На родине

В журнале «Нива» за 1914 год напечатан маленький рисунок из альбома, под ним подпись: «И. Е. Репин возвращается из Академии домой».

Это было в 1867 году. Рисунок еще очень наивен, по характеру похож на ранние репинские карикатуры. Ирония судьбы! Творцу «Запорожцев, пишущих письмо турецкому султану» — самого веселого, смешного произведения в мире — карикатуры решительно не давались. Природа богато одарила его чувством юмора. Но как художник он был слишком предан натуре, чтобы стать карикатуристом.

Рисунок этот интересен лишь как документ, характеризующий малоизвестную пору в биографии художника. На нем изображены лошадка, везущая под гору телегу, и на телеге Репин, сложивший руки на груди. Возле идет возница, не уместившийся рядом с седоком и его багажом. После четырехлетнего перерыва Репин возвращается в родные места.

Он увидел тот же бревенчатый дом с крылечком, который в деревне Осиновке — пригороде Чугуева — занимали Репины. Вот и собака, двор с погребом и сараем, бочка для воды на двухколесной тележке.

Мало изменился родной дом и его обитатели. Немного постарела мать. Но она так же добра, так же любит своего первенца и заплакала от счастья, когда его вновь увидела.

На фотографии, снятой тем летом в Чугуеве, мы видим Татьяну Степановну, сидящую в окружении своих талантливых сынов — старшего, одаренного живописца, и младшего, тяготеющего к музыке.

Илья Репин приехал в Чугуев уже не тем робким юношей, которым четыре года назад уезжал на дилижансе из Харькова в Москву.

Репин стал неузнаваем. И не только потому, что носил длинные волосы, шляпу, элегантный костюм. За минувшие годы он успел так много узнать, так подвинуться в своем мастерстве, что земляки не переставали дивиться происшедшим переменам.

Сложные чувства обуревали Репина, когда он вновь вступил на родную почву. Все самое для него дорогое осталось в Петербурге. Там живут новые друзья, которые научили его шире смотреть на мир, раскрыли перед ним мудрость книг.

Но до них, до их знаний и широты взглядов он еще не дорос. А чугуевские знакомые ему показались скучными, малоразвитыми. Вот Репин и писал своему другу Андриану Прахову:

«Я похож на летучую рыбу, которой далеко до птиц небесных: она даже не может поднять настолько голову, чтобы видеть их. Но в то же время она выше рыб, плавающих в воде, ей удобно наблюдать за ними».

Из церкви деревни Тишки, расположенной неподалеку от Чугуева, в столицу был отправлен зимой заказ на образа. Местные священники хотели украсить свою церковь только иконами, исполненными известным им живописцем да еще поднаторевшим в столичной Академии. Репин исполнил заказ в Петербурге и теперь привез образа с собой.

Целый месяц прожил он в Тишках, заново влюбился в знакомую с детства природу. После хмурых пейзажей северной столицы краски юга казались ему особенно светлыми. Он наслаждался яркой синевой неба, благоговел «перед величественной, но тихой и спокойной красотою украинской ночи».

Взглянув на свои образа, привезенные для тишковской церкви и написанные в сумрачном Петербурге, Репин поразился их бесцветностью. «Вещь, написанная здесь, должна блестеть своим колоритом и убивать все бледное, написанное на севере!» — восклицает Репин в том же письме к А. Прахову.

Новые впечатления проходят через сердце художника.

«Впрочем, я не способен даже изучать природу, вся она представляется мне искусно написанною: раскинулось ли красиво облако по небу, я вижу тут ловкие мазки, искусные удары кистью и необычайное разнообразие колеров. Кстати о колорите, здесь удивительно колоритное небо, теперь еще я немного свыкся, а первое время меня это просто поражало, да не одно небо, а все, все, например пыль, поднятая овцами, отражает в себе радугу».

Это свое ликующее отношение к цвету южной природы Репин перенес и на портрет помещика, созданный в Тишках. В противовес темным, сумрачным работам, привезенным с севера, он был написан в светлой радужной гамме.

Сохранился с той поры рисунок печальной девочки и пожилой женщины, местной тишковской помещицы.

Хотя многое в родных местах показалось Репину скучноватым, он с живым интересом наблюдал жизнь. В Тишках он пропадал на сенокосе и жнивье, вглядываясь в колоритные сцены.

В Чугуеве Репин с любопытством прислушивался к рассказам о быте родного городка. Маленькая новелла об одной ветреной девушке, пересказанная в письме к Прахову, говорит не только о большой наблюдательности Репина, но и о его несомненной литературной одаренности. Коротко, очень сжато он поведал трагическую судьбу девушки, исковерканной уродливым воспитанием.

Живо описывает Репин и других чугуевских жителей: старика И.В. Шаровкина — поэта, музыканта и ветеринара. Новое знакомство будит чувство художника, желание написать портрет самобытного земляка.

Очень много работал Репин тем летом. Это был не отдых, а все тот же исступленный труд, не знающий устали, пресыщения, тревожно зовущий молодого художника к новым поискам, к совершенствованию. Беспокойная страсть к постижению высших законов живописного мастерства никогда не давала Репину покоя. Где бы он ни был, с кем ни встречался, он был одержим страстью к рисованию. Альбомы заполнялись за альбомами, холсты записывались за холстами, а художник все не знал утоления, все не давал себе передышки.

