Встречи с Репиным и Л. Толстым

Во время работы над «Стрельцами» Суриков жил на Зубовском бульваре в маленькой квартире. Впоследствии критик Н. Александров сообщал: «Суриков, как нам пришлось видеть, писал эту колоссальную картину чуть не под диваном. В маленькой комнате с низкими окнами картина стояла чуть не диагонально поперек комнаты, и когда он писал одну часть картины, то не видел другой, а чтобы видеть картину в целом, он должен был смотреть на нее искоса из другой темной комнаты»¹.

Эту скромную квартиру молодого неизвестного художника посещали Л. Толстой, Репин, увлеченные в то время петровской эпохой.

Частые встречи с Репиным и Толстым в период создания картины «Утро стрелецкой казни» оказали несомненное влияние на Сурикова. При всех различиях в замыслах всех их объединяла общность подхода к теме и общее направление, которые означали решительный разрыв с фальшью официозной правительственной точки зрения на русскую историю.

Вот замечательное письмо Репина к Стасову (не одобрявшему работы над «Софьей»), в котором Репин высказывает свой взгляд на Петровскую эпоху и ее последствия для русской жизни.

«Да, чиновничество, чиновничество! Что ни говорите, а это одно из дел Петра. Он закрепостил Россию, отдал ее в холопство иноземцам: Россия перестала мыслить, чувствовать и делать по-своему, сознательно. Ее превратили в ученого автомата, в бессловесного холопа. Каждый бездарный немец стал полным господином и просветителем России... Даровитые люди умолкли надолго. «Преказали» — получило всю мощь. И до Петра не были глупы наши предки (теперь я изучаю это время), они учились у иностранцев же, но свободно, выбирая лучшее. С Петра совсем другое: каждый немецкий солдат, бездарный и полуграмотный, воображал себя великим цивилизатором, просветителем русского невежества... а главное, чиновному иноземству хотелось здесь устроить второе отечество. И вышел полнейший разлад с народной жизнью, презренной, втоптанной в грязь. Общения никакого. Иноземные господа и — русские холопы... и всякий русский чиновник уже старался казаться иноземцем, иначе он не господин. Сколько этого еще до сих пор!»² — восклицает Репин. Несомненно, что этими мыслями о последствиях Петровских реформ для России, высказанными в 1878 году, Репин обменивался с Суриковым, в то время уже начавшим работу над «Стрельцами».

Репина Суриков встречал и ранее — в Академии художеств, но, как пишет Репин, знаком ство их состоялось только в 1877 году в Москве. «Уже после своего академического пенсионерства я, поселившись в Москве, бывал в храме Христа Спасителя, где и Суриков писал на стенах большие образа-картины.

Острог. Илл. к рассказу Л. Толстого «Бог правду видит, да нескоро скажет». 1882. Б., сепия

Здесь с первых же слов мы почувствовали себя родственниками — кстати, и жили недалеко друг от друга, в Хамовниках. Я упросил Сурикова позировать мне для портрета, он согласился, и мы стали видеться очень часто. Работы в храме он уже кончил, и сейчас же на Зубовском бульваре, в небольшой комнате (самой большой в его квартире) он начал «Казнь стрельцов». Тогда еще не было пряток друг от друга со своими работами: они стояли на мольберте всегда открытыми, и авторы очень любили выслушивать замечания товарищей»³.

Интерес Репина к работе его молодого товарища вполне понятен. Напомним, что как раз в это время сам Репин писал картину «Царевна Софья Алексеевна... во время казни стрельцов», для которой он собрал большой материал, изучал эпоху. Репин мог слышать о стрельцах от своих родных: «Мои предки, — говорил он, — из московских стрельцов, сосланных в Чугуев»⁴. Репин верил в замысел Сурикова и оказал молодому сибиряку большую услугу, найдя для его рыжего стрельца замечательную модель — могильщика Кузьму, от которого сам был в восторге. Оба художника обсуждали картину в процессе работы, думали о выразительных подробностях. Разумеется, не всем советам Репина следовал Суриков. Он рассказывал: «Помню, «Стрельцов» я уже кончил почти. Приезжает Илья Ефимович Репин, посмотрел и говорит: «Что же это у вас ни одного казненного нет? Вы бы вот здесь хоть на виселице, на правом плане, повесили бы»⁵.

