В.Н. Брендель. Юность Г.Г. Мясоедова¹

Ко времени рождения Григория Григорьевича (1834) дворянский род Мясоедовых насчитывал уже около 350 лет, восходя к 1495 году, когда далекий их предок Иван Мясоед вышел из Литвы на службу к русскому царю Ивану III Васильевичу. Получив от царя значительные земельные угодья, Мясоед сделался помещиком Новосильского уезда Тульской губернии. Его потомки уже стали называться Мясоедовыми.

Постепенно угодья Мясоедовых распылялись, и уже дед Григория Григорьевича Андрей принадлежал к числу мелкопоместных дворян. Поступив на военную службу, он дослужился лишь до чина подпоручика и, выйдя в отставку, закончил карьеру мелким чиновником Новосильского уездного суда.

Андрей Мясоедов имел двух сыновей — Григория и Василия. Григорий (отец художника) был определен также на военную службу в один из карабинерских полков, но вскоре, после смерти своего отца, оставил армию и занялся хозяйством.

Имение к этому времени было разделено между обоими сыновьями, и Григорию Андреевичу достались село Паньково и деревня Свистовка. В них насчитывалось около восьмидесяти крепостных крестьян.

Получив домашнее воспитание, Григорий Андреевич был образованным для своего времени человеком, много читал, любил музыку и поэзию, которой сильно увлекался, и иногда даже сам писал стихи^*.

У Григория Андреевича было четверо детей: сыновья Руфин, Григорий, Вадим и дочь. Жена его Вера Григорьевна, урожденная Порошина, умерла рано, и отец женился на другой. Со всей семьей он вынужден был жить на скудные доходы от незначительных земельных угодий. Трудно было сводить концы с концами в условиях недостатка в самом необходимом, и это вынудило Григория Андреевича искать службу. Он устроился на должность управляющего одним из имений князя Шаховского, придворного в свите царя Николая I. Семья же по-прежнему продолжала жить в усадьбе Паньково.

Григорий Андреевич стремился дать сыновьям по возможности разностороннее воспитание, рассчитывая, что со временем, когда они устроятся на доходную службу, это даст семье дополнительные средства к существованию.

К такой же карьере он готовил и среднего сына Григория, родившегося в 1834 году.

Раннее детство Григорий Григорьевич проводил в Панькове. Мальчик он был одаренный, и на него отец возлагал особые надежды, считая его будущим помощником семьи. Сперва Григорий занимался «науками» (арифметикой, грамотой) под руководством самого отца и приглашенных домашних учителей из семинаристов, как это было обычно в помещичьих семьях, а после некоторой подготовки был определен в Орловскую классическую гимназию. В губернском городе он жил на казенной квартире, окруженный сверстниками, среди которых преобладали сыновья представителей мелкобуржуазной интеллигенции, помещиков, чиновников, попов, сельских кулаков.

Самостоятельное существование с раннего возраста вдали от дома наложило заметный отпечаток на характер молодого человека. Юноша рос настойчивым, не боящимся никаких препятствий в жизни, способным противостоять дурным влияниям среды, чему в значительной мере способствовали его честность, прямота, искренность.

У Григория Григорьевича рано проявились способности к рисованию. Уже в детстве он самоучкой делал иллюстрации к стихам отца, часто проводил время вечерами за столом, окруженный братьями и товарищами, и по их просьбе набрасывал очень удачно то одно, то другое. Поэтому ему было легко проходить в гимназии курс рисования, тем более, что оно преподавалось только в младших классах с очень ограниченной программой.

Иван Антонович Волков², который вел в гимназии рисование, обратил внимание на способности своего нового ученика и всячески поощрял его, выставляя отличные отметки. Юноша все более привязывался к рисованию, скоро обогнал всех сверстников и часто приносил учителю самостоятельные работы, которые заслуживали его одобрения и вызывали зависть товарищей.

Григорий Григорьевич начал мечтать о том, чтобы стать художником. Чувствуя уверенность в своей одаренности, он был убежден, что на этом пути добьется признания, а может быть, и славы. Он рос, росло его дарование, росло убеждение в ожидающем его успехе в жизни...

Остальные, помимо рисования, гимназические предметы его мало интересовали, и он больше времени посвящал свободному чтению классиков и сочинений революционных демократов, чем приготовлению скучных уроков, и несмотря на выдающиеся общие способности, на легкость, с какой он постигал все «науки», на необыкновенную склонность к перу, приносившую ему неожиданные пятерки по самым трудным сочинениям, учился он очень посредственно. Часто двойки украшали его дневники и четверти, и он с напряжением переваливал из класса в класс. Все это очень огорчало Григория Андреевича, и он серьезно угрожал сыну, что перестанет давать средства на его образование, предоставив его самому себе: «И выкручивайся, как знаешь...»

Приезжая на каникулы в усадьбу, Григорий Григорьевич нередко сталкивался с резкими выпадами папаши, который не оставлял надежды видеть сына на выгодной государственной службе, чтобы в его лице иметь настоящего помощника семье. А что за карьера — художник?.. Да и старость отца уже приближалась и далеко не была обеспеченной...

