Рыжий стрелец

До нас дошло семь изображений рыжебородого стрельца, предшествующих картине. Сопоставление подготовительных работ с окончательным образом позволяет проследить процесс его создания. Мысль об образе бунтаря, в котором с наибольшей силой было бы сконцентрировано активное противодействие стрельцов Петру, занимала Сурикова с самого начала работы. Это видно по первому эскизу картины. На переднем плане слева Суриков уже выделил фигуру сидящего на телеге стрельца, подчеркнув его горбоносый профиль, бороду клином и остроконечную шапку.

На этом рисунке дана только левая и средняя часть картины — для группы Петра и преображенцев не осталось места на листе. Однако в замысле Сурикова образ стрельца-бунтаря был связан как антитеза с образом Петра, что подтверждается интересным фактом. В Красноярском музее хранится лист, на котором Суриков перерисовал портрет Петра I с английской гравюры У. Фэйсорна, изображающей русского царя в год стрелецких казней¹, а на обороте этого листа набросал горбоносый профиль непокорного стрельца. Даже эти беглые наметки свидетельствуют о том, что у Сурикова уже было свое представление о буйном стрельце и поэтому, приступая к поискам натурщиков, он довольно отчетливо знал, что хочет найти. Это подтвердил сам Суриков, рассказав: «А рыжий стрелец — это могильщик, на кладбище я его видел. Я ему говорю: «Пойдем ко мне, попозируй». Он уже было занес ногу в сани, да товарищи стали смеяться. Он говорит: «Не хочу». И по характеру ведь такой, как стрелец. Глаза глубоко сидящие меня пронзили. Злой, непокорный тип. Кузьмой звали. Случайность: на ловца и зверь бежит. Насилу его уговорил. Он как позировал, спрашивал: «Что мне голову рубить будут, что-ли?»². Еще до того, как Суриков уговорил Кузьму позировать, в подготовительных работах уже наметились черты лица, которые оказались похожими на черты лица Кузьмы. Репин рассказывал: «Поразившись сходством намеченного им одного стрельца, сидящего в телеге, с зажженною свечею в руке, я уговаривал Сурикова поехать со мной на Ваганьковское кладбище, где один могильщик был чудо-тип. Суриков не разочаровался: Кузьма долго позировал ему, и Суриков при имени Кузьмы даже впоследствии с чувством загорался от его серых глаз, коршуничьего носа и открытого лба»³. Вероятно, могильщик Кузьма был не первым, а наиболее подходящим натурщиком для рыжего стрельца. Во всяком случае, при всем сходстве дошедших до нас семи этюдов, нельзя категорически утверждать, что все они сделаны с одного Кузьмы.

Интересны требования Сурикова к этюду с натуры, приведенные В. Никольским: «Этюд должен быть настолько точен, «чтоб в глазах двоилось»⁴. Поэтому художник в начале работы сочетает бережную передачу ее черт с постепенным нащупыванием существенных особенностей, важных для выразительности образа, основываясь на них в своих дальнейших поисках⁵.

Профиль рыжебородого стрельца. Набросок на обороте копии с гравюры В. Фэйсорна «Петр I». В., граф. кар. Красноярский краевой музей

На завершающих этапах работы Суриков опирается не только на последние этюды, но снова и снова просматривает весь накопленный материал, иногда возвращаясь к чертам характера, которые были им зафиксированы в более ранних этюдах, а затем оказались ослабленными или даже вовсе исчезнувшими. (Поэтому трудно и часто даже невозможно вытянуть все этюды Сурикова к образу в одну линию.)

Ранний этап поисков виден на этюде маслом Киевского музея⁶. Натурщик изображен в застегнутой косоворотке и в стрелецкой шапке. Его сильно скошеный лоб, торчащие вперед усы и борода образуют острый угол лица, что еще более подчеркнуто заломленным назад остроконечным верхом шапки. Плечи сутулые, покатые: очертания шеи и плеч еще не используются художником для выразительности образа. Брови сдвинуты, образуя на лбу складки, лицо хмурое, взгляд сердитый, но ему еще далеко до обжигающего взгляда рыжего стрельца. В целом этюд скорее передает тип и характер натурщика, чем состояние образа.