Как оя уехал, мне и захотелось попробовать. Я знал, что нельзя, а хотелось знать, что получилось бы. Я и пририсовал мелом фигуру стрельца повешенного. А тут как раз нянька в комнату вошла, — как увидела, так без чувств и грохнулась. Еще в тот день Павел Михайлович Третьяков заехал: «Что вы, картину всю испортить хотите?» — «Да, чтобы я, говорю, так свою душу продал!.. Да разве так можно?»⁶. Тот же эпизод записал со слов Сурикова И.Э. Грабарь, с той только разницей, что Суриков начертил несколько фигур на другой день после совета Репина; старуха няня, увидев картину, грохнулась на пол. «Тут я и понял, что был прав я, а не Репин: искусство не так должно действовать»⁷, — закончил Суриков.

С Л. Толстым, по некоторым данным, Суриков познакомился случайно, разговорившись в библиотеке⁸. Репин вспоминал, что Толстой также активно участвовал в обсуждении создававшейся картины: «Он часто посещал нас, все это по соседству было: Толстые жили в Денежном переулке, и я, еще издали увидев его, Сурикова, идущего мне навстречу, уже руками и ногами выражал мои восторги от посещения великого Льва: тут припоминалось всякое слово, всякое движение матерого художника»⁹.

Толстой знакомился с их картинами в процессе работы над ними: «В моей мастерской, — пишет Репин, — он поражал меня совершенно неожиданными и необыкновенными замечаниями самой сути дела: освещал вдруг всю мою затею новым светом, прибавлял животрепещущие детали художника. Такое же действие производил он и на товарища моего, художника Сурикова... встретившись с ним и сообщив друг другу замечания Толстого, мы чуть не лезли на стену от восторга — так он нас подымал!»¹⁰.

«Не могу не вспомнить, — пишет Репин в статье о Сурикове, — что в то время нас обогревало великое солнце жизни — Лев Толстой. Он часто захаживал то ко мне, то к нему. И я еще со Смоленского бульвара, завидев издали фигуру Сурикова, идущего навстречу мне, в условленное время — вижу и угадываю: он был.

Арест купца Аксенова. Илл. к рассказу Л. Толстого «Бог правду видит, да нескоро скажет». 1882. Б., сепия

— Ах, что он сегодня мне говорил!.. — кричит Василий Иванович. И начинался этот бесконечный обмен всех тех черточек великого творца жизни. Он невзначай бросает их, глядя на работы еще малоопытных художников. Он чувствовал, что сердца их прыгали от счастья, почуяв как живую трепещущую частицу из единственных наблюдений проницательного знатока жизни, и это располагало не скупиться»¹¹.

Л. Толстой в те годы также изучал время Петра. С 1872 по 1879 год он работал над историческим романом, посвященным Петровской эпохе, — «Начала». В письме к А.А. Толстой он замечает: «Вы говорите: время Петра не интересно, жестоко. Какое бы оно ни было, в нем начало всего. Распутывая моток, я невольно дошел до Петрова времени, — в нем конец»¹². В письме к Н. Страхову Л. Толстой пишет о Петровском времени: «...что за эпоха для художника. На что ни взглянешь — все задача, загадка, разгадка которой только и возможна поэзией. Весь узел русской жизни сидит тут»¹³. Л. Толстого возмущало игнорирование роли трудового народа в истории России, которое он находил в многотомных сочинениях Соловьева и других авторов. Суриков, по своему бунтарскому духу, не мог разделять, конечно, толстовской философии; по стремление Л. Толстого взглянуть на историю России как на деятельность народа, а не царей, было очень близко Сурикову. Так, в записной книжке Толстого есть строки, под которыми, надо полагать, охотно подписался бы Суриков: «Вся история России сделана казаками. Недаром нас зовут Европейцы — казаками. Народ казаками желает быть. Голицын при Софьи ходил в Крым, осрамился, а от Палея просили пардона крымцы, и Азов взяли 4000 казаков и удержали. Тот Азов, который с таким трудом взял Петр и потерял»¹⁴. Казаки здесь у Толстого выступают как носители начала народной исторической самодеятельности, так же как стрельцы у Аристова и как раскольники у Щапова. Борьба этих социальных слоев против усиливающейся государственной власти была обусловлена их ухудшившимся в XVII и XVIII веках положением. «В своих черновых выписках («Бумаги Петра», второй и четвертый раздел) Толстой намечал для широких масс населения начала XVIII века два возможных исхода из условий невыносимого гнета, наложенного государственной властью: 1) уход в степи, объединение в казачестве, бунты — активное сопротивление, 2) бегство в леса, раскол, молитвы и тяготение к старине — пассивная реакция»¹⁵.

