Раскол в русской церкви XVII века и его социальный смысл

XVII век русской истории, к изображению которого Суриков обратился в «Стрельцах», «Боярыне Морозовой», «Разине», начался «Смутным временем» (А. Щапов насчитал, что в течение этою времени в России было 14 самозванцев). Это была эпоха, полная бурных событий, эпоха во многих отношениях переломная. Внутри страны при царях Феодоре и Борисе Годунове усиливается феодальная эксплуатация крестьянства (оформление крепостничества: «Судебник» 1497 и 1550; указы о «Заповедных годах»), а также жестокий голод. Это породило в начале XVII века крестьянскую войну, в которой приняла участие и часть городского плебейского населения посадов, служилых людей и казаков.

В 1604 году вторжением Лжедимитрия начинается польская интервенция в Россию. Ему удалось быстро захватить Москву, но вскоре он был свергнут народным восстанием и убит. Власть переходит к Василию Шуйскому. Но и при Шуйском антифеодальные народные восстания и бунты, важнейшим из которых было восстание Болотникова, продолжают следовать одно за другим. После подавления восстания Шуйским появился новый Самозванец — Лжедимитрий II, новый ставленник польских интервентов и римско-католической церкви. «Тушинский вор» захватил и разграбил 22 русских города и хотел захватить также богатейший монастырь — Троице-Сергиеву лавру. Но шестнадцатимесячная осада монастыря не дала результатов. Борьба против Лжедимитрия II еще продолжалась, а польский король Сигизмунд III уже предпринял новую интервенцию с целью посадить на московский престол своего сына королевича Владислава. В осажденной тушинцами и войсками Сигизмунда Москве посадское население и дворяне свергли Шуйского с престола. Бояре предательски впустили польские войска в Москву. Но с середины 1610 года ширится национальное движение за изгнание польских интервентов, и благодаря народному ополчению, возглавляемому Мининым и Пожарским, в конце октября 1612 года Москва была очищена от иностранных захватчиков; народно-освободительная война закончилась победой. Таково было начало XVII века в России.

В истории Руси значительное место занимают войны, с одной стороны, против нашествия татар, отразившиеся в сознании древнерусского населения как борьба православия «против бусурман» — магометан, мусульман, и, с другой стороны, против западноевропейских интервентов: против польской шляхты, немецких, ливонских феодалов и т. д., то есть против латинского иноземного начала, как силы, угрожающей национальной самостоятельности России. Известная формула борьбы за национальную независимость России звучала поэтому часто как формула борьбы «против бусурман и латынцев».

Не следует забывать, что в сознании людей Древней Руси их многовековая борьба за национальную независимость русского государства подкреплялась соображениями религиозными; понятия национальности и религиозности сливались в одно нераздельное целое. В представлении древнерусского человека та религия, которой он придерживался веками, до Никона, помогла Русь избавить от татарского ига, отстоять от турок-«бусурман», от псов-рыцарей и от шляхты — «латынцев». Народный подъем в борьбе против интервентов-шляхтичей в Смутное время проходил под знаком борьбы за свою русскую землю и русскую веру. Греческие же книги, на которые опирался Никон, были сомнительны хотя бы уже потому, что греческая церковь вот уже двести лет как пребывала в стране под властью турок. Понятно, что в XVII веке, в эпоху борьбы за национальную Русь, раскол провозглашает борьбу против «иноземной порчи», борьбу за отстаивание национального самосознания, хотя и выступает с отсталых позиций и в религиозной оболочке.

Войны XVII века велись главным образом против западных интервентов. Этим объясняется та неприязнь к «латынству», которая усиливается в XVII веке одновременно с патриотическим подъемом русского народа и ростом его национального самосознания и которая в известной степени объясняет сочувствие народа к ревнителям старой веры¹.

Однако была и другая, более важная причина симпатий населения к тем, кто в XVII веке боролся против поворота Московского государства к Западу. Она, по определению Плеханова, «вызвана была тем, что новые условия жизни, создаваемые поворотом к Западу, так или иначе нарушали более или менее существенные интересы разных классов народа». «Постоянное обращение оппозиционной мысли назад, а не вперед, обусловливалось неразвитостью общественных отношений, отнимавшей у представителей оппозиции всякую возможность наметить для своей страны путь поступательного — а не попятного — движения»².

