«Вот замечательный художник!»

Через несколько недель — 25 июня 1898 года — Ярошенко не стало. Последним утром он прошелся по саду, присел ненадолго, может быть прислушиваясь и пытаясь справиться с подступавшей слабостью (садовник вспомнил потом, что заметил его необычную бледность). Затем, как всегда, пошел в мастерскую, сел на привычном месте перед мольбертом у широкого окна, попросил кофе.

Свежесть сада, пронизанного ранними лучами, гладкий овал палитры с манящей радугой красок и знакомое, радостное предвкушение работы были последним его ощущением перед тем, как мгновенная остановка сердца закрыла все темнотой. Когда принесли кофе, он уже не дышал.

Его похоронили там же, в Кисловодске, совсем рядом с домом, на небольшом кладбище около собора Николая Чудотворца. Над могилой шептались, склоняясь друг к другу, два больших ясеня, и отсюда можно было видеть уходящую к горизонту панораму гор.

К другому лету было установлено изготовленное в Петербурге надгробие. Две ступени ведут к вертикальной стеле из черного гранита с рельефными пальмовой ветвью, палитрой и крестом. Обсуждая эскиз надгробия, Мария Павловна, Дубовской (который был его автором) и П.А. Брюллов отказались от церковного креста — обычного атрибута православных мемориальных памятников, как и от образка, который предлагал написать Нестеров. Крест сделали равноконечным, с одним перекрестием, ослабив тем самым религиозный мотив. Перед стелой на высоком черном постаменте — бронзовый бюст Ярошенко работы Л.В. Позена: зачесанные кверху пышные волосы подчеркивают благородной формы лоб, задумчивый взгляд устремлен куда-то вдаль.

Кончилось физическое бытие. Продолжается жизнь как воздействие на лучшие, отзывчивые к добру струны живых душ; продолжается в виде уже не диалога, а безмолвного, но по-прежнему страстного монолога, обращенного к незнакомому зрителю, к новым поколениям. Художник продолжается в своих творениях, в их индивидуальных, непредсказуемых и все же несущих печать отношения к самому автору судьбах.

Еще при жизни Ярошенко они начали расходиться по стране, обретая собственные пути, которые, как у людей, могут быть полны сложных перипетий, где произведениям предназначен очень долгий или совсем короткий век. В нем тоже может быть все: размеренное, комфортабельное существование, слава или тяжкие мытарства и болезни.

Творение художника счастливее его самого хотя бы в том, что ему не страшно быть проданным. Оно не может совершить преступления, но само подчас становится его жертвой, подвергаясь насильственной «пластической операции» (поновления, записи, непрофессиональное реставрирование, «гримирование» с целью приписать другому автору), теряя лицо, продолжая жизнь под чужим именем.

Известность и забвение, болезни, похищения, гибель... Их не миновали произведения Ярошенко.

Основную часть работ восьмидесятых годов, поры расцвета, — «Заключенный», «Кочегар», «Студент», «Стрепетова», «Всюду жизнь» и другие — приобрел Третьяков, заботливо пополнявший свое собрание всем, что наиболее характерно и талантливо представляет русское искусство. Он купил и ряд кавказских этюдов — точные и поэтические изображения милых художнику гор.

В девяностые годы коллекция ярошенковских работ у Третьякова почти не увеличилась: художника чаще посещали неудачи. К тому же оба привыкли стоять на своем, и деловые отношения их не всегда складывались просто. В девяносто третьем году собиратель заказал Ярошенко большой портрет Л.Н. Толстого — он получился не таким, какого ожидал заказчик. Третьяков попытался найти компромиссное решение: не брать непонравившуюся вещь и, не обижая автора полным отказом, при этом воспользоваться, как ему казалось, открывшейся возможностью получить нечто лучшее. Он хотел выбрать что-нибудь из готового — взамен.

«Я исполнил данное Вам давно обещание написать портрет Л.Н. Толстого. Хорошо написал я этот портрет или худо, не мне судить, во всяком случае я не мог иметь намерения исполнить его плохо и могу только пожалеть, что Вас моя работа не удовлетворяет.