В творчестве Сурикова нашли свое полное выражение темы, связанные с обеими этими формами народного протеста. В суриковских картинах мы видим и стрелецкие бунты, и движения казачества, и раскол.

Даже те немногие воспоминания, которые дошли до нас о беседах Сурикова с Толстым, показывают пытливость молодого художника и пользу, которую он извлекал из этих бесед. Как-то Сурикову довелось увидеть в Сибири казнь трех мужиков за поджог — молодой парень дважды после залпов падал и поднимался опять, пока его не застрелил офицер. Вспоминая об этой казни, Суриков сказал: «Вот у Толстого, помните, описание, как поджигателей в Москве расстреливали? Там у одного, когда в яму свалили, плечо шевелилось. Я его спрашивал: «Вы это видели, Лев Николаевич?» Говорит: «По рассказам». Только, я думаю, видел: не такой человек был. Это он скрывал. Наверное, видел»¹⁶.

Интересно воспоминание Авдотьи Петровны Кузнецовой. Она вместе с сестрой, Евдокией Петровной, была в Москве у Сурикова, «когда он или заканчивал или уже закончил «Утро стрелецкой казни». Показывая им картину, он рассказал, что перед этим у него был Лев Толстой и, посмотрев картину, указал ему на то, что руки стрельцов, держащие свечи, чисты, а между тем, когда их везли, то телеги трясли их и воск со свечей должен был капать им на руки. Суриков согласился с правильностью замечания и подправил руки»¹⁷.

Дружеские отношения с Л. Толстым продолжались, и в 1882 году Суриков создал превосходный рисунок «Острог», иллюстрируя рассказ Л. Толстого.

Примечания

1. Сторонний зритель (Н. Александров), В.И. Суриков. — «Художественный журнал», 1881, № 4, стр. 227. Н. Александров считает, что некоторые недостатки в живописи объясняются этими условиями работы, так как художник не мог «свободно писать в тех частях картины, которые плохо освещались».

2. И.Е. Репин и В.В. Стасов, Переписка, М.—Л., 1949, стр. 41—42. Письмо Стасову от 18 декабря 1878 г.

3. И. Репин, В.И. Суриков. — «Биржевые ведомости» от 11 марта 1916 г.

4. «И.Е. Репин, Художественное наследство», т. II, стр. 319.

5. В «Царевне Софье» за окном написан повешенный стрелец, но там он еле виден: художник дал лишь толчок воображению зрителей.

6. Максимилиан Волошин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 6—7, стр. 56—57.

7. И. Грабарь, Памятные встречи. — «Советское искусство» от 11 января 1937 г.

8. А.Н. Турунов, Суриков и его картины, Иркутск, 1948, стр. 48. В книге нет ссылки на источник; на мой вопрос А. Турунов ответил, что сведение это исходит от Н.А. Александрова, бывшего одно время репетитором в семье Л. Толстого.

9. Цит. по кн.: К. Чуковский, Репин. Из моих воспоминаний, М.—Л., 1945, стр. 42, 43. Письмо Репина К. Чуковскому.

10. И. Репин, О гр. Л.Н. Толстом. (Мои личные впечатления и воспоминания), «И.Е. Репин. Художественное наследство», т. I, стр. 324.

11. И. Репин, В.И. Суриков. — «Биржевые ведомости» от 11 марта 1916 г.

12. Л. Толстой, Полн. собр. соч., т. 17. М., 1936, стр. 628.

13. Л. Толстой, Полн. собр. соч., т. 17, стр. 630, 626.

14. Л. Толстой, Полн. собр. соч., т. 17, стр. 625.

15. См.: Л. Толстой, Полн. собр. соч., т. 17, стр. 656. Комментарии. П.С. Попов, Романы из эпохи конца XVII — начала XIX в.

16. Максимилиан Волошин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 6—7, стр. 49.

17. Беседа с А.П. Кузнецовой. Записана 28 сентября 1933 г. См. приложение к кн.: А.Н. Турунов и М.В. Красноженова, В.И. Суриков, стр. 122.