В начале XVII столетия экономика страны была в тяжелом состоянии в результате разорения, причиненного смутой и войной. Нужно было время, чтобы поправить хозяйства, раздать землю. 1612—1613 гг. ознаменовались большой раздачей земли в вотчину тем лицам, которые участвовали в освобождении Русской земли³. Но уже к середине XVII века Россия оправилась от разорения, и во второй половине XVII века в хозяйственной жизни страны наблюдается зарождение элементов буржуазных отношений. Растут города и городское хозяйство, быстро развиваются ремесла и торговля. Ленин пишет, что примерно с XVII века происходит слияние отдельных земель, княжеств в одно целое, обусловленное «усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок»⁴. На этой основе развиваются национальные связи и ускоряется процесс национального объединения России, создания централизованного государства, идущего на смену прежней феодальной раздробленности. Однако одновременно с развитием промышленности⁵ и усилением внешней и внутренней торговли усиливается эксплуатация крепостного крестьянства, на что крестьяне отвечают бегством от своих помещиков на окраины страны.

В 1649 году в Москве был созван Земский собор, принявший знаменитое «Уложение», по которому все крестьяне, в каких бы отношениях они ни находились к тому помещику, у какого жили, — закрепощаются, урочные годы отменяются, и крестьянина навсегда привязывают к его помещику. Так произошло важнейшее событие XVII века — окончательное и всеобщее закрепощение крестьян. «Уложение положило конец крестьянским надеждам и полностью оправдало требования дворян и детей боярских»⁶.

Но не только в сельском хозяйстве «Уложение» вводило новые узы для народа.

Городское население страдало от срочных и тяжелых поборов и от разорительной конкуренции в ремесле и торговле «белых» людей (помещиков и церковников). В результате ремесло и торговля рядового посадского населения были подорваны, люди стали разбегаться из городов. «Уложение» изменило это. Торг на посаде стал монополией посадских людей, но зато сами посадские люди были прикреплены к посадам; ни один купец, ни ремесленник не мог оставить свой город — с этой целью была введена круговая порука. Широкой массе посада, мелкому ремесленнику и торговому населению новое законодательство несло лишь усиление феодального гнета и внеэкономического принуждения. Правительство укрепляло экономическое положение имущих классов «за счет закрепощения трудящихся масс города и деревни. Оно не устраняло причин народного недовольства, но организовывало силы для его подавления»⁷.

Все это обостряет классовые противоречия как в деревне, так и в городах Русского государства, что находит свое высшее выражение в крестьянской войне 1670—1671 годов под предводительством Степана Разина, открыто направленной против феодального гнета и поднявшей на борьбу широкую крестьянскую массу, казацкую бедноту, посадские низы и стрельцов. Но и другие восстания, мятежи, бунты XVII столетия характеризуются столкновением народных устремлений с регламентирующими узами складывающегося абсолютистского государства.

В острых формах проходило в июне 1648 года и так называемое «Московское восстание», вызванное введением косвенных налогов, а также сокращением жалованья служилым людям. К восставшим присоединились стрельцы, народ потребовал выдачи проводников политики правительства — Б.И. Морозова, Леонтия Плещеева, Петра Траханиотова и других — и начал громить их дома. Царь отдал на казнь Плещеева, Траханиотова, но на Лобном месте со слезами упросил народ не требовать выдачи Бориса Морозова, «своего второго отца, воспитавшего и взрастившего его»⁸.

Вслед за «Московским восстанием» городские восстания вспыхнули по всей стране: в Сольвычегодске, Устюге Великом, в Соликамске, Чердыни, Козлове, Воронеже, Курске, в городах Сибири. Особенно бурными были восстания в Новгороде и Пскове. Эти бунты были подавлены, но вскоре разразился новый, «медный бунт», вызванный выпуском медных монет, принудительно заменявших серебряные монеты того же веса и достоинства, что привело к резкому падению стоимости медных денег, цены на товары поднялись, и в 1662—1663 годах «разразилась настоящая финансовая катастрофа, до основания потрясшая всю экономическую систему государства»⁹. Взбунтовавшиеся посадские люди, стрельцы, солдаты некоторых московских полков двинулись в Коломенское, где находился царь. Застигнутый врасплох Алексей Михайлович начал уговаривать пришедших «тихим обычаем», чтобы выиграть время, пока вызванные из Москвы стрелецкие полки подошли и рассеяли толпу.

Коломенский бунт был жестоко подавлен¹⁰. Вслед за этим бунтом вспыхивает восстание в Соловецком монастыре, частично протекавшее одновременно с движением Разина.