Что же касается Вашего предложения, то я был им крайне озадачен и до сих пор не могу понять, что общего может быть между правом получить портрет Л.Н. Толстого и правом выбрать любую вещь, какая Вам понравится, первое право я мог Вам дать тем охотнее, что написать Льва Николаевича я сам очень желал, тогда как второе я никогда и ни при каких условиях никому дать не мог и не дам», — отрезал Ярошенко. Позднее портрет поступил в собрание Русского музея.

Еще раньше, сразу после выставки 1883 года, Третьяков хотел купить «Курсистку», но цена картины показалась ему слишком высокой. Ярошенко же никогда не отступал от раз назначенной суммы (еще в 1878 году, во время переговоров о «Заключенном», он объяснил коллекционеру, как оценивает свои произведения: «Прежде чем остановиться на определенной цене, я спросил мнение всех знакомых мне художников и окончательно назначил цены — самые низкие из тех, какие мне были заявлены»); не изменил он правилу и на этот раз. «Курсистка» оказалась в другом собрании.

Брат художника Василий Александрович был женат на Елизавете Платоновне Степановой, владелице имения в Калужской губернии. Эта семья бережно относилась ко всему, что касалось фамильной истории. Здесь сохранили некоторые письма матери и сестер, письмо деда и самого художника и похвальный лист, выданный восьмилетнему «Николаю Ярошенку» в полтавском корпусе. В соответствии с этой своей склонностью они собрали у себя в имении портреты родителей и свои собственные, написанные Ярошенко, включили сюда и повторение «Курсистки». В советские годы это собрание поступило в Калужский областной художественный музей.

В 1898 году в Петербурге был основан Русский музей, и Мария Павловна Ярошенко передала туда часть живописных работ мужа. Коллекцию дополнили графические листы — наброски и детально проработанные портреты, подготовительные рисунки к картинам и эскизы, альбомы шаржей — упоминавшийся уже дар добрых знакомых семьи Ярошенко Ауэрбаха, Досса и Евдокимова.

Но в Русский музей Мария Павловна передала не все. Часть своего собрания она хотела завещать Кисловодску.

В 1885 году в Кисловодске, тогда еще глухой слободе, к которой добирались от Минеральных Вод на лошадях, она купила два домика под соломенной крышей, с отдельной кухней, ледником и сараем — настоящую провинциальную усадебку. Все это стояло в саду, но главное — со всех сторон были небо, воздух, простор, дикая, вольная природа, южное солнце.

Мария Павловна постепенно привела все в образцовый порядок, перестроила и расширила домики, расчистила, дополнив новыми деревьями, сад. Как хорошо работалось здесь Николаю Александровичу! «...Прошлое оставило много хороших и красивых воспоминаний, так как подле нас прошла масса хороших, выдающихся людей, которые давали столько глубокого интереса... кажется, что все это так недавно было!» Благодарностью прошедшему звучат ее слова в письме Репину отсюда осенью 1913 года.

Власти Терской области, на территории которой находился Кисловодск, предназначенных ему в дар произведений Ярошенко не приняли.

Тогда пришло другое решение.

«Я, нижеподписавшаяся, вдова генерал-майора Мария Павловна Ярошенко, находясь в здравом уме и твердой памяти, на случай смерти делаю следующие распоряжения: <...>из принадлежащих мне картин, как написанных Н.А. Ярошенко, так и другими художниками, часть, по усмотрению душеприказчиков, прошу продать, а остальные передать в музей им. Гоголя в г. Полтаве на условиях, которые поручаю душеприказчикам выработать по соглашению с администрацией музея, но при непременном условии, чтобы в помещении музея для этих картин был отведен особый зал с присвоением ему имени Николая Александровича Ярошенко» (из «Домашнего духовного завещания М.П. Ярошенко», апрель 1914 года).

