества. Жалкий, опустившийся старик-вор (1871 г.) в рваном сюртуке, в стоптанных шлепанцах. Он замер настороженно, в выжидательной позе, только что переступив через порог какого-то помещения, где совершил кражу. Он торопливо прячет за пазуху краденую одежонку, а в кулаке зажимает ложки. Даже половником не побрезговал старик, и часть половника, не поместившегося целиком под полой сюртука, торчит у вора на груди.

Никакого раскаяния, угнетенности духа, отчаяния или каких-нибудь переживаний по поводу трагизма своего положения нет в этой фигуре. Вор очень доволен своим удачным предприятием. Он жалок сам по себе, он трагичен и страшен самим фактом своего существования.

Это ли не приговор действительности!

На другом листе изображены двое пожилых носильщиков (1870 г.), которые беседуют около перевязанной веревками поклажи. Рассказчик, в полосатой рубахе на выпуск, с подвязанной сбоку баклажкой, — «бывалый человек». Удальски перевернутая козырьком на затылок фуражка, из-под которой выбиваются седые вихры, скуластое со впалыми щеками энергическое лицо, обвисшие усы, трубка в руке — создают характер живого, подвижного человека, видавшего виды и умеющего красно об этом порассказать.

На окраине города, на кладбище, Васнецов повстречал могильщика. Рисунок, который до нас дошел (1871 г.), повествует о тяжелой судьбе старика, пришедшего из деревни на заработки. Житейская борьба ожесточила этого оборванного, обутого в лапти и высокую шапку-гречевик крестьянина. Равнодушный к людским страданиям, посасывая трубку и улыбаясь каким-то своим мыслям, могильщик занят привычным делом.

Многочисленны и разнообразны «герои» Васнецова — уличные музыканты, тряпичник, ямщик, факельщик, нищий мальчик, просящий подаяния; но всех их объединяет живая правда, неподдельный интерес к их судьбе и горячее сочувствие, выраженное художником.

Нищие-певцы.

Напряженная работа и петербургский климат скверно отразились на здоровье Васнецова, и он вынужден был с весны 1871 года по осень 1872 года задержаться в Рябове.

Жилось там не сладко. Умер отец (мать скончалась пятью годами раньше), дома хозяйничали тетки. Виктору приходилось принимать участие в судьбе младших братьев, особенно близких ему Аполлинария и Александра.

Аполлинарий проявлял художественные способности, и Виктор руководил его первыми шагами в искусстве.

Все молодые Васнецовы были воспитаны в духе любви к родной старине и бережного, даже восторженного отношения к народному творчеству.

По священнослужительской стезе отца никто из них не пошел, несмотря на причитания и укоры тетушек.

Впоследствии старший брат Николай, бывший народным учителем, издал «Материалы для объяснительного словаря вятского говора»; Александр, также бывший учителем и собирателем фольклора, выпустил книгу «Песни северо-восточной России, записанные в Вятской губернии»; Аполлинарий сделался известным художником-бытописателем, автором серии картин «Старая Москва».

Склонность к пейзажной живописи проявилась у Аполлинария рано, — еще ребенком он на бревенчатых стенах мезонина, в котором главным образом проводили время братья, изображал мелом и углем целые села с церквами, домами, деревьями и заборами.

Летом 1872 года он усердно, под руководством Виктора, намеревавшегося взять его с собой в Петербург, рисовал в окрестностях села с натуры. Виктор не только учил брата, но и много рисовал и писал с натуры сам, а также задумал и выполнил свою первую картину «Нищие-певцы», которая воспроизводит детские рябовские впечатления.

Художественный критик журнала «Пчела», касаясь этой темы в изображении Васнецова, отметил драгоценное свойство художника — «замечательную способность схватывать народные типы».

Чаепитие в трактире. (За чаем.)

По возвращении в Петербург Васнецов почувствовал, что заниматься с прежним рвением уже не может. У него были определенные, сложившиеся интересы, и академическая муштровка его только тяготила. Кроме того, он стал уже известен как хороший рисовальщик и иллюстратор; заказы отнимали у него значительную часть времени.

В те годы фотография делала только свои первые шаги, и для того, чтобы воспроизвести в журнале какую-либо картину, например картину Репина «Бурлаки», нужно было изготовить гравюру на дереве. Для этого художник (а этим и занимался Васнецов) точно повторял на небольшой загрунтованной доске, размером с журнальную страницу, содержание репинского холста, затем резчик-гравер углублял всю плоскость доски, оставляя только контуры рисунка, а в типографии с этой доски делали для журнала нужное количество отпечатков.

Работая в картографическом заведении Ильина, Васнецов приобрел большие навыки в технике книжной иллюстрации и к 1873 году, почти совсем оставив занятия в Академии, он сотрудничал в художественных журналах, делая рисунки с картин других художников, но чаще всего — самостоятельные композиции.

В 1873 году художник пишет картины «Мужики с тачками» и «Чаепитие в трактире» («За чаем»). С «Чаепитием» Васнецов выступил впервые на Передвижной выставке 1874 года.

Картина изображает внутренность чайной, с низким потолком и небольшим окошком. Прямо против зрителя расположена дверь; справа от двери уселись вокруг стола крестьяне — члены плотницкой артели. Они собрались сюда передохнуть после работы, закусить и обсудить дальнейшие дела. Степенно, не торопясь, прихлебывают они чай из блюдец да заодно слушают своего старшого — единственного грамотного среди них, который читает вслух.

