Глава XVIII

К моменту свершения Великой Октябрьской социалистической революции Нестерову было пятьдесят пять лет. Тридцать из них были посвящены активной и целеустремленной художественной деятельности. Еще в конце прошлого века он стал академиком живописи, был почитаем высшими сановниками, известен царской фамилии, а в 900-х годах он был не только известен, но и выполнял заказы царского дома, великих князей. К 1917 году он создал множество произведений, главные из которых вызвали большие споры. Его работы широко приобретались коллекционерами, почти все его главные картины находились уже в Третьяковской галерее или в Русском музее.

Нестеров к тому времени был близко знаком не только с художественными кругами, но и с учеными, философами, крупными представителями духовенства. Он был близок с видными людьми русской культуры — с Перовым и Крамским, Третьяковым и Праховым, Суриковым и В. Васнецовым, Ярошенко и Левитаном, встречался с Шаляпиным, М. Горьким, Львом Толстым.

Он много повидал, изъездил почти всю европейскую часть России, был и за границей — в Италии, Франции, Германии. Его жизнь была связана с множеством событий и перемен. Он был современником первомартовцев, пережил мрачное царствование Александра III и воцарение Николая II, был свидетелем русско-японской войны, первой русской революции 1905—1907 годов, первой мировой войны.

Нестеров находился в Москве, когда свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Вряд ли можно предположить, что художник воспринял ее сочувственно. Все происходящее было для него тогда весьма сложным.

2 марта 1917 года Николай II подписал за себя и своего наследника отречение от престола. Временное правительство готовилось к выборам в Учредительное собрание. Видимо, Нестеров возлагал на это какие-то надежды — надежды на более твердую, чем Временное правительство, власть. В своем письме к В.Е. Савинскому, одному из влиятельных в те годы педагогов Академии художеств, он советовал отложить назначение руководства Академии художеств (до марта 1917 года президентом Академии была вел. кн. Мария Павловна, сменившая своего супруга вел. кн. Владимира Александровича, умершего в 1909 году).

«Не откажите сообщить мне, не откладывая, — пишет Нестеров Савинскому 20 апреля 1917 года, — кого намечают правые и левые в президенты, вице-президенты и секретари?

Я послал на собрание свое письмо, в коем предлагаю выборы отложить до Учредительн[ого] собрания, теперь же ограничиться выбором временных президента и вице-през[идента]»¹.

Но надежды Нестерова на Учредительное собрание не оправдались. Созванное в январе 1918 года, оно противопоставило себя Советской власти, не отражало воли народа и было распущено. В 1918 году была упразднена Академия художеств, а существовавшее при ней Высшее художественное училище преобразовано в ноябре 1918 года в Петроградские государственные свободные художественные учебные мастерские. Таким же преобразованиям подверглись и Строгановское училище и Московское Училище живописи, ваяния и зодчества, с которым столь много было связано в жизни Нестерова.

Дом князя С.А. Щербатова на Новинском бульваре вскоре после октябрьских событий занял Военно-революционный совет, и Нестеров переехал в мастерскую, где и пробыл до октября 1918 года.

Москва в те дни являла весьма пестрое зрелище. Новая жизнь еще не заявила себя с достаточной очевидностью, а старая не хотела уходить. По вечерам трамваи не ходили, парадные подъезды домов наглухо заколачивались или заваливались дровами. Еще мало кто из привилегированных слоев общества верил в окончательную победу Советской власти, и противники ее уезжать пока не торопились.

В конце 1917 года началась национализация крупных частных предприятий, а вскоре и помещичьих земель. Контрреволюция в свою очередь стала поднимать голову.

Нестеров не был на стороне тех, кто боролся за новую власть в то время. Он много потерял — и не только привычный круг людей и привычное существование. Он окончательно утратил, или должен был утратить, веру в правильность своих идей, своего направления в искусстве, своей сложившейся концепции. Жизнь и ее события противоречили всему ранее исповедываемому.

Россия, народ ее через голод, смерть, жертвы, страдания шли не к умиротворению и «детской вере», а к борьбе, к революции, когда люди близкие, казалось, не только по крови, но и по мировосприятию, оказывались по разные стороны жизни.

Екатерина Петровна вместе с четырнадцатилетней дочерью Натальей и десятилетним Алексеем (тем самым дитятей, за которым Нестеров вел своих героев в программной картине «Душа народа») еще осенью уехала в Армавир к родственникам. В 1918 году этот город оказался в кругу самых ожесточенных боев. На Кубани активно наступала на Советы добровольческая армия генерала Деникина, сюда к середине 1918 года стекались силы контрреволюции.

