Актуальность темы

Суриков начал работать над «Утром стрелецкой казни» осенью 1878 года и выставил картину в марте 1881 года. Работа но созданию этого произведения совпала с периодом второй революционной ситуации в России (1879—1880 гг.). Маркс и Энгельс неоднократно высказывали в конце 70-х годов убеждение о том, что Россия стоит перед социальным переворотом¹.

В.И. Ленин дал точное определение революционной ситуации, указав следующие ее главные признаки. «1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизмененном виде свое господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи но могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению»².

Во второй революционной ситуации сказался итог длительного пореформенного развития России, что выразилось в подъеме политической активности угнетенных классов.

Движение крестьян охватило в 1879 году — 29, а в 1880 году-34 губернии европейской части России; многие крестьянские выступления подавлялись военной силой. Волнения возникли и среди уральских и донских казаков. Таким образом, крестьянское движение в конце 70-х годов приобрело всероссийский характер.

Кроме того, во втором демократическом подъеме в России наряду с борьбой крестьян против многочисленных и сильных остатков крепостничества, борьбой за землю, против помещиков и царских чиновников выступает и новый социальный фактор — молодой рабочий класс, который начал борьбу против капиталистической эксплуатации. В конце 70-х годов рабочие волнения прокатились почти по всем крупным промышленным центрам страны, охватив рабочих разных отраслей промышленности и транспорта. Большую роль сыграли петербургские стачки 1878—1879 годов и деятельность сформировавшегося в эти годы «Северного союза русских рабочих». Все усиливающееся революционное движение рабочих стало важной частью революционной ситуации.

Господствующим направлением в демократическом движении 70-х годов было революционное народничество, которое выражало интересы «массовой мелкобуржуазной борьбы капитализма демократического против капитализма либерально-помещичьего»³. И хотя народники не понимали характера развития пореформенной России, соотношения классовых сил и роли рабочего класса, хотя народники-революционеры, исходя из ошибочной теории об «активных героях» и о «пассивной толпе», встали на ложный путь индивидуального террора, — все же в условиях обострения общего недовольства и нарастания протеста народных масс самоотверженная борьба революционных народников против царизма приобретала значение важного фактора внутриполитической обстановки⁴. Отмечая ошибочный характер теории народовольцев, Ленин писал, что «их проповедь будила все же чувство недовольства и протеста в широких слоях образованной молодежи. Вопреки утопической теории, отрицавшей политическую борьбу, движение привело к отчаянной схватке с правительством горсти героев, к борьбе за политическую свободу»⁵. Революционные народники «...проявили величайшее самопожертвование» и своим героизмом «вызвали удивление всего мира. Несомненно, эти жертвы пали не напрасно, несомненно, они способствовали — прямо или косвенно — последующему революционному воспитанию русского народа»⁶. Начиная с 1877—1878 годов усиливается борьба народовольцев, вызывающая широкий отклик в общественном мнении: покушение Веры Засулич на петербургского градоначальника Трепова; в августе 1878 года — убийство Степняком-Кравчинским шефа жандармов Мезенцева; в апреле 1879 года — покушение Соловьева на Александра II; в ноябре 1879 года — покушение народовольцев на царский поезд; в феврале 1880 года — взрыв, устроенный Халтуриным в царском дворце. Этот краткий перечень событий, произошедших за время работы Сурикова над «Утром стрелецкой казни», завершается убийством Александра II Гриневецким 1 марта 1881 года — в день, когда картина Сурикова была показана на Передвижной выставке.

Рост стихийного революционного движения масс и героическая борьба народников против самодержавия были факторами, которые влияли на русских художников и выдвигали перед ними задачу создания образа могучего, поднявшегося на борьбу народа и задачу создания образов героев-революционеров, отважно вставших на путь борьбы за народные интересы⁷.

Если вторая из этих задач решалась на основе непосредственного обращения к современным сюжетам (например, «Арест пропагандиста», «Отказ от исповеди», «Не ждали» Репина; «Заключенный», «У Литовского замка» Ярошенко), то для решения первой задачи, особенно на основе «хорового начала», больше возможностей давали темы из исторического прошлого России⁸.

Вот почему создание Суриковым картины о стрелецком бунте и раскрытие через сильные, непримиримые характеры восставших против царя стрельцов — образы мощи и духовной стойкости народа — было делом исключительно актуальным.