Это называлось — летние каникулы! Но если судить хотя бы по тем произведениям, которые теперь с достоверностью отмечены датой 1867 года, то каникулы мало чем отличались от самой упорной зимней работы.

Именно в этот приезд в Чугуев Репин посадил на кресло брата Василия и написал его в ярко-красной рубашке, восхитительно легко, с вдохновением, передав живой облик юноши с огромной копной волос и полуоткрытым влажным ртом.

Превосходен портрет матери. Он очень ясен и прост по форме и показывает умение двадцатитрехлетнего художника видеть в модели главное, избегать излишних подробностей и создать цельный образ человека. Эта обобщенность формы, которая перекликается с лучшими достижениями русской иконописи, обладает необычайной объемной насыщенностью.

На портрете приветливое лицо моложавой женщины с темными глазами и в черной повязке на голове. Всю сыновью нежность и почтение выразил Репин в этом изображении родного ему человека.

Известен также рисунок с Трофима Чаплыгина. Это двоюродный брат Репина, тот самый Тронька, который в раннем детстве подарил ему акварельные краски и показал их чарующие свойства. Теперь Тронька стал уже взрослым, бородатым мужчиной.

Глубоким стариком Репин, по совету своего друга К. Чуковского и с его помощью, начал писать книгу воспоминаний. Названная «Далекое близкое», она была почти готова к изданию в 1916 году. Художник отобрал для ее иллюстрирования много рисунков из альбомов. Но потом издание приостановилось, рисунки наследниками Репина были распроданы, и сохранился только пробный типографский макет книги с оттисками иллюстраций. Позднейшие издания книжки пришлось выпускать без художественного оформления.

Репин сам отбирал из альбомов рисунки, которые лучше всего дополняли рассказы о его долгой жизни. Зарисовки эти служили как бы графическим дополнением к его дневниковым записям, напоминали о самом дорогом, самом близком.

В числе других старый художник нашел и тонкий девичий профиль «с горбочком». Несколько десятков лет прошло с юношеской поры, а при взгляде на этот рисунок воспоминания хлынули так неудержимо, что рука сама потянулась к бумаге и написала вдохновенное стихотворение в прозе о первой юношеской любви.

Чистые, пылкие строки.

«Дивная погода! Жаркий полдень. Теплый, душистый, упоительный май. Пышно развернувшийся фруктовый сад весь перепутан тучными кустами цветущей сирени. Тяжелые букеты лиловых ветвей, кроме своего собственного вечно юного аромата, опьяняли едким запахом зеленых металлических жуков… Я был влюблен до корней волос и пламенел от страсти и стыда… В этих кустах я ждал: сейчас появится предмет моих самых тайных и самых страстных мечтаний. Теперь ей уже двенадцать лет. Давно уже я задыхаюсь при встрече с этой девочкой, я замираю весь каждый раз с тех пор, как увидел ее в первый раз еще семилетней, маленькой… В красивом глянцевитом разрисованном конверте у меня давно уже собрано много печатных чувствительных стишков для нее.

Вот один из них:

Я вас люблю, люблю так страстно,
Как не любил вас так никто;
Но виноват ли, что напрасно?
Моя любовь для вас ничто.

Ах, вот она идет… Во всем летнем, освещенная рефлексами солнца от цветов сирени, она направляется сюда. Я прячусь слегка за густую ветку… Сердце у меня так забилось, что я уронил свой приготовленный конвертик, наполненный, кроме стишков, билетиками еще и маленькими картинками. Шатаясь, я схватил ее за руку и в тот же момент бросился подхватить мой пакетик; он рассыпался. Надо же его собрать, чтобы отдать наконец. (Ведь этот конвертик однажды попал даже в руки моему учителю. Как я не умер тогда от позора?)

Она помогла мне собрать мое подношение…

— Что это? — спрашивает она.

— Это я вам, возьмите на память, после прочтете.

Она спрятала и стала освобождать свою руку, которую я давил изо всей силы; я понял это только сейчас — до боли и злости в себе… Мною овладел вдруг страх перед нею… Я не знал, что мне делать.

Огонь внутри сжигал меня. Остолбенев, я горел и задыхался.

Раздались веселые голоса ее сестер; нас звали на качели.

— Пойдемте на качели, — сказала она; лицо ее пылало, и серые острые глазки слегка прищурились весело. Какой у нее носик, носик с горбочком… О!»

Надей звали девочку, которая в раннем детстве вызвала у Репина такое острое чувство влюбленности. В семье Полежаевых было четыре дочери, они жили одно время у Репиных. Тогда-то мальчик, «краснея, задыхался» при встрече с Надей, тогда восхищался ее носиком «с горбочком» и прической, как у статуи. «Я отворачивался или уходил, потому что меня обуревала страсть ринуться к ее ногам», — вспоминает Репин.

Восхищение акварельными красками и красотой девочки были самыми острыми чувствами, испытанными Репиным в детстве.

Искусство Репин любил преданно, самозабвенно. Он был человеком эмоциональным, увлекающимся и язычески благоговел перед женской красотой, так же ослепленно влюбляясь в зрелые годы, как и в раннем детстве. Много мук и счастья принесла художнику эта особенность его натуры.

Летом, приехав в родной городок возмужалым художником, Репин вновь встретился с Надей Полежаевой. Она уже была сельской учительницей. В память об этой встрече остался тонкий девичий профиль, рисунок, который так взбудоражил воспоминания Репина. А рассказ о первой любви он включил в главу своих воспоминаний, которая называлась: «Мои восторги».