Вступление

Несмотря на богатое воображение, обостренное чувство реальности — врожденная черта каждого русского человека. Неутомимые странники, пришедшие из Галиции и верхней части бассейна Днепра, основавшие Киев, Новгород и Москву и поселившиеся в плодородных землях Волги, не были теоретиками. Бесстрашных торговцев, преодолевавших Уральские горы и пробиравшихся в безмолвные леса и на замерзшие трясины Сибири, заставляли двигаться вперед не абстрактные идеи или, например, религиозное исступление крестоносцев, а причины расового и племенного давления.

С самого начала Русь оказалась в тяжелейших условиях, как внешних, так и внутренних. Государство всегда было вынуждено приспосабливаться к диктуемым ей условиям. Настоящий славянский дух, опустошенный безжалостными ордами великого хана и лишенный своеобразия ритуалами византийских священников, для развития личности обладал весьма незначительным пространством.

Когда монголо-татарское иго было наконец свергнуто великим князем Дмитрием Ивановичем, ситуация осталась прежней. Угнетение продолжалось, но теперь изнутри, а не извне. Народ больше не платил дань хану, но теперь он склонил голову перед царем, почти столь же чужим и самодержавным. До настоящего времени ситуация если и изменилась, то лишь незначительно. Хотя на имперском троне сидел царь-освободитель, а в дальнейшем — демонические тираны, прогресс был сомнительным и протекал скачкообразно. После благодетеля Александра II фон Плеве и Победоносцев стали проводить крайне реакционную политику. Каждый шаг вперед, казалось, уравновешивался соответствующим шагом назад. Татарский копьеносец уступил дорогу казаку с кнутом. А синее знамя Чингисхана сменил красный символ революции и возвращения к самым зловещим формам деспотизма.

Из всех эпох духовной эволюции России самыми вдохновляющими с точки зрения национализма стали годы, последовавшие за освобождением крепостных (1861 г.). Именно тогда выдающийся публицист Чернышевский, отвлекшийся от немецкой абстракции и обратившийся к русской действительности, выдвинул тезис «Прекрасное есть жизнь», и ровно в то же время существовала «Земля и воля» — организация с амбициозными целями. Воздух был наполнен надеждами и ожиданиями. Увлекающими прогрессивными идеями прониклись все слои общества. Повсюду замечались признаки возрождения, масштабного политического и социального пробуждения. При относительно отсталом развитии современного культурного самовыражения в России такие виды литературы, как роман и драма, предшествовали появлению графики, скульптуры, зодчества.

Долгое время живописец был зажат в рамках архаического формализма и серой академической формы, так же как и в более широких сферах жизни все здоровые спонтанные инициативы сдерживались искусственным и чужеземным влиянием. Доподлинно известно, что Николай Гоголь проложил путь таким мастерам бытового жанра, как Василий Штернберг, Павел Федотов и Василий Перов, и что Иван Тургенев был в числе первых, кто оценил грустную красоту родного русского пейзажа. Впрочем, не имеет значения, что чему в действительности предшествовало. Ключевой момент — то, что отныне каждый стремился изобразить со все возрастающей точностью не только истинный облик самой страны, но и туманное, пока никак не сформулированное равенство между людьми, находившееся под рукой в ожидании понимания и истолкования.

Учитывая страсть к абсолютизму, столь характерную для славянского склада ума, едва ли вызывает удивление то, что раскрепощение искусства последовало вскоре после освобождения крестьян. 9 ноября 1863 года под магнетическим лидерством Ивана Крамского 13 самых способных студентов Императорской академии художеств восстали против бездушного формализма, покинув учебное заведение и создав независимую артель. Небольшая группа поначалу предпринимала робкие попытки изменить ситуацию, а позже нашла в себе силы организовать Товарищество передвижных художественных выставок. Именно этой группе, с ее отвращением к классическим и мифологическим сюжетам и искренней любовью к национальным и местным образам и пейзажам, русская живопись обязана своей последующей жизнеспособностью. Сообщество проницательных энтузиастов с широким кругозором впервые открыло славянским художникам возможность «пойти в народ» и обратиться к загадочной степной песне. Их пылкие национальные чувства, несомненно, превосходили их художественную восприимчивость, хотя нельзя забывать, что они, новые живописцы, появились в бурную эпоху реализма и утилитаризма. Ровно в то время, когда увидели свет сенсационный труд Дмитрия Писарева «Разрушение эстетики» и подобная критика формальных канонов абстрактной красоты. Постулат Le beau, c'est la vie («Прекрасное — это жизнь») некоторые читали как Le laid, c'est le beau («Безобразное — это красота»).

Автопортрет, 1878. Холст, масло, 69,5×49,6 см. Русский музей, Санкт-Петербург

«На дерновой скамье», 1876. Холст, масло, 36×56 см. Русский музей, Санкт-Петербург

«Летний пейзаж в Курской губернии», 1881. Картон, масло, 14×20 см. Государственная Третьяковская галерея, Москва

«Украинская хата», 1880. Холст, масло, 34,3×52,5 см. Музей русского искусства, Киев

«Приготовление к экзамену», 1864. Холст, масло, 38×46 см. Русский музей, Санкт-Петербург