Вместе с тем в «Утре стрелецкой казни», написанном Суриковым во время второй революционной ситуации, изображен переломный момент в истории России, что еще более увеличивало актуальность этой картины.

Вопрос о петровских преобразованиях издавна привлекал внимание русской общественной мысли. А начиная с середины XIX века он уже не сходит со страниц печати и становится предметом ожесточенной идейной борьбы между демократическими и реакционными силами царской России. В выработке различных взглядов на петровские реформы большую роль играли те процессы, которые происходили в самой российской действительности второй половины XIX века. Вехами этих процессов были: первая революционная ситуация 1859—1861 годов; грабительская реформа, проведенная царизмом в 1861 году, и порожденные ею крестьянские волнения 1861—1863 годов, зверски подавлявшиеся властями; использование царским правительством петровского юбилея 1872 года в целях реакционной монархической пропаганды; вторая революционная ситуация в России 1879—1881 годов.

В этой связи, казалось бы, чисто исторический вопрос о значении преобразовательной деятельности Петра приобрел такой жгучий, злободневный характер и, как верно замечает Плеханов, «сделался у нас коренным вопросом публицистики»⁹.

Революционные демократы подняли этот вопрос еще в годы первой революционной ситуации — 1859—1861 — и в своей борьбе с противниками готовящегося освобождения крестьян часто ссылались на пример Петра I, приветствуя его реформы со всей страстью просветителей. Взгляды Герцена, Огарева, Добролюбова, Чернышевского на деятельность Петра вырабатывались в условиях крепостнической России, где царило азиатское деспотическое самодержавие, тогда как в западноевропейских странах были давно ликвидированы и крепостное право, и неограниченная монархия. В этих условиях спор революционных демократов о том, быть ли России Западом или Востоком, продолжать ли дело, начатое Петром, или нет, в переводе на политический язык того времени означал: следует ли бороться за дальнейшую европеизацию, с которой революционные демократы прежде всего связывали уничтожение крепостничества в России, или же все в ней должно остаться по-старому? Восторженная оценка Петра и горячие призывы следовать его примеру в смелой ломке отжившей старины должны были, по мнению революционных демократов, помочь опровергнуть доводы защитников реакционно-помещичьего лагеря, выступавших против предполагавшегося освобождения крестьян. С другой же стороны, революционные демократы (питавшие до 1861 г. некоторые либеральные иллюзии) рассчитывали своими похвалами реформам Петра повлиять на царское правительство и подтолкнуть его к смелым шагам по скорейшему освобождению крестьян¹⁰.

Требуя еще в 1854 году освобождения крестьян, Герцен писал: «Ежели бы на русском престоле был действительно энергичный человек, то он был бы главным двигателем освобождения крестьян; он покрыл бы величайшею славой конец петербургского периода, он сам бы дал направление неминуемому событию. Но для этого нужен Петр I, а не Николай»¹¹. «Едва Николай закрыл глаза, как неумолимый ход вещей толкнул правительство Александра II на путь, противоположный тому, какого держался его отец»¹². Герцен отдал дань либеральным иллюзиям и, хваля Петра, поглядывал на Александра II, имея в виду подтолкнуть его к освобождению крестьян, и доказывал, что сейчас эту реформу провести легче, чем было Петру¹³. Такие же взгляды на Петра в своих статьях до 1861 года развивал Огарев ¹⁴.

Чернышевский, как только увидел, во что выливается пресловутое «освобождение крестьян», заклеймил реформу Александра II. Но в начале обсуждения вопроса о готовящейся реформе Чернышевский, разумеется, еще не мог полностью предвидеть, в каких ублюдочных, антинародных формах она будет осуществлена. В то время главной задачей было всячески поддерживать отмену крепостного права, и Чернышевский писал: «Блистательные подвиги времен Петра Великого и колоссальная личность самого Петра покоряют наше воображение; неоспоримо громадное и существенное величие совершенного им дела. Мы не знаем, каких внешних событий свидетелями поставит нас будущность. Но уже одно только дело уничтожения крепостного права благословляет времена Александра II славою, высочайшей в мире»¹⁵. «Рескриптами, данными 20 ноября, 5 и 24 декабря 1857 года, Александр II начал дело, с которым по своему величию и благотворительности может быть сравнена только реформа, совершенная Петром Великим»¹⁶.

