В.В. Воинов. Отрывки из дневника

9 ноября 1922 г.

[...] И.И. Бродский внес предложение, чтобы наша группа¹ обратилась в исполком с ходатайством о приглашении И.Е. Репина вернуться в Россию. Дебатировали вопрос со всех сторон и решили все-таки присоединиться к предложению Бродского (он, кстати, уже предпринял шаги в этом отношении в исполкоме).

Затем стали вспоминать разные эпизоды и анекдоты из художественной жизни, про Репина, про Академию и прочее.

А.И. Кудрявцев вспоминал Репина, бывшего руководителем в художественной школе М.К. Тенишевой. Тогда он деятельно отдавался делу преподавания, не так, как впоследствии в Академии. Он все время бывал на уроках, много показывал... Как-то однажды в мастерской возник разговор о старых мастерах, говорили о их значении и мастерстве. Обратились к Илье Ефимовичу, чтобы узнать и его мнение. Он подошел с точки зрения академической премудрости, то есть так называемых категорий, ставившихся за достоинство рисунка. Репин призадумался... «Да! и в прежние времена были большие мастера, например, Микель Анджело, это огромный талант. Как рисовал человека, как знал тело и умел компоновать... да! Это — первая категория».

«Ну, а Рафаэль?» — «Рафаэль... да, это — тоже хороший художник. Конечно, тут могут быть различные мнения и вкусы, но он тоже умел рисовать. Ему тоже, пожалуй, можно поставить первую категорию...» — «Леонардо да Винчи», — произносит кто-то. «А «Тайная вечеря»?» — «Да, «Тайная вечеря» очень хорошая картина, тринадцать человек, и все в разных позах и положениях. Хорошая картина (пауза)... а все-таки вторая категория...»

А.Б. Лаховский вспоминал Репина в Академии: это было время, когда у него были нелады с Академией. Относился он к своим обязанностям вяло, небрежно; раз в неделю приезжал из Куоккалы и бегло просматривал работы шестидесяти человек его мастерской, почти не делал указаний, ничего не поправляя... Обход совершался всею толпою учеников, переходивших вместе с Ильей Ефимовичем от мольберта к мольберту, за профессором обычно находился староста мастерской. Однажды Репин подходит к одному из этюдов (модель — цыганка): «Фу, какая гадость! Чей это этюд?» — «Мой», — был ответ старосты (Чахрова). «Что же, ничего, ничего! Монеты (на костюме) очень хорошо написаны...»

Как-то в мастерской возник разговор о том, что было бы желательно устроить выставку работ учеников Репина. Репин отнесся к этой мысли сочувственно, говорил, что это может выйти интересно. Сказано — сделано. К участию были привлечены и бывшие его ученики (например, Браз), но они плохо откликнулись. Староста Чахров говорил, что вещи найдутся — выставка будет! Устроили выставку в Рафаэлевском и Тициановском залах; приехал Репин, осмотрел ее, а затем и говорит: «А знаете что? Лучше выставки не устраивать!» Так она и не состоялась!² Картины есть — выставки нет...

А.И. Кудрявцев вспоминал время начала своей карьеры; наивным провинциальным юношей он приехал держать экзамен в Академию. Силушки мало, самомнения и надежд — масса! Заставили писать натурщика; Кудрявцев раньше никогда не писал и, конечно, «застрял» — ничего не выходит... Подходит к нему один из державших экзамен, Сепп, и советует сбегать к Митрофанову купить неаполитанской желтой (у Кудрявцева ее не было) «и так прямо на спине чистой ею и пишите». Но и неаполитанская не помогла, он провалился. Попал только на следующий год. В Академии он подружился с Сеппом, который был ужасным чудаком. Особенно забавна история с его программой. Перед выступлением на конкурс Репин потребовал, чтобы ученики представили эскизы. Подходит к нему Сепп и говорит, что не согласен с его мнением. «Почему?» — «А потому, что эскиз — это есть интимная вещь, которую художник не должен до поры до времени предъявлять на суд публики». — «Что же, это, может быть, и так», — сказал Илья Ефимович.

Так Сепп и не представил никакого эскиза и работал над своей программой у себя в мастерской, никому ее не показывая. Настало время выпуска. Помню обход Репиным мастерских конкурентов. Кудрявцеву надо было видеть Сеппа, и вот, идя по коридору, он видит, что Репин выходит из его мастерской. Кудрявцев — туда; просит показать картину; тот соглашается. Кудрявцев поглядел и ахнул: стоит — ничего вымолвить не может, настолько озадачила картина, на которой изображен был всадник, сидящий лицом к хвосту лошади... Наконец, Кудрявцев спрашивает: «А Репин видел? Ну, как ему она понравилась?» — «Кажется, понравилась», — как всегда флегматично говорит Сепп. Он сказал: «Вот так штука!»