По просьбе Нестерова и петроградского нотариуса Николая Николаевича Тычино, душеприказчиков, переговоры с полтавчанами взял на себя давно уже к тому времени обосновавшийся в Полтаве В.Г. Короленко. Полтавская губернская земская управа признала ценность и нужность городу этого дара. Председатель управы Ф.А. Лизогуб, сообщая Нестерову, что помещение для коллекции — сухое, теплое, «с окнами на север и с общей площадью стен не менее 30 квадратных саженей», согласно условиям душеприказчиков, — найдено, объявил о готовности принять дар. Вагон, увозивший картины и этюды, альбомы и скульптурные портреты работы Ярошенко вышел из Петрограда в октябре 1917 года и благополучно достиг места назначения.

В 1919 году коллекция Ярошенко стала частью фондов только что основанного Полтавского художественного музея. Через двадцать с лишним лет, после изгнания фашистских оккупантов в музее не оказалось картин «Невский проспект ночью», «Причины неизвестны», «Мечтатель» и многих других. Они погибли в огне или были расхищены гитлеровцами (известно, что пейзаж Ярошенко «Орлы» был увезен из музея для украшения кабинета фашистского коменданта Полтавы). Работники Полтавского музея разыскали, спасли, вернули на место около пятидесяти произведений живописи (примерно вдвое меньше, чем было), альбомы и несколько скульптур художника.

В начале девяносто восьмого года Ярошенко написал один из последних в своей жизни портретов — портрет В.Г. Короленко. Показанный на выставке уже после смерти автора, он, по-видимому, запомнился многим. В 1904 году к Марии Павловне обратились с просьбой уступить портрет «ходоки» из Чикаго, может быть земляки лозищанина Матвея, героя повести Короленко «Без языка», метавшегося когда-то по Нью-Йорку. И лестно, и трудно было решиться на такую разлуку. Она медлила с ответом. В это время большая группа столичной интеллигенции решила отметить серебряную свадьбу Короленко. Лучшего подарка не придумать... Мария Павловна ответила радостным согласием, тем более что полотну предстояло отправиться в родной город Николая Александровича — Полтаву. В 1911 году портрет занял свое место на стене гостиной полтавского дома Короленко.

Поздравляя юбиляров, дарители писали в адресе, который приложили к портрету: «Позвольте поднести Вам от лица преданных друзей и почитателей таланта Владимира Галактионовича и его всегда столь значительных выступлений во имя правды и добра его же портрет, исполненный в пору расцвета его жизненных сил художником Ярошенко. Портрет этот хотели увезти в Америку, где у Владимира Галактионовича также немало почитателей. Но не должна была родина его лишиться, а необходимо сохранить и для, потомков дорогой облик выдающегося писателя и деятеля...» Среди более ста пятидесяти подписавших адрес были В. Засулич, М. Фроленко, В. Бонч-Бруевич, А. Философова, Е. Водовозова, А. Анненская, С. Венгеров, Ф. Батюшков, Д. Овсянико-Куликовский и другие.

Так утверждалось произведение Ярошенко как важное звено русской культуры, так его оценивала революционная и демократическая интеллигенция, ученый, литературный и театральный мир. В период временной оккупации Полтавы портрет разделил участь людей, не успевших уйти из города и погибших от вражеских рук.

Судьбы некоторых картин определяются краткой формулой: «местонахождение неизвестно». Для одних оно, пусть через десятки лет, перестало быть загадкой. Другим всегда, вероятно, числиться в этом разряде. «Мать», «Сумерки», «У Литовского замка» известны сейчас только по словесным описаниям, подготовительным рисункам и эскизам. Две первые могли попасть в частные собрания и потом затеряться. Их не было уже на посмертных выставках произведений Ярошенко в 1898 и 1899 годах, на которых Мария Павловна стремилась как можно полнее представить наследие художника. Тогда же вместе с Дубовским она развернула пролежавшую в рулоне около двадцати лет картину «У Литовского замка». Полотно расстелили на полу и увидели, что красочный слой покрылся бесчисленными трещинами и осыпями. Выставлять его в таком виде было невозможно, и его снова накатали на вал. О дальнейшей судьбе картины упоминаний не встречается.

Портреты оставляют больше надежды. Они могут находиться у потомков или последователей изображенных.

Изображения Н.К. Михайловского, В.Я. Евдокимова и С.Э. Евдокимовой, В.Д. Спасовича, В.К. Лемох, Е.О. Симановской, И.И. Шишкина, В.Я. Аврамова, Я.А. Сердечного и другие могут еще вернуться из небытия.