Следует подчеркнуть, что, высоко оценивая роль Петра Великого, революционные демократы и в этих статьях — в противоположность либералам — не закрывали глаза на противоречия петровского царствования. В статьях указывалось, что петровские реформы затронули лишь меньшинство нации и не изменили положение и быт народа, привели к засилью бюрократии и служилых иноземцев, к чисто внешнему подражанию европеизму и т. д. Но естественно, что больше акцентировались положительные стороны деятельности Петра Великого¹⁷; критические суждения носили еще краткий, неразвернутый характер. Такая оценка петровских преобразований, даваемая революционными демократами перед реформой 1861 года, была в основе своей правильной, но несколько односторонней; она, эта оценка, оказалась уже недостаточной в условиях пореформенной России, когда крайнее обострение социальных противоречий развенчало в глазах передовых русских мыслителей «безоблачный» характер преобразования Петра. К тому же вскоре началась полоса реакции, поход на демократические журналы, аресты революционных демократов, закрытие воскресных школ и т. д. Положение изменилось. После 1861 года уже не передовые русские мыслители — демократы проводят хвалебную параллель между Александром II и Петром — этим стала заниматься угодливая официозно-монархическая пропаганда.

Белинский не дожил до реформы. Добролюбов умер в 1861 году, Чернышевский был заключен в тюрьму. Лишь Герцен и Огарев, находясь в эмиграции, могли свободно обсуждать последствия крестьянской реформы и дополнять прежнюю оценку Петра чертами, конкретно характеризующими отрицательные стороны его деятельности, на понимание которых их натолкнули события современной им пореформенной России.

Чернышевский был арестован 7 июля 1862 года. Но до этого он успел осознать и разоблачить истинный смысл «благодетельных» преобразований Александра II. В этот же период Чернышевский, рассматривая петровские реформы, окончательно преодолевает следы односторонности в характеристике Петра¹⁸. В предисловии Чернышевского к «Апологии сумасшедшего» Чаадаева, которую Чернышевский наметил к печати в «Современнике» в 1861 году¹⁹, дана развернутая оценка Петра и петровских преобразований, относящаяся к тому периоду, когда Чернышевский полностью осознал классовый характер реформы Александра II и с этих позиций пересмотрел свое отношение к реформам Петра. «Нет, жизнь наша ни в чем не изменилась от того, кроме военной стороны своей, и никакие учреждения, им введенные, кроме военных, не оказали на нас никакого нового влиянии. Имена должностей изменились, а должности остались с прежними атрибутами и продолжали отправляться по прежнему способу. Губернатор был тот же воевода, коллегии были теми же приказами. Бороды сбрили, немецкое платье надели, но остались при тех же самых понятиях, какие были при бородах и старинном платье»²⁰. Далее Чернышевский, признавая некоторые изменения, которые повлекла за собой перестройка военного дела, все же предостерегает от чрезмерного увлечения ими: «Надобно только помнить, что чем меньшую важность мы будем приписывать перемене, произошедшей при Петре в нашей общественной жизни, тем ближе мы будем к истине»²¹. И Чернышевский делает вывод отрезвляющего характера по отношению к панегиристам как Петра I, так и Александра И: «На реформе Петра Великого мы так долго остановились потому, что ее характеру совершенно соответствовал характер всей последующей государственной деятельности. Все наши императоры и императрицы продолжали дело Петра, в этом никто не сомневается. Взглядом на реформу, произведенную в начале XVIII вока, определяется взгляд на продолжение этой реформы до последнего времени»²².

Характерно, что в «Письмах без адреса» Чернышевский, давая убийственную критику крестьянской реформы, проводившейся крепостниками, и вскрывая ее антинародный характер, снова напомнил в этой связи о Петровской эпохе. Чернышевский в «Письмах» высказал важную мысль о том, что подобные реформы «сверху», предпринятые без активного участия общества и народа, не приносят народу никакой пользы и совершаются за его счет. «Народ не думает, чтобы из чьих-нибудь забот о нем выходило что-нибудь действительно полезное для него», — пишет Чернышевский и иллюстрирует этот вывод в том числе и примером Петровской эпохи: «давно уже раздаются призывы к народу, чтобы он жил так, а не иначе, и много раз он слушал призывы, но пользы от них не было... Ему сказали: завоюй себе связь с Европой, — он победил шведов и завоевал себе вместе с балтийскими гаванями только рекрутчину и подтверждение крепостного права»²³. Эта характеристика Петра I Чернышевским существенно дополняет написанные им несколько лет назад строки о блистательных подвигах и колоссальной личности Петра Великого. В последние годы жизни Чернышевский говорил, что он не делал уступок «хвалителям Петра»²⁴.