В Москве Нестеров чувствовал себя одиноким. Большинство художников, причем весьма значительных, принимали самое активное участие в деятельности организованной Моссоветом Комиссии по охране памятников искусства и старины. Среди них — Коненков, Архипов, Павел Кузнецов, Константин Коровин, Кончаловский, Бакшеев, Щусев.

В апреле 1918 года, вскоре после переезда Совета Народных Комиссаров в Кремль, был опубликован ленинский декрет о монументальной пропаганде. Широкая работа развернулась по оформлению Москвы и Петрограда к празднованию 1 мая 1918 года и первой годовщины Октября. В документах, освещающих художественную жизнь тех лет, мы встречаем имена почти всех крупных мастеров — Александра Бенуа и Добужинского, Павла Кузнецова и Кустодиева, Юона и Грабаря, Константина Коровина и Малютина, Коненкова и Голубкиной, Щусева и братьев Весниных. Но не встречаем имени Нестерова.

В январе 1918 года патриарх Тихон обратился к верующим православной церкви, где угрожал предать анафеме всякого, кто будет сотрудничать с Советской властью. Правда, уже в 1923 году он публично отказался от борьбы. Но Нестеров и до обращения патриарха не занимал активной позиции.

Жизнь, казалось, для него ушла в прошлое. Основной его заботой стала семья и мысль о том, как соединиться с нею. В октябре 1918 года он решается ехать в Киев, чтобы потом перебраться оттуда в Армавир.

Перед отъездом на юг Нестеров сдал на хранение в Исторический музей свою последнюю картину «Душа народа» и этюды к ней. Своему земляку-уфимцу, архитектору И.Е. Бондаренко, работавшему в Комиссии по охране памятников искусства и старины, он оставил на хранение не только собственные произведения, но и библиотеку.

Вскоре после приезда художника в Армавир город был взят белыми, и Нестеров смог вернуться в Москву только летом 1920 года после установления на Кубани Советской власти.

В Армавире Нестеров долго болел, работал мало. Однако в это время им было написано несколько портретных этюдов дочери Натальи и сына, этюды к давно задуманным работам «Пророк» и «Страстная седмица», несколько небольших пейзажных набросков с изображением Туапсе.

Написал он еще две небольшие картины, названия которых вряд ли свидетельствовали о желании изобразить что-либо новое, — «Одинокая» и «Благовест».

В 1918 году художник сделал портрет Л.Н. Толстого, где изобразил писателя почти таким же, как на портрете 1907 года, только среди березового леса.

В июле 1820 года Нестеров решает возвратиться в Москву, пока еще без семьи. Свою дочь Ольгу Михайловну он нашел целой и невредимой. У него появилась внучка Ирина, которой было в то время около года. Но радость встречи с близкими оказалась омраченной. Осенью 1919 года И.Е. Бондаренко уехал в Уфу и с собой захватил только сданную Нестеровым на хранение в Исторический музей коллекцию картин русских художников. На основе ее и открылся в начале 1920 года Уфимский пролетарский музей. У художника пропали почти все его рисунки, эскизы. Сохранилось только то, что было приобретено государственными собраниями или оставлено там на хранение. У него не оказалось своего дома, не было мастерской, не было многих работ, созданных на протяжении тридцати лет.

Нужно было начинать жизнь сначала. Его приглашали поселиться в Троицком монастыре, где давали большую комнату, звали в Ярославль. Но Нестеров остался у дочери Ольги Михайловны в ее небольшой квартире на Сивцевом Вражке, поблизости от Арбата, в доме 43. Здесь в двух небольших комнатах типичного доходного дома начала века он прожил до конца своих дней вместе с семьей.

Привычный обиход московской жизни был далек от прежнего.

«Москва сильно за два года изменилась, — писал Нестеров в ноябре 1920 года художнику В.К. Менку, своему давнему знакомому еще по Киеву, — нет торговли и всего, что сопровождает ее, — вывески, магазины, верхние Торговые ряды и проч. не существуют. Нет семи тысяч деревянных домов, снесенных на топливо, нет заборов, сады обнажены и т. д.»².

Москва летом 1920 года была очень тихой. Новая жизнь еще не наладилась. Трамваи не ходили. Грязь после дождя была непролазная. В Охотном ряду бывшие просвирни торговали горячей пшенной кашей. На Сухаревке продавали горсточками сахар и пачками валюту, старые барыни предлагали страусовые перья, бисерные сумочки и кружева. Нэп еще не начинался, еще ставили скетч «Рюсси советик», где рассказывалось, как у парижских эмигрантов умер дядя и все радуются, что он оставил пять миллионов в наследство. В те дни пара чулок стоила полтора миллиона. И весь зал громко хохотал³. Новый быт еще только складывался.