Так, десятилетиями не находились следы портретов Успенского и Салтыкова-Щедрина. Купленные в восьмидесятые годы с выставок известной деятельницей народного образования Х.Д. Алчевской, они находились у нее в Харькове. Страстная почитательница писателей, она с годами все бережнее относилась к полотнам. «Глеб Успенский погиб! Уж слишком терзала его жизнь! Но я счастлива, по крайней мере, тем, что много лет тому назад приобрела его чудесный портрет работы известного художника Ярошенко и что эти глубокие, проницательные глаза по-прежнему печально смотрят мне в душу». Это слова из книги Алчевской «Пережитое и передуманное», изданной в 1912 году. После смерти Алчевской в 1920 году произведения надолго исчезли.

Портрет Успенского обнаружился на Урале и в тридцатые годы поступил в собрание Свердловской картинной галереи.

Еще через три десятка лет было выявлено в Харькове местонахождение портрета Салтыкова-Щедрина. Тогда, кстати, и стало понятно, почему его так высоко ценили современники, например Стасов, который утверждал, что он «превосходит... все портреты, когда-либо писанные этим художником». Действительно, по выразительности цвета, соотнесенности его с эмоциональным содержанием образа портрет — одно из лучших произведений Ярошенко.

Наследие художника рассеялось по музеям и частным собраниям многих городов нашей родины, и здесь первенство по количеству единиц хранения принадлежит Ленинграду.

В Государственном Русском музее кроме значительного количества рисунков, хронологически представляющих весь творческий путь Ярошенко, находятся портреты Крамского, Зайцева, Ге, ряда неизвестных и автопортрет, относящийся к 1895 году. Там же хранятся пейзажи, в большинстве написанные на Кавказе, и среди них романтический, пронизанный чувством восторга и удивления перед мощью, одухотворенностью природы «Эльбрус в облаках». С ними соседствуют жанровые картины, в основном относящиеся к последним годам жизни автора: «На качелях», «В теплых краях», «Песни о былом», написанная в год накала революционных настроений в России «Старое и молодое».

Если в Государственном Русском музее Ярошенко представлен всеми свойственными ему жанрами, то другие учреждения хранят главным образом портреты. В Государственном Эрмитаже это — изображение Алексея Михайловича Унковского, известного юриста и прогрессивного общественного деятеля, активно выступавшего за отмену крепостного права. Кроткий и отзывчивый Унковский был близким, а в последние, тяжкие годы жизни Салтыкова-Щедрина едва ли не единственным его другом. Возможно, в доме писателя во время работы над его портретом у Ярошенко и возникло желание написать Унковского, реализованное в 1888 году. Включает эрмитажное собрание и очень точную, выполненную современником Ярошенко И.С. Галкиным, копию портрета Досса.

Когда Русское географическое общество в 1895 году начало подготовку к празднованию 35-летия деятельности своего вице-председателя известного географа и путешественника Петра Петровича Семенова (Тян-Шанского), решено было изъявить свою признательность юбиляру особым способом. «Ввиду громадных заслуг П.П. перед Обществом многие из наших сочленов выразили мне пожелание видеть залу Общества, украшенную к предстоящему его юбилею портретом Петра Петровича и положили основание капиталу для осуществления этой счастливой мысли», — писал помощник председателя Русского географического общества И.И. Стебницкий. Наиболее желательным автором был Ярошенко, и к 1896 году он выполнил заказ, который пришелся ему по душе. Ученый изображен у себя в кабинете среди предметов, составляющих его реальное окружение и вместе с тем как бы иносказательно выражающих все, что было самым ценным, самым главным в его деятельности: карта, книги, рукописи, старинные полотна в мерцающих позолотой рамах. Прославленный географ был еще и незаурядным ценителем, собирателем, а также исследователем картин нидерландских, голландских и фламандских живописцев. Семенов словно на минуту, не откладывая в сторону пера, оторвался от дела и задумался. Портрет этот хранится в Географическом обществе СССР в Ленинграде.