У Герцена после 1861 года прежний восторг перед Петром также сменился более критическим отношением к Петровской эпохе. В статье 1862 года Герцен называет Петра I «самой чудовищной машиной рабства», создателем в России «цивилизующего застенка»²⁵ и сравнивает метод Петра с методами Бирона и Аракчеева. В «Письмах к путешественнику», написанных в 1865 году, Герцен, негодуя на кровавое усмирение польского восстания и зверства Муравьева-вешателя, снова вспоминает Петра I, также в отрицательном плане: «Все прошлые злодейства Петербурга и Зимнего дворца общество покрыло с роскошью. Апофеоз Муравьева был амнистией Бирону и Аракчееву; рукоплескания, с которыми встречали дикие, позорные, отвратительные меры, запрещавшие полякам говорить по-польски, запрещавшие женщинам носить траур, рукоплескали с тем вместе избиению стрельцов, гонению кафтанов и бород; оправдан Петр I, оправдан Николай»²⁶.

Огарев в статьях пореформенных лот критикует Петра в связи с тем, что ему «хотелось перенести в Россию то, что он видел у немцев, и для этого надо было уничтожить самобытность народа, взять его в заправление посредством канцелярий и организованного войска. Он это и сделал... Но народной реорганизации он не произвел». Далее Огарев переходит к деятельности Александра II и доказывает, что, начав реорганизацию страны с крепостного права, царское правительство оказалось неспособным к действительному пересозданию русского мира: «В императорстве слишком сильна петровская любовь к военно-канцелярскому распорядку», «...решение задачи пересоздания принадлежит самому обществу, т. е. самому народу»²⁷.

И не только с Петра, а уже с Алексея Михайловича дело «пошло не на развитие свободного народного самоуправления, а на создание сильного государственного единства посредством насилия...». «Люди прикреплялись к земле, земли с людьми раздавались дворянам; новое царское православие вводилось для понуждения народа к безусловному повиновению. Дикость нравов брала свое, ужасы творились... Петровская революция была не начало чего-то нового, а завершением московского царства, которое шло к разрыву с народом»²⁸. Огарев и теперь не отрицает, что с «петровской революцией внесено и много хороших элементов: науки, искусства, новая фабричная промышленность», но при этом спрашивает: «какое же коренное изменение в народе сделал царско-императорский переворот?» И пишет: «Мы не станем входить в подробности — легко или трудно поддавался народ этому перевороту, сколько он противился, сколько он бунтовал, сколько жертв было принесено водворению немецко-канцелярского порядка и православно-канцелярской церкви; мы не станем говорить о Стеньке Разине и о Пугачеве; но мы спрашиваем: каким образом сохранилось старообрядчоство?»²⁹. Наконец, Огарев напоминает и о народных страданиях в Петровскую эпоху, в том числе и о стрелецких казнях: «Перевороты редко обходились без крови. Даже петровский переворот стоит казнями не меньше жизней, чем кровопролитная война»³⁰.

Заслуживает внимание то, насколько близки вопросы, затронутые Огаревым, к кругу идей, выраженных в творчестве Сурикова: тут и вопрос о перенесении в Россию Петром того, что он видел у иноземцев, и вопрос о самобытности русского народа, и вопрос о сословии «онемеченных» чиновников, порвавших всякую связь с народом, тут и противопоставление Москвы, как центра народной стихии, канцелярско-бюрократическому Петербургу; тут и вопрос о сопротивлении народа, о его бунтах, о народных жертвах, принесенных водворению немецко-канцелярского порядка и православно-канцелярской казенной церкви, — вопрос о старообрядчестве, о стрелецких казнях, вопрос о Разине и Пугачеве и, наконец, глубокая вера в то, что подлинное решение задачи пересоздания России принадлежит самому народу.

Не следует, конечно, отождествлять мировоззрение Сурикова с мировоззрением революционных демократов. Однако достаточно вспомнить основные произведения Сурикова, чтобы убедиться в том, что перечисленные проблемы — именно те, над решением которых в искусстве 70—80-х годов неустанно работала творческая мысль художника.