В открытую дверь виден какой-то парень, по одежде — мастеровой, но, может быть, в недавнем прошлом — крестьянин. Он ухватился за косяк рукой и, чувствуется, нетвердо стоит на ногах: успел уже посетить не одно питейное заведение.

Зима.

Впереди него, неся чайник и блюдце с сахаром, входит в дверь мальчик, который отдан «в люди» и работает с утра до вечера в чайной, разнося еду и питье. Мальчик приостановился и косится на одинокого посетителя, сидящего слева от двери за пустым столиком. Изможденное интеллигентное лицо старика, его неподвижный, устремленный в пространство взгляд и вся одинокая, опустившаяся фигура говорят о том, что он перенес немало ударов судьбы и так и не нашел своего места в жизни.

В этой картине, которую Крамской назвал очень хорошей, а Чистяков — необычайно характерной, сказывается работа художника над народными типами, поиски психологического образа.

Интересно цветовое решение «Чаепития». Ясные, светлые тона объединяют правую часть картины, как бы подчеркивая этим здоровый дух и трудовое единство крестьян, которые сильны своей артельностью. Левая часть картины — выпивший парень в дверях и одинокий посетитель — решена в темных, мрачных красках.

Подав картину на «Передвижную», Васнецов официально примкнул к передвижникам, сделавшись «экспонентом», то есть начав экспонироваться, выставлять свои картины. Прием его в число членов Товарищества состоялся в 1878 году. «Чаепитие» было послано на Международную выставку 1876 года в Париже.

Острая нужда, обездоленность голодающих, замерзающих людей — тема рисунков «Зима», «Заштатный» и картины «С квартиры на квартиру».

Дряхлая старуха, зимой, в метель несущая охапку дров — всего-то три полена! — в лохмотьях, в одной только рукавице, придерживая шапку на голове.

Или обтрепанный, в накрученном башлыке, заштатный чиновник.

Или, наконец, двое бедняков, которым на старости лет приходится перебираться в еще более бедное жилище.

В картине «С квартиры на квартиру», написанной в 1876 году и выставленной на 5-й Передвижной выставке, особенно много теплоты и сочувствия, художника к «бедным людям». Оба они — прибитые нуждой, придавленные нищетой.

С квартиры на квартиру.

Бредут эти потерянные люди по замерзшей Неве, и ни души вокруг них человеческой; только вмерзшая в лед полуразрушенная барка, да птицы, да собака, совершающая с хозяевами печальное путешествие из одного нищего угла в другой, где им будет еще хуже.

Но старик заботливо укутан поверх шубы каким-то тряпьем. Опираясь на палку, несет он жалкое имущество. А старуха, из той же заботливости женской, несет узел побольше.

Мрачен петербургский зимний пейзаж с силуэтом заснеженной Петропавловской крепости.

Здесь уже художник сумел минимальными средствами рассказать многое, раскрыть глубокую социальную драму; здесь уже и умение создать «характер», индивидуальный, неповторимый и в то же время с большим общественным содержанием.

Ценя эти качества Васнецова, самый взыскательный судья — Крамской — писал о нем Репину: «...наше ясное солнышко — Виктор Михайлович Васнецов. За него я готов поручиться, если вообще позволительна порука. В нем бьется особая струнка; жаль, что нежен очень характером, — ухода и поливки требует».

Серьезным критическим настроением проникнута другая картина Васнецова, выставленная в том же 1876 году, — «Книжная лавочка» (полное название — «Лавка лубочных картин и книжек»).

Прилавок базарного ларька завален дешевыми, главным образом на «божественные» сюжеты, картинками. Мужик в сером кафтане, с топором за поясом, разглядывает эти картинки. Двое оборванных ребятишек, присев, изучают пестрые лубки — единственную «продукцию», поступающую на просвещение народа. В числе зрителей две бабы и священник, пользуясь присутствием которого, ловкий торгаш успел уже ввернуть мужику какую-то назидательную, духовно-нравственную лубочную картинку. Мужик ее рассматривает и внимательно слушает батюшку, который снисходительно толкует «темному», неученому человеку смысл картины. Бабы, которые стоят за спиною у батюшки, очевидно, не только не видят картины, но даже не слышат толкований к ней и, тем не менее, вздыхают и охают весьма сочувственно.

Книжная лавочка.

Содержание «Книжной лавочки» прямо перекликается с гневными, негодующими строками Некрасова из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»:

«...придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого,
Белинского и Гоголя
С базара понесет?!»

К последним годам пребывания в Академии относятся также попытки Васнецова работать в историческом жанре. Им были сделаны акварель «Витязь» и рисунок «Княжеская иконописная мастерская», который очень понравился П.П. Чистякову своей убедительностью, жизненностью, правдиво найденными характерами, передающими дух времени, раскрывающими отношения между людьми. Над этим рисунком художник работал еще и позже.

Однако удовлетворения в проделанной работе Васнецов не находил. То, что он делал, казалось ему недостаточным. Он чувствовал в себе еще много неизрасходованных, не нашедших применения сил, метался и не знал твердо, что же предпринять дальше. С Академией он порвал, так и не закончив ее, и стал готовиться к поездке за границу.

Примечания

1. Лубки — отпечатанные на бумаге с липовых досок (лубков) и, большею частью, раскрашенные картинки, издававшиеся в России до 50-х годов XIX века. Содержание лубков было различно: религиозные предания и легенды, виды монастырей, былинный эпос, портреты, иногда — карикатуры.