Рыжебородый стрелец. Этюд. Киевский музей русского искусства

В двух поясных изображениях натурщика, принадлежащих Третьяковской галлерее (рисунок и масло), Суриков ставит перед собой дальнейшую задачу. В карандашном рисунке⁷ он словно прощупывает каждый мускул, каждую морщинку, пристально изучая натуру и вместе с тем постепенно усиливая те черты, которые должны передать активность образа: дерзкий, злой характер стрельца. Эти акценты заметны в очертаниях лица и шапки. Профиль стал еще острее, сильнее сдвинуты брови, больше прищурены глаза, круче вырез ноздрей. Плечи не покатые, а поднятые, рубаха расстегнута, и мускулистая шея как бы рвется из ворота рубахи. В результате значительно усилилась активность стрельца, выявилось его волевое начало, в прищуренных глазах сверкнули неприязнь и озлобленность, но вместе с тем в образе не оказалось той внутренней напряженности, которая выражается во взгляде человека в момент, когда он смотрит в лицо смерти, и что придает его мыслям и чувствам особую значительность. Вследствие этого образ рыжего стрельца получился односторонним, несколько измельченным и не мог удовлетворить Сурикова, который в своей картине «торжественность последних минут хотел передать».

Этюд маслом⁸ представляется нам дальнейшим шагом художника от фиксации натурщика с «зерном» образа — к образу. Усиливая волевое начало, Суриков в этюде маслом не выписывает с такой же тщательностью мускулы и складки лица, а лепит его рельеф ударами кисти более обобщенно. Например, он отказался от нескольких морщин на переносице, заменив их одной глубокой складкой, отказался и от морщинок в углу глаз, на виске. Вместо этого художник обвел глаз темной линией, придав почти вертикальному зрачку выражение ненависти и ярости. Обобщая линию профиля, Суриков уменьшил свисающий чуб⁹. Верно намечена и идущая от носа вниз по щеке крутая морщина. Торчащие усы и борода угрожающе ощетинились; расстегнутый ворот косоворотки обнажил напряженную жилистую шею. Казалось бы, решение уже найдено, и образ рыжего стрельца может быть вписан в картину. Однако и на этот раз Суриков остался неудовлетворен и продолжал поиски. Чего же недостает образу стрельца в этом этюде? Сравнение его с окончательным изображением в картине показывает, что при всех достоинствах этюда стрелец слишком устремлен вовне; ему не хватает глубины и внутренней убежденности.

Стрелец в шапке. Этюд. 1879. Б., ит. кар. Третьяковская галлерея, инв. № 11299

Важным шагом в работе Сурикова над образом рыжего стрельца является фигурный этюд маслом¹⁰. Об этом этюде, который принадлежал В. Шмаровину и местонахождение которого неизвестно, мы можем судить только на основании фотографии. Может быть, этот этюд и есть то изображение «стрельца, сидящего в телеге с зажженною свечею в руке», которое поразило Репина сходством с могильщиком Кузьмой¹¹. А может быть, это более поздний этюд, написанный уже с Кузьмы.

Видно, как глубоко прочувствовал и продумал Суриков каждою деталь и ту конкретную обстановку казни, которая должна была определить внутреннее состояние осужденного. Если на рисунке и этюде маслом во взгляде стрельца были только озлобленность и ненависть, то у сидящего в телеге стрельца в его широко раскрытом глазе появилось выражение ужаса от приближающегося момента казни. Вместе с тем активное начало не исчезло, а доведено до крайней степени исступления человека, готового кинуться на своего врага.

Однако образ рыжего стрельца сложнее и не сводится к порыву ярости, но имеет устойчивую основу — глубокую убежденность в правоте своих представлений (пусть во многом косных и ошибочных, но имеющих силу многовековых и казавшихся незыблемыми). Потому стрельцы, не дрогнув, сносили пытки и, не раскаиваясь, шли на казнь, что обладали духовной силой.