Лаховский вспоминает, как один-единственный раз Репин рисовал при учениках. Моделью служил кобзарь; Репин воодушевился, вспоминая Малороссию, попросил лист бумаги и начал рисовать; рисовал робко, чуть дотрагиваясь до бумаги, затем стал все больше и больше вырабатывать, и вышел дивный рисунок. Репин встал со словами: «Хорошо провел время!»

Поводом ухода его из Академии послужил разговор с учениками. Речь шла о том, что в Академии ученики не учатся компоновать и впервые приступают к композиции, выходя на конкурс. А причины тому? — Недостаток и отсутствие мастерских. Выступил Лепилов, сказавший, что вот профессора занимают колоссальные квартиры и мастерские, которые часто пустуют, а ученикам негде работать. Репин ничего не сказал, обиделся и тотчас же подал в отставку. Лепилов был в отчаянье, прямо плакал. Но, конечно, этот разговор был только повод для Репина уйти из Академии, а не причина. [...]

Особенно ценил сам Репин портрет Беляева (Русский музей). А.И. Кудрявцев по заказу музыкального общества сделал копию с этого портрета. Репин ее одобрил. Стал смотреть на портрет:

«А знаете, как он почернел; а ведь вначале он был светлый, сверкал... Бриллиант на кольце так был написан, что прямо сверкал; когда портрет был за границей, то в одном немецком журнале появилась карикатура на него. Был изображен Беляев, и весь портрет был исчиркан лучами света, исходившими от бриллианта...»

2 января 1925 г.

...Утром видел С.В. Чехонина, с которым осмотрел выставку рисунков И.Е. Репина, которая произвела на него сильное впечатление. Сергей Васильевич вспоминал те пять лет, которые он работал под руководством Ильи Ефимовича в Тенишевской мастерской вместе с его сыном Юрием.

Сергей Васильевич считает, что Илья Ефимович очень много давал как учитель (это идет вразрез с большинством отзывов о Репине как преподавателе), но он подходит сам к этому вопросу с несколько особой стороны. Его [Репина] речи об искусстве, его разглагольствования мало стоили.

Самое ценное — была возможность видеть самого Илью Ефимовича за работой, знакомиться, так сказать, на корню с процессом его рисования. И вот в этом смысле — знакомство с Репиным дало Сергею Васильевичу чрезвычайно много. Он сам сделал довольно много рисунков, до иллюзии схожих с рисунками Ильи Ефимовича.

Потом он «ушел» от его манеры и принципов, но Репин дал ему очень много в смысле уменья видеть натуру и передавать ее...

25 февраля 1926 г.

П.И. Нерадовский рассказал про свой разговор с академиком Павловым о Репине. Павлов три раза прочел книгу А.П. Иванова³, чтобы вполне сознательно отнестись к ней (эта идеология ему чужда и трудна). Когда он был у Репина и тот рисовал его портрет, то заговорил с Ильей Ефимовичем об этой книге. Репин так разволновался по поводу сопоставления его с Суриковым, что не смог работать, совсем расстроился и вышел в другую комнату. Только взяв себя в руки и успокоившись, он снова смог продолжать свою работу.

3 марта 1926 г.

...А. Ф. Кони, как всегда, больше говорил «по поводу» Репина, чем о самом Репине⁴. Отмечал его впечатлительность. Интереснее всего был рассказ о работе над картиной «Искушение Христа», которую Кони имел возможность наблюдать в различных ее стадиях. Первый вариант был замечательно интересен и убедителен: вдохновенная фигура Христа на пригорке на фоне грандиозных далей под холмом, внизу облако, в котором, при внимательном рассмотрении, виднелась фигура дьявола, указывавшего Христу на земные блага. Было это очень вдохновенно и потрясающе. Но Репин был недоволен. Во второй раз Кони увидел уже переписанную картину — фигура Христа осталась нетронутой, облако исчезло, вместо него Юпитер рядом с Христом тоже указывает на землю вниз. Впечатление уже ослабело, и было не совсем понятно, при чем тут Юпитер. Третий вариант — Юпитера сменил ассирийский царь в роскошных одеждах, в тиаре. Христос изменен, обут в сандалии.

Свежесть и сила первоначального варианта совсем исчезли. Так Репин иногда не мог остановиться вовремя и портил свои картины.

Затем Анатолий Федорович встречался с Репиным, когда тот писал его портрет. Он не заставлял его сидеть неподвижно, а, наоборот, просил делать свое дело, двигаться: «Мне важнее всего живой человек, а не манекен, позирующий в напряженной позе». Репин очень умел работать, разговаривая.

Кони много ему рассказывал случаев из своей судебной практики, и часто Репин глубоко задумывался над этими темами: даже бросал свои кисти, задумывался и горячо говорил. Так, например, его очень затронул за живое вопрос о самоубийствах. Анатолий Федорович рассказал ему ряд случаев особой роковой иронии судьбы. Судьба описывает вокруг человека спираль всяких невзгод... Чаша бедствий все наполняется, иногда переливает горе через край, то человек доходит до самоубийства. Какой-нибудь пустяк (повод) — несданный экзамен, проигранное дело, измена любимой женщины и т. п. — является лишь каплей, переполняющей чашу горестей, и в результате — роковой исход — самоубийство. И всегда так бывает, что вскоре после рокового конца выясняется, что причина, его вызвавшая, устраняется, исчезает и самоубийство оказывается неоправданным, бесцельным. Эта ирония судьбы заставила Илью Ефимовича глубоко задуматься над этим вопросом.