Уже много лет в одной из аудиторий Ленинградской военно-медицинской академии можно видеть большой портрет тридцатидевятилетнего Николая Петровича Симановского. В этом произведении Ярошенко он статен и красив. Но даже не это и не впечатление ума н энергии остаются в памяти дольше всего: уносишь светлое ощущение деятельной доброты, которое не дает забыть постоянное требование Симановского: назначая пациенту операцию или лечение, поступай, как если бы это были твои отец или мать. По мысли создателя портрета, гуманность и сострадание никогда не могут стать избыточными.

Дмитрий Иванович Менделеев ни разу не «отпускал» от себя свой большой портрет 1888 года. Произведение друга последовало за ученым, когда в 1890 году в результате заступничества за студентов он вынужден был подать в отставку и переехал из университетской квартиры на частную, в дом на Кадетской линии, а оттуда на Забалканский проспект, в организованную им Главную палату мер и весов. Позднее портрет вернулся на место своего появления — в университетскую квартиру (ныне здесь находится музей Д.И. Менделеева при Ленинградском государственном университете).

В отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина есть небольшая акварель Ярошенко «Экзамен курсисток у Грубера». Она была выражением признательности современников знаменитому анатому, сподвижнику Н.И. Пирогова Венцеславу Леопольдовичу Груберу, который славился наряду со строгостью и справедливостью редкой добросовестностью. Это дало повод коллегам шутя ворчать, что после Грубера уже нечего делать в той области, где он работал. Выдающиеся педагогические способности привлекали к анатому многочисленных учеников. В связи с сорокалетием деятельности в 1887 году он получил памятную золотую медаль с надписью «Учителю — восемь тысяч русских врачей» и уникальную подборку акварелей, снабженных рукописным текстом — коллективное произведение многих известных художников, позднее получившее среди библиографов и архивистов название «Альбом Грубера». Это 63 несброшюрованных больших листа плотного картона, заключенные в монументальный ларец мореного дуба с массивными накладками по углам и фигурными ручками из серебра. Каждый лист украшен с обеих сторон пейзажем или жанровой сценкой и заполнен текстом на немецком языке с перечислением ученых трудов Грубера.

Разные художники внесли лепту в создание уникального дара этому неутомимому труженику и поборнику женской эмансипации, первым открывшему двери прозекторской для русских медичек. Михай Зичи нарисовал богиню науки, раздающую свои дары: бессмертную славу без материальных благ — одним, богатство и забвение — другим; А.К. Беггров — Исаакиевскую площадь; Крамской — крестьянина, который рассматривает скелет в передней у врача. Но только Ярошенко поставил во главу угла заслуги юбиляра в области просвещения, его педагогический дар, главенствующую роль научной деятельности в жизни Грубера: окруженный ученицами, выдающийся медик дает им пояснения в анатомическом кабинете.

Альбом хранился у анатома до конца его жизни, а позднее был передан в Петербургскую Публичную библиотеку как дар его вдовы Августы Грубер.

Музею Великой Октябрьской социалистической революции принадлежит эскиз женской фигуры к утраченной картине «У Литовского замка».

В Пушкинском доме (Институт русской литературы АН СССР) среди реликвий нашел свое место портрет Льва Николаевича Толстого.

Адрес, полученный в 1890 году Стрепетовой и вместе с грустными и радостными воспоминаниями бережно хранимый ею до конца жизни, присоединился к собранию Государственного театрального музея.

Нельзя не сказать и о произведениях Ярошенко, ныне находящихся в других городах, но вместе с Ленинградом прошедших все испытания его героической военной и блокадной судьбы и сохраненных для будущего ленинградцами.