Друзья хлопотали для Нестерова академический паек. В начале 1920 года, по предложению В.И. Ленина, была создана Комиссия по улучшению быта ученых, но паек имели лишь крупные ученые и немногие из художников. Только осенью 1921 года Виктор Васнецов, Константин Коровин, Архипов и Нестеров стали получать этот паек.

Все чаще Нестеров стал подумывать о работе. В феврале 1921 года он с радостью соглашается на предложение дочери недавно скончавшегося В.К. Менка прислать ему из Киева краски, кисти, бумагу. Но работать он начинает только после возвращения семьи из Армавира. Однако мешала болезнь и жизненные трудности. В конце июля Нестеров уехал в подмосковные Дубки к художнику Василию Николаевичу Бакшееву, своему сверстнику и соученику по Московскому Училищу живописи. Там он начал картину «Путник». «Содержание ее, — писал художник Турыгину, — таково: в летний вечер, среди полей, по дороге идут и ведут беседу Путник и крестьянин, встретившаяся женщина приветствует Путника низким поклоном»⁴.

Работал Нестеров у Бакшеева с удовольствием, мастерская была хорошей. Здесь он задумал написать портрет с философа-идеалиста И.А. Ильина. Однако закончил его Михаил Васильевич лишь в 1922 году.

Видимо, настроение у Нестерова постепенно становилось лучше, больше появлялось уверенности в себе. Он сообщал Турыгину в ноябре 1921 года, что много работает, однако силы бережет, предпочитая количеству сделанного — качество. Он возвращается к своей обычной жизни крупного мастера, а не отшельника, замкнувшегося в кругу семейных дел и одиноких размышлений. В том же письме Нестеров писал: «Как и в старину, видаюсь со многими, не забывают и меня добрые люди, теперь, в новом своем положении, я особенно ценю такое к себе отношение, особенно людей, выдающихся духовно, умственно»⁵. Его приглашают участвовать на выставке «Мира искусства» и «Союза русских художников». Летом 1922 года Нестеров снова поселяется в Дубках, работает много — 8—9 часов в день. Сами названия его картин не свидетельствуют о каких-либо переменах: «Молитва», «Пророк», «За Волгой» («Странники»), «Мать Евпраксия» («На Керженце»), «Весна красна» («Пастушок»), «Монашенки», «Тихие воды».

Но в то же лето им было завершено одно из крупных произведений — «Мыслитель». Его можно считать продолжением темы, намеченной в «Философах».

На картине изображен философ-идеалист И.А. Ильин. Фигура человека в черном высится на фоне серого, белесого неба с тревожно бегущими облаками. Близко поставленная к зрителю, она занимает почти все полотно, а пейзаж кажется далеким, ушедшим в глубину. Образ человека не сливается с окружающей природой, а обособлен от нее, что придает пейзажу ощущение тревоги. На всем лежит печать безысходности, тяжелой подавленности. Человек-целиком поглощен какой-то упорной мыслью. Эта мысль всецело владеет им, не отступает, не дает отдыха, не позволяет оглянуться на луг, на реку, бледно-зеленый холмистый берег которой уже по-осеннему тих и нежен.

В портретах Нестерова пейзаж всегда играл значительную роль, являлся аккомпанементом чувствам человека; часто его эмоциональная содержательность была самодовлеющей и служила мерилом ценности жизни. Здесь значительность человека выступает уже в иных формах — это значительность мысли, ищущей, противоречивой, напряженной.

Художник доводит до преувеличения те черты в человеке, которые нужны для выражения его идеи, сознательно заостряет их: резкая острота силуэта, лоб, прорезанный крупными морщинами, торчащая рыжая борода. Есть известная нарочитость и в цветовом решении и в выборе разных точек зрения на фигуру и пейзаж, вносящий момент диссонирующего сопоставления.

«Мыслитель» — одно из первых произведений Нестерова советского периода, в котором нашли свое отражение проблемы, поставленные временем.

В период глубокой ломки, происходящей в стране в первые годы революции, значительная часть интеллигенции ставила перед собой вопрос об отношении к происходящим событиям. Не все видели перспективы будущего, не всем оказывались ясны смысл и значение огромного общественного и нравственного переворота. В своем «Мыслителе» Нестеров отразил именно эти стороны жизни. «Мыслитель» в настоящее время почти забыт, а между тем это одно из примечательных произведений послереволюционных лет.

Примечания

1. Нестеров М.В. Из писем, с. 217.

2. Там же.

3. Из воспоминаний Риты Райт. — В кн.: «В. Маяковский в воспоминаниях современников». М., 1963, с. 239.

4. Нестеров М.В. Из писем, с. 219.

5. Там же, с. 220.