121. А.А. Киселеву

[Апрель 1906 Ялта]

Многоуважаемый Александр Александрович.

Вы правы, по тонкости приемов Академия художеств не уступит консистории. Вы подали мое заявление, стало быть как бы помогли делу, ну, Вы и разделывайтесь, как знаете. Ведь Академия (комиссия) не отказала, о нет, все занято, она искала, нашла в Вашем кармане и отказать предоставлено Вам, выпутывайтесь, как знаете. Этот штрих, конечно, сделал Куинджи. Боткин оценил, Бенуа опробовал. Брюллов промолчал, Лемох не посмел, и вышло хорошо¹.

Говоря серьезно, пока ничего и решать нельзя. Вы говорите, что если мастерская будет пуста, то можете ее предоставить, но будет ли она пуста, Вы сами знать не можете², значит, сейчас никакого решения сделать нельзя, а мне, ввиду отсутствия какого бы то ни было предложения, нет никакой возможности на что-либо согласиться, дело может выясниться только в будущем году, а посему нужно и решение его отложить до выяснения. Полагаю, что Лобойко³, если бы Вы ему сообщили все вышесказанное, не взялся бы хиротонисовать меня в мастерскую. И выходит, что надо ставить вопрос так, как и прилично Академии — иметь в виду. Конечно, мое обращение в Академию вызвано только безвыходностью положения и некоторыми удобствами, которые меня искусили в виде натуры, костюмов, библиотеки, возможности справок, что в Петербурге всегда удобней, чем где-нибудь в Полтаве или в Харькове, а даже и в Москве.

Я не отвечал Вам на письмо, которое нашел в Ялте, возвратясь из Петербурга. Там были некоторые Ваши мнения, сделанные по фотографии, в которых много правды, а эта особа меня никогда не задевала. Ваше сравнение с тайной вечерей даже очень мне польстило, ведь собрание у Волконской (эта семья всегда отличалась свободомыслием) было собранием апостолов от цивилизации, и в собраниях этих людей сеялись семена свободы, оттуда вышли частью и декабристы. Мицкевич был делегат из Европы, вроде апостола Павла, так что это собрание и было собранием христиан Культуры и в конце концов было разогнано полицией. Что касается симметричности и других сторон, то эти несовершенства бросаются в глаза, и я никакой охоты не имею на них возражать, ибо нахожу их справедливыми, и все это уже переделано⁴. Мне все-таки хочется написать эту историю, и если я несколько спешу, то просто потому, что времени у меня немного, я этого от себя не скрываю, и решению Академии не удивляюсь. Что могла сделать комиссия чиновников, кроме как отнестись формально, к партии я не принадлежу, поцелуев не расточал, вечеринок не делал, а позволял себе говорить, что находил необходимым, ну, и получай, что посеял.

Предложение Остроухова в члены Академии⁵ (он, кажется, был уже забаллотирован) очень меня удивило, до чего люди любят деньги, даже чужие. Желательно бы знать результат. А в[ице]-президента, по-видимому, все еще не нашли⁶, и Боткин, как кот, все еще глотает дырку, из которой должна выскочить мышь. А впрочем, все это бессмысленное крошево не стоит серьезного внимания.

Полагаю, что недели через две-три я уеду в Полтаву, где думаю пробыть лето, ожидая всеобщего выяснения, коли оно будет. [...]

Если как-нибудь вспомните о Вашем покорнейшем слуге, очень порадуете.

Г. Мясоедов

Примечания

1. Речь идет о просьбе Мясоедова предоставить ему мастерскую в здании Академии. См. прим. 3 к письму 119. Перечисленные автором художники, кроме Куинджи, были членами и кандидатами академического Совета.

Боткин М.П. — живописец-жанрист, член Собрания Академии с 1893 года. Бенуа Альберт Н. — живописец, один из основателей Общества русских акварелистов, член Собрания Академии с 1893 года.

2. С 1897 года Киселев был профессором-руководителем пейзажной мастерской Высшего художественного училища при Академии. Возможно, речь шла о предоставлении на время Мясоедову помещения этой мастерской.

3. Лобойков В.П. — конференц-секретарь Академии художеств в 1893 году и секретарь ее (по новому уставу) с 1894 по 1917 год.

4. См. прим. 3 к письму 115.

5. 20 марта 1906 года Остроухов по предложению Дубовского, Матэ и Чистякова был избран в действительные члены Академии.

6. После ухода И.И. Толстого.