Стрелец в шапке. Этюд. 1879. Третьяковская галлерея, инв. № 6089

Работа Сурикова над этой важной гранью образа рыжебородого стрельца может быть прослежена на других этюдах.

На рисунке, принадлежащем семье художника, изображен мужской профиль с «коршунячьим носом» и глубоко сидящими светлыми глазами — думается, что позировал тут Кузьма¹². Точно переданы голова, лицо и даже одежда, поддевка и обыкновенная высокая мерлушковая шапка. Видно стремление Сурикова как можно бережнее воспроизвести найденную им превосходную модель. И хотя здесь натурщик зарисован не в состоянии озлобления, а в спокойной, задумчивости, выражение запавшего глаза со «сверлящим» зрачком, плотно сжатый рот, складка между бровями намекают на то, что этому сложившемуся упрямому характеру знакомы и приступы ярости.

Рыжебородый стрелец. Композиционный этюд. Местонахождение неизвестно. Ранее принадлежал В. Шмаровину

Дальнейшая работа состояла в том, чтобы найти синтез разных граней образа — гневной активности и глубокой внутренней убежденности. Поиски такого синтеза видны в поясном рисунке стрельца со связанными руками¹³. Этот рисунок поражает виртуозным мастерством. Каждый штрих отличается точностью, уверенностью и вместе с тем удивительной легкостью, свободой выполнения. Художник в совершенстве использует и еле заметные касания, и нажимы карандаша, и растушку, и штриховку. Чувствуется, что в этом рисунке Суриков любуется красотой каждой линии, каждого пятна тени, наслаждается самим процессом создания выношенного и созревшего образа.

Очевидна связь этого рисунка, принадлежащего Третьяковской галлерее, с фигурным этюдом (из бывш. собрания Шмаровина).

Стрелец в шапке. Этюд. 1879. Б., граф. и черный кар. Третьяковская галлерея, инв. № 24174

Очевидна также связь этого рисунка с портретной зарисовкой задумавшегося натурщика (из собрания семьи художника); трудно сказать, был ли виртуозный рисунок стрельца со связанными руками сделан сразу же после портретной зарисовки Кузьмы в шапке и поддевке или же эта зарисовка была исполнена ранее, и художник впоследствии к ней вернулся (как он это часто делал), заметив там то, чего недоставало лицу стрельца на шмаровинском этюде. Но несомненно, что эта точная зарисовка задумавшегося натурщика многое подсказала решению образа в виртуозном рисунке (линия лба, переносица, горбатый нос, глаз, даже вырез ноздрей). В результате всех этих переработок образ стрельца внешне стал более спокойным, внутренне — более напряженным и сосредоточенным, а его линейно-пластическая форма вплотную приблизилась к окончательному решению в картине.

Теперь оставалось в этой четкой спокойной форме усилить внутреннее горение, что и делает Суриков на последнем рисунке — «голова стрельца в шапке»¹⁴. Повторив в точности уже найденный профиль, он несколькими безошибочными нажимами черного карандаша оттеняет веки, зрачок, изгиб брови и ноздри, что сразу же подчеркнуло в выражении лица ярость и ненависть, притом не как слепые, внезапно вспыхнувшие чувства, а как обусловленные глубокой внутренней верой в свою правоту и готовностью идти за нее на смерть.

Рыжебородый стрелец. Этюд. Б., граф. кар. Собрание семьи художника

При переносе этого окончательно найденного линейно-пластического решения на холст картины Суриков активно использует также погрудный этюд маслом Третьяковской галлереи, усиливая светом и цветом выразительность образа (тень вокруг глаз, блики, рефлекс от горящей свечи) и заимствуя из этого же этюда сильно скошеный лоб и торчащую вперед бороду.

В процессе работы над созданием рыжего стрельца Суриков усиливал экспрессивность и лаконизм образа. Однако лаконизм образа рыжего стрельца неразрывно связан с его содержательностью. Этот строгий, чеканный лаконизм был найден после огромной предварительной работы. Иными словами, лаконизм настоящего великого искусства есть результат, а не исходный пункт творческого процесса.