Анатолий Федорович рассказал о случае с художниками профессором Гревом и Кречмером (процесс 1886 года в Берлине, на котором присутствовал Кони). Суть сводится к обвинению профессора Грева в том, что его отношения к своей натурщице были «нечистые и небескорыстные». Стариков-художников держали в тюрьме девять месяцев, но потом после ужасного унизительного разбирательства их оправдали. Наиболее интересным моментом процесса был допрос экспертов-художников, из которых три ответили, что когда художник работает, то на первом плане у него гармония форм и красота; два других высказались в том смысле, что они «за себя не ручаются», если бы им пришлось работать с обнаженной красивой женщиной; возможно, что тут возникают переживания далеко не эстетического порядка, а чисто чувственные, плотские... Репина глубоко задело это мнение, и он горячо стал протестовать против него, говоря, что эти господа ровно ничего не понимают в переживаниях подлинного художника!

17 марта 1926 г.

С.А. Жебелев делился своими воспоминаниями об И.Е. Репине в период совместной службы с ним в Академии художеств⁵. Учитель Илья Ефимович, по-видимому, был плохой, не умел передать ученикам своих знаний. Любознателен был страшно. Как-то заставил Жебелева пересказать ему весь его труд, над которым тот работал (о «Политике» Аристотеля). Когда узнал, что Аристотель был сторонником рабства, Репин вышел из себя, ужасался и т. д.

Очень наивен и простодушен был И.Е. Репин на экзамене Жебелева (присутствовал, как замещавший ректора Академии). Если студент отвечал хорошо, Репин начинал шумно восторгаться и удивляться... Если ответы были неудачны, то Илья Ефимович вдруг весь вскипал, начинал кричать: «Таким студентам не место в Академии, гоните его вон!» Затем Жебелев путем наводящих вопросов выяснял, что студент кое-что знает, тогда Илья Ефимович восторгался снова: как это, мол, профессор умеет извлечь знания у человека, который обнаружил сначала свое полное неведение!?

Наивен он был и экспансивен — словно ребенок!

Жебелев вспоминает поездку с Ильей Ефимовичем в Ясную Поляну. Когда Л.Н. Толстой показал Илье Ефимовичу замечательный вид, он забыл все на свете — сел писать и встал только когда закончил этюд... Но из-за этого он пропустил поезд и не мог уехать в тот день, хотя очень было нужно!..

19 марта 1926 г.

Из рассказов Чуковского о Репине. Однажды они вместе с Ильей Ефимовичем пошли в Русский музей взглянуть на его картины, но... дойти до них не суждено было. Илья Ефимович остановился, словно пригвожденный, перед «Помпеей» Брюллова; был в совершенном экстазе, стал шептать что-то... иногда слышались отрывки фраз: «Как совершенно!.. Какое горение творчества!.. Вот где настоящий гений!..»

Чувствовалось, что это нечто вроде молитвы, и нельзя было с ним в этот момент говорить, мешать его экстазу... На свои картины он отказался смотреть после Брюллова.

Примечания

Архив дочери В.В. Воинова, Т.В. Воиновой, Ленинград.

Всеволод Владимирович Воинов (1880—1945) — художник-график и искусствовед. Записи В.В. Воинова о Репине являются выборками из его дневников, которые велись в течение 1922—1927 годов.

1. Художественное объединение «Группа 16-ти художников», в которую входили А.А. Рылов, И.И. Бродский, М.П. Бобышов, Н.Э. Радлов, П.А. Шиллинговский, В.В. Воинов, Л.В. Руднев и другие.

2. Выставка «бывших и настоящих» учеников мастерской Репина намечалась в связи с десятилетием его педагогической деятельности. Некоторые из учеников Репина неохотно откликнулись на его призыв, так как были связаны участием в различных художественных обществах, — для их выставок они приберегали свои наиболее значительные работы. См.: И.А. Бродский. Репин-педагог. М., Изд-во Академии художеств СССР, 1960, стр. 47.

3. Имеется в виду вступительная статья А.П. Иванова к каталогу юбилейной выставки произведений И.Е. Репина в Русском музее в 1924 году (Л., изд. Русского музея, 1925).

4. А.Ф. Кони выступал на открытом заседании совета, художественного отдела Русского музея, состоявшемся 3 марта 1926 года.

5. С.А. Жебелев выступал на втором заседании совета художественного отдела Русского музея, состоявшемся 7 марта 1926 года. На этом же заседании со своими воспоминаниями о Репине выступал К.И. Чуковский.