Воспоминания о казнях в Сибири

Казни на площадях, заполненных народом, сильные характеры осужденных художник сохранил в памяти с детства. «Училище, в котором обучался Суриков, находилось против острога, около которого на площади происходили «торговые» казни плетьми. Черный эшафот был виден из классов; детям нравилось следить за колесницей, на которой привозили осужденных»¹. Суриков несколько раз «провожал за город приговоренных за поджоги к смертной казни. Их вели в белых рубахах посреди толпы, большею частью состоящей из женщин. Осужденные прощались с народом и нервными руками оправляли складки савана»². «И преступники так относились: сделал — значит, расплачиваться надо»³. «...Смертную казнь я два раза видел, — вспоминал Суриков. — Раз трех мужиков за поджог казнили. Один высокий парень был... другой старик. Их на телегах в белых рубахах привезли. Женщины лезут-плачут, — родственницы их. Я близко стоял. Дали залп. На рубахах красные пятна появились. Два упали. А парень стоит. Потом и он упал. А потом, вдруг вижу, подымается. Еще дали залп. И опять подымается. Такой ужас, я вам скажу. Потом один офицер подошел, приставил револьвер, убил его».

«А другой раз я видел, как поляка казнили — Флерковского. Он во время переклички ножом офицера пырнул. Военное время было. Его приговорили. Мы, мальчишки, за телегой бежали. Его далеко за город везли. Он бледный вышел. Все кричал: Делайте то же, что я сделал». Рубашку поправил. Ему умирать, а он рубашку поправляет. У меня прямо земля под ногами поплыла, как залп дали. Жестокая жизнь в Сибири была. Совсем XVII век»⁴.

Все эти впечатления, врезавшиеся в память с такой силой, оказали впоследствии огромную помощь художнику-реалисту, помогли ему воссоздать в творческом воображении сцену казни стрельцов. Многие штрихи из того, что рассказывал Суриков, в претворенном виде вошли затем в его картину — и стойкость характера того, который «точно мученик стоял: не крикнув ни разу», и плачущие женщины — родственницы казнимых, и нераскаянная убежденность Флерковского, и даже телеги, в которых привозили осужденных, и их белые рубахи — все это с поразительным реализмом воссоздал Суриков.

Работа над «Утром стрелецкой казни» сопровождалась напряжением всех душевных сил художника; впечатления от виденных казней ожили и спились с возникавшими образами стрельцов, заполняя мысли и чувства Сурикова. Он вспоминал: «И долго потом после дневной работы над картиной мне снились казненные стрельцы. Они шли ко мне с зажженными свечами и кланялись, и во сне пахло кровью»⁵.

Но Суриков стремился не пугать зрителей; свои впечатления и воспоминания о виденном он не просто перенес на холст со всеми натуралистическими подробностями, а переплавил в горниле творчества, подчинил законам подлинного искусства.

Примечания

1. Я. Тенин, Суриков — «Аполлон», 1916, № 4—5, стр. 30.

2. Я. Тепин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 4—5, стр. 30.

3. Максимилиан Волошин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 6—7, стр. 49.

4. Максимилиан Волошин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 6—7, стр. 48—49.

5. Я. Тенин, В.И. Суриков. К десятилетию со дня смерти. 19 марта 1916 года. — «Красная нива», 1926, № 14, стр. 12.