Около 1888 года Ярошенко написал портрет Александра Яковлевича Герда, очень популярного в Петербурге педагога, основоположника передовой методики естествознания в России, общественного деятеля. Через три десятилетия произведение оказалось на краю гибели: его владелец, зять Герда, «легальный марксист» П.Б. Струве эмигрировал после Великой Октябрьской социалистической революции, оставив свою квартиру (и портрет в ней) в Политехническом институте на произвол судьбы. Портрет, вероятно, погиб бы, если бы не одно обстоятельство. Среди учениц Герда в петербургской гимназии А.А. Оболенской в восьмидесятые годы была Надежда Константиновна Крупская. По ее рассказам учителя знал и Владимир Ильич Ленин. Он обратил внимание на портрет, когда зимой 1919 года приехал осмотреть брошенную библиотеку. Сохранила портрету жизнь телеграмма Ленина в Библиотечный отдел Комиссариата народного просвещения от 13 января 1919 года:

«Охраните от расхищения библиотеку Струве, находящуюся в Политехническом институте. Передайте особо ценное в Публичную библиотеку, остальное Политехническому институту. Портрет Герда, работа Ярошенко, подлежит передаче Нине Александровне Струве через директора Политехнического института. Исполнение телеграфируйте.

Предсовнаркома Ленин».

От дальнейших опасностей произведение оберегали последователи Герда, советские ученые — сотрудники кафедры методики естествознания Ленинградского педагогического института имени А.И. Герцена во главе с профессором Борисом Евгеньевичем Райковым. Они брали его с собой в эвакуацию, а возвратясь, привезли домой и снова повесили на традиционное место — против окна в кабинете заведующего кафедрой. Профессор Райков сохранил еще один, натурный портрет Герда, сделанный Ярошенко итальянским карандашом на холсте.

Творческий путь Ярошенко завершился портретом генерал-адъютанта Николая Николаевича Обручева, заказ на который по установившемуся обычаю был сделан Главным штабом в связи с уходом Обручева в отставку. Поводом для нее послужило несогласие генерала с политикой Николая II. У доживающего последние месяцы художника были веские причины согласиться на эту работу: по-видимому, через Шелгунова и Плещеева он хотя бы отчасти был посвящен в революционное прошлое Обручева — соратника Чернышевского, друга Добролюбова. Писать портрет этого смелого и честного человека означало способствовать непресекаемости демократической традиции. После установления Советской власти портрет находился в собрании Павловского дворца-музея, благодаря заботам его коллектива уцелел в период войны.

Пришло время, и стала реальностью мечта о превращении в музей дачи Ярошенко. В марте 1962 года Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко открыл свои двери для посетителей.

Начало истории музея относится к 1917 году.

Последние дни перед Великой Октябрьской социалистической революцией В.И. Ленин, скрываясь от сыщиков Временного правительства, провел на квартире М, В. Фофановой. В очерке «Последнее подполье В.И. Ленина», опубликованном в 1956 году, Фофанова рассказывает о таком эпизоде.

«У меня на письменном столе лежала открытка с репродукцией картины художника Ярошенко «Всюду жизнь», я решила послать ее своим ребятам. Владимир Ильич увидел открытку и говорит: «Вот замечательный художник!»

А кто такой Ярошенко, я по-настоящему не знала. Он мне рассказал его биографию. «Подумайте, это кадровый военный человек, и представьте себе, какой он прекрасный психолог действительной жизни, какие у него чудесные вещи!»

Я вытаскиваю из своего письменного стола еще одну открытку с репродукцией картины Ярошенко «Заключенный». Владимир Ильич говорит: «Прекрасно! Когда будем хозяйничать, чтобы не забыть. Такому человеку надо отдать дань»».

Тем временем выполнялось завещание Марии Павловны Ярошенко. Согласно ее последней воле участок земли в Кисловодске с дачей и садом должен был быть продан, а вырученные деньги, после вычета небольших сумм, направлены на основание в Кисловодске городского общеобразовательного училища и санатория для туберкулезных больных имени М.П. и Н.А. Ярошенко. Московскому институту живописи, ваяния и зодчества назначалась стипендия Н.А. Ярошенко, которая «должна выдаваться способному и нуждающемуся ученику без учета возраста, религии, национальности, происхождения и т. д.». Покупатели на Кисловодскую дачу нашлись — некие Давидсон и Ризман, московские дельцы. Купчая с ними была совершена душеприказчиками 23 сентября 1917 года, получен задаток — одна десятая цены. Но с началом гражданской войны Давидсон и Ризман отказались уплатить остальные деньги и, силой захватив усадебку, принялись там хозяйничать.