В 70—80-х годах взгляды революционных демократов на деятельность Петра пропагандировал Н. Шелгунов, который даже в статье, напечатанной в «юбилейном» 1872 году, писал, что Петровская реформа была внешней, так как «она не коснулась коренных оснований народного экономического быта», — крестьяне но были освобождены. «Тогда-то в России явились две России: петровско-петербургская, формальная, жившая внешней государственной жизнью, и старо-московская, жившая своим прежним, народно-традиционным бытом...»³¹, — положение, опять-таки близкое к суриковским мыслям.

Революционным демократам принадлежит большая заслуга в выработке верного понимания эпохи Петра и его преобразовательной деятельности.

Марксизм, отдавая должное прогрессивной роли петровских преобразований в истории России, не упускает из виду их социальной сущности и тех форм и средств, при помощи которых эти преобразования осуществлялись в России. Глубокую и точную характеристику деятельности Петра дал Ленин: «Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»³². Укрепление русского национального государства Петр проводил за счет интересов народа, путем усиления крепостничества, увеличения эксплуатации трудящихся классов. Плеханов в своей «Истории русской общественной мысли» пишет: «реформа Петра не могла, да и не имела в виду европеизировать крестьянство». Петербургский период довел закрепощение крестьянства до его крайних форм. Напротив, дворянство выиграло от петровских реформ, европеизировалось, получило больше вольностей и экономических выгод и прав. «Следовательно, социальное положение «благородного» сословия изменялось в одну сторону, — в сторону Запада, — в то самое время, когда социальное положение «подлых людей» продолжало изменяться в сторону прямо противоположную, — в сторону Востока... Вот тут-то и лежит наиболее глубокая общественная причина... разрыва между народом и более или менее просвещенным обществом»³³. Здесь, пишет Плеханов, мы имеем «как бы два процесса, параллельных один другому, но направленных в обратные стороны: закрепощение крестьян доходит у нас до апогея в тот самый период времени, когда оно исчезает на Западе»³⁴.

Марксистская наука раскрыла исторический и классовый характер петровских преобразований. Но не следует забывать, что в те годы, когда Суриков создавал свою картину «Утро стрелецкой казни», марксизм еще не получил распространения в России, тем более еще не была выработана всесторонняя оценка роли Петра I и его реформ. Сурикову пришлось идти самостоятельным путем в поисках правдивого изображения Петровской эпохи. Тем выше заслуга художника, который смело выступил против ложных многовековых напластований, против натиска тенденциозных апологетических взглядов на Петра, внушаемых представителями официальной исторической науки и монархической пропагандой.

Суриков всегда был против подобного фальшивого приукрашивания истории, при этом его собственные взгляды на Петра развивались и углублялись. Рассмотренные нами во второй главе³⁵ рисунки Сурикова «Из жизни Петра Великого», сделанные в 1872 году, еще могли выполнять намерения буржуазно-просветительского замысла М.К. Сидорова и, вопреки монархической пропаганде во время юбилейных торжеств, противопоставляли образ Петра как положительный его никчемным преемникам.

С тех пор прошло всего семь-восемь лет, но за это время еще более обострились социальные противоречия, возросла революционная активность народных масс. Изменился и вырос сам художник. Развилось его мировоззрение, созрел талант, отточилось мастерство. По воспоминаниям современников, Суриков «не раскачивался, не примеривался и, как гром, грянул этим произведением», которое было ошеломляющим³⁶. В «Утре стрелецкой казни» выражена, по сравнению с юношескими рисунками на петровские темы, уже иная, неизмеримо более зрелая и глубокая мысль. Выступив с этой картиной, Суриков сразу подрубил под самый корень наиболее ходовое, распространенное и долголетнее построение на тему: Петр I — и современный русский царь.

И сделал он это не путем критики излюбленной идеи официальной монархической пропаганды, объявлявшей каждого очередного русского царя, так сказать, «по должности», продолжателем Петра, не путем скрытых или явных упреков Александру II — зачем-де он не похож на идеального царя-героя Петра Великого. Удар был направлен гораздо глубже и нанесен в самое основание этого построения — своей картиной Суриков показал, что то, что всегда безоговорочно принималось за идеал царствования и управления Россией, далеко не является идеальным, что пора отбросить в искусстве юбилейный глянец и правдиво воспроизвести жизнь, пора взглянуть на Петра и петровские реформы глазами народа, пора задуматься о положении народа в Петровскую эпоху и о том, какой ценой достигнуты были прогрессивные преобразования, пора посмотреть, к каким результатам они привели народ в последующее время.