Отношения отца с сыном все более обострялись, и это в конце концов привело к их окончательному разрыву.

Григорий уже перешел в седьмой класс. Впереди оставались еще два наиболее трудных класса, в недалекой перспективе были выпускные экзамены с необходимостью много времени затратить, чтобы получить аттестат зрелости. Молодому человеку казалось, что он напрасно теряет то золотое время, которого потом ничто уже не возместит, и он решился одним ударом покончить все, порвать с отцом и уйти из дома.

Произошел тяжелый, взаимно обидный разговор с отцом, в котором произносились слова: «Ты мне больше не сын...» «Мне такой отец не нужен...» — и другие не менее изысканные комплименты, и в один из темных осенних вечеров 1853 года Григорий Григорьевич осуществил свое намерение. Захватив с собою котомку со скудным «инвентарем», он отправился в неизвестное. Гостившая в это время в усадьбе дальняя родственница, любившая своего одаренного племянника, сочувствовавшая ему и разделявшая его надежды, дала ему на дорогу небольшую сумму денег, что-то около семидесяти пяти рублей ассигнациями, которые должны были помочь ему добраться до Петербурга и обеспечить хотя бы первые дни жизни в столице, куда устремлялись все его помыслы, и где в тумане вечно серого, покрытого мглою неба перед ним маячили два заветных слова — «Академия художеств».

Григорию Григорьевичу уже шел девятнадцатый год. Он был полон сил, энергии, сознания правильности принятого решения. Он был уверен в том, что даже при всех хорошо ему известных тяжелых условиях петербургской жизни, даже при той обостренной борьбе за существование, которую приходилось вести молодым людям, попадающим в кипящий котел столицы, он пробьется через все Сциллы и Харибды (эти слова он хорошо запомнил из гимназического курса) и выйдет на прекрасный берег своей будущности...

И вот перед его восхищенным взором показался купол Исаакиевского собора, он увидел простертую длань Медного всадника, а по ту сторону великой реки — фигуры загадочных сфинксов перед зданием Академии художеств. Это был момент, который он не забыл всю жизнь...

Конечно, в столице ему пришлось нелегко. От тетушкиных семидесяти пяти рублей скоро не осталось и следа. Надо было подумать о том, чтобы найти средства к жизни. Об уроках каким-нибудь из господских недорослей нельзя было и помышлять: багаж от гимназии для этого остался слишком мал. Но ведь у него было дарование, и он рассчитывал, что оно поможет ему добыть кусок хлеба. Он стал рисовать картинки и выносить их на базар. Однако все попытки сбывать эту продукцию оказались тщетными: покупателям рисунки нравились, иногда даже очень нравились, они долго рассматривали их, перебирая руками, делились между собой впечатлениями: «Вот здорово...», «А ты погляди эту...» Но как только приходилось подумать о том, чтобы за них заплатить, денег не хватало.

Григорий Григорьевич впоследствии много рассказывал, как он жил в этот период пребывания в Петербурге. Острая нужда преследовала его по пятам, существование поддерживалось скудными случайными заработками. Но Григорий. Григорьевич не боялся ничего и героически переносил все невзгоды.

Желание пробиться на светлую дорогу искусства было настолько велико, что он не замечал выпавших на его долю испытаний и твердо шел по намеченному пути.

Через несколько лет после отъезда Григория Григорьевича из усадьбы произошло его примирение с отцом. Надо думать, что совесть у отца не была совсем спокойной: талантливого сына он все же любил. Сын тоже, несмотря на отрыв от семьи, происшедший не по его вине, не затаил в душе глубокой обиды: изредка он навещал семью, продолжая питать к ней хорошие чувства...

И вот весной 1857 года отец написал ему, что ждет его в усадьбе. Если он убедится в правильности решения сына выйти на путь художника, он, мол, простит ему неповиновение отцу. Хотя, казалось бы, что было прощать? Ведь больше в этой тяжелой истории был виноват сам отец, не внявший просьбам сына...

Григорий Григорьевич приехал в Паньково. Встреча была холодной, но всем казалось, что начали расходиться собравшиеся над семьей тучи. А Григорий Григорьевич был более чем убежден, что ему без труда удастся доказать Свои способности, и эта уверенность возросла, когда Григорий Андреевич сказал ему:

— Напиши мой портрет...

Портретную живопись Григорий Григорьевич любил. В Петербурге, готовясь к поступлению в Академию, много работал с натуры, и для него, конечно, не представлялось трудным выполнить желание отца, показав себя хорошим художником.

Григорий Андреевич стал позировать.

Сын старался не спешить, чтобы детальнее проработать портрет и по возможности дать в нем не только точное внешнее изображение отца, но и создать образ, типичный для среднего помещичества того времени. С другой стороны, спешный отъезд из усадьбы не был для него очень желательным, так как жизнь здесь все же была несколько более сытой и спокойной, чем та, что снова ждала его в Петербурге...

Прошло два месяца, портрет был готов³ и очень понравился Григорию Андреевичу. Когда он увидел так удачно и живописно воспроизведенным свой облик, он встал с кресла, приблизился к сыну, обнял и расцеловал его.