К сожалению, дошедшие до нас подготовительные материалы, относящиеся к образам других стрельцов, — сидящего спиной, чернобородого, седого, стрельца, прощающегося с народом, — очень немногочисленны и ограничиваются одним-двумя этюдами.

Голова стрельца в шапке. Этюд. Б., граф. кар. Третьяковская галлерея, об, л. 27176

В одних случаях (таких, например, как чернобородый стрелец) эти этюды относятся к самому последнему этапу работы и по существу не отличаются от окончательных образов в картине.

В других случаях (седой стрелец, стрелец, лежащий в телеге спиной к зрителю) этюды принадлежат к начальному этапу работы и фиксируют поиски положения фигуры, рук, складок одежды; головы же, изображенные на этих этюдах, не имеют ничего общего с окончательными образами в картине, для создания которых, по-видимому, были привлечены совершенно другие натурщики, но головные этюды с них до нас не дошли.

Примечания

1. Источником для этого рисунка Сурикову послужила гравюра с портрета Петра, сделанного во время его путешествия в Англию и подписанного: The Grand Czar of Moscovy. Drawn by the life since his Imperial Majesty came into England». Anno dom; 1698. W. Faithorne fee. (См.: Д.А. Ровинский, Подробный словарь русских гравированных портретов, т. III, Спб., 1888, стр. 1557, № 92.) Этот же портрет, заключенный в рамку и зеркально повернутый влево (как и на рис. Сурикова), был напечатан в книге J. C. (Joan Crull) The ancient and present state of Moscovy, London, 1698 (см.: Д.А. Ровинский, Подробный словарь русских гравированных портретов, т. III, № 94).

2. Максимилиан Волошин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 6—7, стр. 56.

3. И. Репин, В.И. Суриков. — «Биржевые ведомости» от 11—12 марта 1916 г.

4. В.А. Никольский, Творческие процессы В.И. Сурикова. М., 1934, стр. 11З.

5. Подобный прием характерен и для работы Сурикова над образом Меншикова (первый этюд с Невенгловского).

6. Рыжебородый стрелец. Этюд. Х., м. 31×25,5. Киевский музей русского искусства.

7. Стрелец в шапке. Этюд. 1879, Б., ит. кар. 38,5×29,8. Третьяковская галлерея, 11299; ранее был в собрании И.С. Остроухова.

8. Стрелец в шапке. Этюд. 1879, Х., м. 34×27. Третьяковская галлерея, 6089 (ранее был в Цветковской галлерее).

9. На этюде Киевского музея чуб свисал ниже. О подробностях изменений этюдов рыжего стрельца см. статью В. Кеменова «Экспрессия и содержание образа у Сурикова». — «Творчество», 1962, № 4.

10. Рыжебородый стрелец. Композиционный этюд. Х., м. Местонахождение неизвестно. Принадлежал В.Е. Шмаровину. Воспроизведен в журн. «Артист» (1891, № 16) и в кн. А. Новинкою «Передвижники и их влияние на русское искусство» (М., 1897).

11. Что такие этюды Суриков писал до того, как нашел натурщика в лице могильщика Кузьмы, подтверждается как свидетельством Репина, так и тем важным местом, которое отвел Суриков образу этого стрельца в первоначальном эскизе композиции «Утра стрелецкой казни». По воспоминаниям биографов Сурикова, мысль о написании картины возникла у него очень давно, еще в Красноярске (С. Глаголь) или же по дороге из Красноярска в Академию художеств (М. Волошин) Этим может быть объяснено замечание красноярца Крутовского, близко знавшего Сурикова: «Своего рыжего стрельца с бородой клином Василий Иванович нашел в Тобольске» (В. Крутовский, Некролог. Василий Иванович Суриков. — «Сибирские записки», Красноярск, 1916, стр. 177).

12. Рыжебородый стрелец. Этюд. Б., граф. кар. 16,2×11,5. Собрание семьи художника.

13. Стрелец в шапке. Этюд. 1879. Б., граф. и черн, кар. 28,2×19,2. Третьяковская галлерея, 24174.

14. Голова стрельца в шапке. Этюд. Б., граф. кар. 30,1×20,3. Третьяковская галлерея, 27176 (об.)