Чтобы понять, с какой силой первая картина Сурикова буквально взрывала многовековые традиционные построения монархической пропаганды, достаточно представить себе автора хвалебных юбилейных виршей, который стал бы, стоя перед «Утром стрелецкой казни», читать:

«Да, Александр великодушный!
Ты много сделал нам добра;
Историк, истине послушный,
В тебе сознает дух Петра»...

После появления «Утра стрелецкой казни» сравнение русских монархов с Петром I перестало звучать похвалой. Картина Сурикова впервые обнажила с потрясающей силой художественной правды противоречия Петровской эпохи, не только показала прогрессивную роль преобразований, но и воссоздала одну из страниц трагедии народных масс этого переломного времени, напомнила о страданиях народа при реформах, проводимых крепостническим государством и его первым помещиком — царем, то есть напомнила о том, о чем до Сурикова никто из художников русской исторической живописи даже но задумывался.

Конечно, Суриков — художник, он мыслит яркими образами, но характер этих образов, их совокупность и взаимодействие заключают в себе глубокое идейное содержание, своеобразную философию истории. В своем подходе к Петру и Петровской эпохе Суриков близок к русским революционным демократам — Герцену, Чернышевскому, Огареву. Суриков творит в новых условиях — в пореформенной России, действительность которой помогла ему по-новому подойти к историческому прошлому и к Петровской эпохе, взглянув на нее с точки зрения народа. В свою очередь правдивое воссоздание этой переломной эпохи в русской истории, бесстрашное раскрытие ее противоречий позволило Сурикову пролить яркий свет и на современность, на новые реформы, проводимые «сверху» преемниками Петра — самодержавным правительством России второй половины XIX века.

Такая связь истории с современностью в творчестве Сурикова глубоко органична и не имеет ничего общего с модернизацией истории.

Примечания

1. См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, соч., т. XXVI, стр. 480; т. XXVII, стр. 89.

2. В.И. Ленин, Соч., т. 21, стр. 189—190. Ленин пишет, что в России революционные ситуации имели место в 1859—1861; в 1879—1880 и в 1905 гг.

3. В.И. Ленин, Соч., т. 16, стр. 102.

4. См.: «История СССР», т. II, Россия в XIX веке. Под редакцией М.В. Нечкиной. М., 1954, стр. 647.

5. В.И. Ленин, Соч., т. 5, стр. 36.

6. В.И. Ленин, Соч., т. 23, стр. 235.

7. См.: Д. Сарабьянов, Народно-освободительные идеи русской живописи второй половины XIX века, М., 1955, стр. 146, 148, 209.

8. Здесь надо учитывать не только цензурные условия, но и родственность черт, присущих стихийному революционному движению современной Сурикову России и стихийным народным движениям прошлых эпох. Правильному истолкованию народной темы в творчестве художников способствовало также появление в 50—70-х годах исторических исследований, осветивших ранние народные движения, оппозиционные царской власти, с демократических позиций: A. Щапов, Русский раскол старообрядства, Казань, 1859; Н. Аристов, Московские смуты в правление царевны Софьи Алексеевны, Варшава, 1871.

9. Г.В. Плеханов, Собр. соч., т. XX, М.—Л., 1925, стр. 116.

10. Как верно отметил В. Иллерицкий, подобный мотив влиял и на Белинского: «В 30-х годах, когда Белинский еще не понимал подлинной роли самодержавия и питал даже иллюзорную надежду на возможность реформаторской деятельности николаевского правительства, прославление Петра являлось для него средством указать желательные пути и направление ожидаемых реформ...» В статьях Белинского 40-х годов, посвященных Петру I, «достаточно прозрачно намекалось на необходимость ломки устоев николаевской монархии» (В. Иллерицкий, Исторические взгляды В.Г. Белинского. — «Вопросы истории», 1948, № 7, стр. 20, 22).

11. А.И. Герцен, Соч., т. VIII. Под ред. М.К. Лемке, стр. 53.

12. А.И. Герцен, Соч., т. VIII, стр. 416.

13. «Реформам Петра противился весь народ, кроме нескольких человек; реформам Александра II весь народ готов содействовать, кроме гнилой части дворянства и стариков, выживших из ума», — писал Герцен (А.И. Герцен, Соч., т. IX, стр. 263. Статья напечатана в «Колоколе» 1 июля 1858 г.).