— Ну, это, брат, удружил... Просто никогда не ожидал... Теперь забыто все: ты настоящий художник...

В знак радости примирения был устроен большой, затянувшийся далеко за полночь семейный праздник на воде с музыкой, песнями, фейерверком. В нем приняли участие не только чады и домочадцы, но и многие приглашенные соседи. Григорий Андреевич хвастал своим художником, с гордостью показывая всем написанный сыном портрет. Отъезд Григория Григорьевича из усадьбы был радостным и беспечальным. Оба — и отец и сын — теперь знали, что дальнейшая жизнь их пойдет гладко и мирно...

Вернувшись в Петербург, Григорий Григорьевич с новым рвением продолжал обучение в Академии, куда поступил в 1853 году.

Окружавшая его студенческая молодежь, среди которой было много и живших на Васильевском острове студентов университета, способствовала формированию у него прогрессивных, передовых взглядов в противовес настроениям, господствовавшим в обществе, в котором ему приходилось вращаться в усадьбе отца. Он проводил время в студенческой среде, нередко посещал университетские музыкальные вечера, где выступали видные музыканты, в их числе М.А. Балакирев, с которым Мясоедов в это время завязал знакомство. В свои студенческие годы Григорий Григорьевич довольно долго прожил в одной квартире с Ц.А. Кюи, сдружился с ним, подарил ему написанный для него автопортрет, а композитор написал романс для баса «Любовь мертвеца» и посвятил его Г.Г. Мясоедову.

Именно в эти годы Мясоедов узнал выдающихся композиторов, членов «Могучей кучки» М.П. Мусоргского, Н.А. Римского-Корсакова, познакомился с В.В. Стасовым. Уже тогда Мясоедов пристрастился к музыке, которая с тех пор стала неизменным спутником его жизни.

Учителями Григория Мясоедова в Академии были профессора Алексей Тарасович Марков — исторический и религиозный живописец, ярый представитель и поборник искусства академизма, и Тимофей Андреевич Нефф — исторический, портретный и религиозный живописец, работы которого характерны для искусства салонного академизма⁴.

К счастью, эти учителя не оказали решающего влияния на творчество Мясоедова. Противовесом академизму явились воздействия той общественной среды, где протекало студенчество художника, и тех жизненных условий, которые заложили в его сознание идеи бунтарства и прогресса.

Поступив в Академию, Мясоедов сразу же завоевал репутацию талантливого ученика. Каждый год Академия удостаивала его каким-нибудь отличием, причем награждения следовали одно за другим по восходящей линии в направлении к высшей академической награде — большой золотой медали.

В апреле 1859 года состоялось определение Совета Академии о присуждении Мясоедову малой серебряной медали за картину «Урок пряжи» («Бабушка и внучка»). В том же году Совет Академии присудил Мясоедову и вторую малую серебряную медаль.

В его этюдах, рисунках, набросках, эскизах, зарисовках обнаружились наблюдательность, верность глаза, твердость руки, умение проникать в сущность явлений окружающей жизни, давать им острое реалистическое художественное истолкование. В следующем 1860 году Мясоедов написал небольшую картину «Деревенский знахарь», показав в ней знание народной среды, хорошо известной ему по жизни в деревне. Вместе с нею художник представил в Совет Академии эскиз картины «Поздравление молодых в доме помещика», тем самым твердо вступив на путь создания бытовых картин. Бытописание, включая и крестьянский жанр, стало настолько свойственным кисти Мясоедова, что даже в исторические картины, которым он отдавал в своем творчестве большую дань, он всегда привносил значительный элемент быта.

Совет Академии 16 ноября 1860 года записал определение:

«По прошению ученика Академии Григория Мясоедова, при котором представляет писанную им картину на первую серебряную медаль «Деревенский знахарь», объяснив, что не мог оной представить ранее по независящим от него причинам, при том просит, если труд его заслуживает такой награды, разрешить ему писать по представленному эскизу «Поздравление молодых», на малую золотую медаль, — определяет: удостоить Мясоедова первой серебряной медали за означенную картину с утверждением представленного эскиза на вторую золотую медаль».

«Поздравление молодых» было задумано в виде большой композиции. Художник с жаром приступил к работе.

Но в это время в его жизни произошло важное событие, повлиявшее на дальнейший ее ход и сыгравшее значительную роль во всей его биографии...

Кончалась юность, наступила новая полоса жизни.

Примечания

*. У меня сохранился альбомчик таких стихотворений Григория Андреевича. Они сопровождаются рисунками, сделанными Григорием Григорьевичем в детстве. (Прим. автора)

1. Воспоминания В.Н. Бренделя написаны специально для сборника, ранее не публиковались.

2. Возможно, что гимназическим учителем рисования Мясоедова был И. Волков, художник-портретист, получивший в 1859 году звание неклассного художника в Академии художеств.

3. Портрет Г.А. Мясоедова. 1857, х., м. Частное собрание.

4. Марков А.Т. — профессор исторической живописи в Академии художеств с 1842 по 1872 год. Нефф Т.А. — профессор исторической и портретной живописи Академии художеств (с 1849 года), жанрист.