В Кисловодске тогда находилась воспитанница М.П. Ярошенко Александра Александровна Голубева. Вероятно, именно она телеграфировала об этом Нестерову в Москву, ставшую почти недосягаемой из-за транспортных и почтовых неполадок. Телеграмма дошла по назначению, и Нестеров обратился за помощью к заместителю наркома просвещения республики Надежде Константиновне Крупской, подав ей заявление, адресованное «в городское общественное управление города Кисловодска или орган его заменяющий». Он писал, что оставленное Марией Павловной Ярошенко имущество завещано в пользу города и, стало быть, является общественным достоянием. Нестеров просил «сохранить его от всяких частных лиц».

Надежда Константиновна Крупская внимательно выслушала Нестерова и пообещала принять немедленные меры. Она направила заявление со своей резолюцией в Совнарком В.Д. Бонч-Бруевичу.

Усадьба стала законным достоянием Кисловодска, а в декабре 1918 года по распоряжению Ленина на могиле выдающегося передвижника был проведен митинг. С кладбища процессия направилась к его дому, там состоялся еще один торжественный акт — прилегающая к усадьбе улица, называвшаяся до этого Дондуковской, получила имя Ярошенко.

После этих событий прошло немало лет, прежде чем открылся Музей Ярошенко. Тому были причины, и одна из них та, что в будущем музее, кроме самого здания, показывать было нечего. Пришлось искать произведения Ярошенко в частных собраниях (где они встречаются чрезвычайно редко), устанавливать связи с самыми разными лицами и коллективами — с родственниками и знакомыми художников, писателей и ученых, историками искусства и просто его любителями, кисловодскими старожилами и потомственными питерцами.

Молодому музею помогли крупнейшие сокровищницы страны, но все же, главным образом, его фонды пополнялись из частных собраний.

Доля участия в этом ленинградских учреждений и отдельных граждан значительна. В разные годы Музей Ярошенко получил от них произведения, существенно дополняющие представление о творчестве выдающегося русского художника, тем более что большинство из них раньше не включалось в научный оборот.

«Старик с табакеркой», «Шат-гора», этюд «Повар» были переданы Государственным Русским музеем; портрет Н.Н. Обручева — Павловским дворцом-музеем; портрет А.Я. Герда — Ленинградским педагогическим институтом имени А.И. Герцена.

Еще один портрет Герда, «Деревенский хор», «Бештау», «Женский портрет» и портрет скульптора Л.В. Позена перешли в собственность музея из коллекций профессора Б.Е. Райкова, Т.Н. Павловой, С.И. Сафаревича, М.И. Корниловской и А.И. Шустера.

Благодаря М.И. Тычино, вдове Н.Н. Тычино, музей располагает уникальными документами, касающимися военной службы Ярошенко, приобретения и благоустройства Кисловодской усадьбы и некоторыми другими.

Все ленинградцы, бескорыстно содействовавшие пополнению фондов Музея Ярошенко, как, разумеется, и жители других городов, поступившие аналогичным образом, заслуживают вечной признательности за то, что помогли открыть странички истории нашего отечества, дотоле неизвестные.

Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко находит и изучает работы и документы художника, стремится сосредоточить у себя все сведения о нем. Начато восстановление усадьбы, сыгравшей заметную роль в творчестве ее хозяина, — по окончании реставрации посетители музея увидят домики и сад такими, какими знали их гости Ярошенко в девяностые годы.

...С 1973 года из литовского морского порта Клайпеда уходит в дальние рейсы теплоход «Николай Ярошенко». Побывав за истекшие десять лет в 81 порту 20 стран Африки и Европы, он прошел более 400 000 миль — расстояние достаточное, чтобы десять раз опоясать земной шар. В каждом зарубежном городе, куда заходит красавец теплоход под Государственным флагом СССР, на борт его поднимаются многочисленные экскурсанты, и 27 моряков, составляющие экипаж судна, рассказывают им о замечательном художнике, имя которого носит теплоход.

Растущий интерес к творчеству и личности этого преданного сына своей эпохи — залог того, что «река времен», которой подвластно все на свете, не скоро заглушит не слишком громкий, но благородный и твердый голос Николая Александровича Ярошенко.