14. Огарев в 1857 г. писал в «Колоколе»: «Мы начинаем 1858 год приветствием Александра II за начало освобождения крепостного состояния...» («Колокол», 1857, № 7, стр. 51). Примерно в это же время он в одной из статей попытался ответить на вопрос: что застал бы Петр в России, живи он сейчас, и что бы он там стал делать? «Введенная им оседлость развила до уродливости крепостное право, которое душит промышленность. Народ задавлен или ограблен, наука угнетена цензурой. Церковь преследует раскольников и т. д.». Петр орлиным взором увидел бы, «что теперь крепостное право, местничество и грабеж в форме немецкой бюрократии и безгласный хаос, над которым носится дух жандармской, составляют язвы государства». Петр «окружил бы себя людьми достойными, к какому бы сословию они ни принадлежали». Да! В наше время Петр Великий с неутомимой деятельностью и гениальной быстротой уничтожил бы крепостное право, преобразовал бы чиновничество и возвысил бы значение науки» («Неизданные публицистические тексты Н.П. Огарева». «Литературное наследство», т. 39—40. М., 1941, стр. 317, 319, 320, 321).

15. Н.Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. IV, Спб., 1906, стр. 54. Ст. «О новых условиях сельского быта» напечатана в «Современнике» в 1858 г.

16. Н.Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 50.

17. Герцен называл его «революционером» (А.И. Герцен, Соч., т. VIII, стр. 443; Белинский писал: «Петр моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России» (Письмо к Кавелину от 22 ноября 1847 г. В.Г. Белинский, Письма, т. III, Спб., 1914, стр. 300); Чернышевский в 1855—1856 гг. писал: «Для нас идеал патриота — Петр Великий» (Н.Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. II, Спб., 1906, стр. 120); Добролюбов видел в Петре «олицетворение народных потребностей и стремлений» (Н.А. Добролюбов, Собр. соч., т. II, Спб., 1896, стр. 172).

18. См.: Н. Сладкевич, Исторические взгляды Чернышевского и Добролюбова. — «Вопросы истории», 1949, № 2, стр. 42.

19. Рукопись Чернышевского. Впервые опубликована в книге «Николай Гаврилович Чернышевский. 1828—1928. Неизданные тексты, материалы и статьи», Саратов, 1928.

20. «Николай Гаврилович Чернышевский. 1828—1928. Неизданные тексты, материалы и статьи», стр. 67.

21. «Николай Гаврилович Чернышевский. 1828—1928. Неизданные тексты, материалы и статьи», стр. 68.

22. «Николай Гаврилович Чернышевский. 1828—1928. Неизданные тексты, материалы и статьи», стр. 69. «Письма» были запрещены цензурой в 1862 г.

23. Н.Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. X, ч. 2, стр. 294.

24. «Литературное наследство», т. III. Н.Г. Чернышевский, М.—Л., 1930, стр. 193, 489.

25. А.И. Герцен, Соч., т. XV, стр. 185.

26. Герцен пишет: «Петр I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал русский народ, в котором любил только численность и силу, и доводил денационализацию гораздо дальше, чем делает это современное правительство в Польше. Борода считалась за преступление, кафтан за возмущение; портным угрожала смерть за шитье русского платья для русских — это, конечно, предел» (А.И. Герцен, Соч., т. XVII, стр. 221).

27. Н.П. Огарев, Избранные социально-политические и философские произведения, т. I, стр. 643—644. Ст. «Революция и реорганизация» была напечатана в «Колоколе», 1864 г.

28. Н.П. Огарев, Избранные социально-политические и философские произведения, т. I, стр. 633.

29. Н.П. Огарев, Избранные социально-политические и философские произведения, т. I, стр. 633.

30. Н.П. Огарев, Избранные социально-политические и философские произведения, т. I, стр. 645.

31. Н.В. Шелгунов, Соч., т. I, Спб., 1891, стр. 339, 351.

32. В.И. Ленин, Соч., т. 27, стр. 307.

33. Г.В. Плеханов, Собр. соч., т. XX, стр. 117—118.

34. Г.В. Плеханов, Собр. соч., т. XX, стр. 118.

35. См, стр. 31—39 этой книги.

36. А.П. Боткина, Павел Михайлович Третьяков в жизни и в искусстве. М., 1951, стр. 189.