Соловецкий бунт (1667—1676) был первой схваткой раскола с Московским государством. Начавшееся с возмущения простого, черного монашества против привилегированных «соборных старцев», волнение вскоре охватило все слои монастыря. В борьбе приняло участие много беглых стрельцов, донских казаков, бежавших холопов, боярских людей и т. д. Окрестное население поддерживало восставших. Монахи отказались служить по присланным им новым книгам; прекратили богомолие за царя. Осада царскими войсками монастыря длилась восемь лет, и когда он (вследствие измены) пал, восстание было подавлено с большой жестокостью; монахи перебиты, немногие оставшиеся в живых высланы.

Раскол, начавшись как движение внутрицерковной оппозиции низшего духовенства к деспотической власти князей церкви, вскоре вышел за эти рамки и стал знаменем оппозиции, охватившей разные слои населения. Как замечает П. Мельгунов, сам по себе призыв к протесту против никоновских реформ не заключал в себе ни социальных, ни политических элементов, «но падал на раскаленную почву, и в народном сознании церковная реформа являлась как бы завершением крепостного ярма, как бы венцом личной неволи и государственной кабалы...». Религия и мирская жизнь «объединились в одном протесте»¹¹, что обусловило быстрое распространение раскола «прежде всего среди крепостного крестьянства, посадских людей, стрельцов, казачества и низшего, главным образом сельского духовенства»¹². И хотя эта борьба выступала в качестве религиозного движения, была реакционной по форме, так как шла под знаком защиты старины, за религиозными мотивами скрывались социальные.

В расколе проявилась демократическая оппозиция угнетенных слоев общества, порожденная обострением классовых противоречий в России второй половины XVII века, проявилась борьба против закрепощения крестьянства и посадского люда, зафиксированного в «Уложении» 1649 года. В этом отношении очень характерно отношение раскола к «Уложению». Щапов пишет: «Уложение царя Алексея Михайловича раскол признал и до ныне признает противным вере Христовой. До 160 человек, недовольных «Уложением», сосланы были в Соловецкий монастырь и там, вместе с государственными мятежниками — донскими казаками, произвели раскольнический бунт»¹³.

Все эти факты показывают, что хотя раскол начался спорами о некоторых изменениях молитвенного обряда русской церкви, однако было бы совершенно неправильно сводить раскол к явлению исключительно церковного характера и за богословскими разногласиями о книгах и обрядах не видеть реального, жизненного смысла, составляющего внутреннее содержание тогдашней религиозной борьбы, как это часто делали историки¹⁴.

Также следует отвергнуть широко распространенное в специальной литературе мнение, сводящее причину раскола к неграмотности старообрядцев, к отсутствию у них эрудиции и т. д. Даже такой крупный историк, как В. Ключевский, ошибочно считает, что одним из поводов к возникновению раскола явилось установившееся в русском обществе «презрительное и надменное отношение к участию разума и научного знания в вопросах веры»¹⁵.

В подобных утверждениях прямо или косвенно отразилось влияние на авторов взглядов господствовавшей православной церкви, мешавших объективному рассмотрению вопроса.

В борьбе против таких взглядов большую роль сыграли работы историка-демократа А. Щапова. Щапов первый показал социальную сторону раскольничьего движения, раскрыл связь раскола со стрелецкими и казаческими бунтами и увидел в расколе за религиозными обрядовыми спорами народно-демократическую оппозицию против преобразования России в Российскую империю. Иногда, правда, Щапов несколько увлекался и приписывал раскольникам при Хованском такие политические намерения, которых они не имели: «они замышляли основать старообрядческое государство, или раскольническую демократию»¹⁶. Однако, несмотря на эти частности, в целом работы Щапова представляли собой новое, важное слово в развитии русской исторической науки по вопросам раскола.

Правильное освещение раскола дали советские историки, опираясь на положения марксизма. Ленин писал, что «выступление политического протеста под религиозной оболочкой есть явление, свойственное всем народам, на известной стадии их развития, а не одной России»¹⁷. Советские историки осветили социальные корни раскола, опровергнув своей трактовкой распространенную в дореволюционной исторической литературе точку зрения господствовавшей православной церкви. Позиция советских историков исключает идеализацию раскола и в то же время направлена против вульгаризаторов, склонных, ссылаясь на его консерватизм, игнорировать сложность этого явления русской истории, его противоречивый характер, его социальный смысл. Советские историки дают пример конкретно-исторического анализа движения раскольников. «Раскол в целом до конца XVII века сохранял живую связь с народным движением. Правое крыло раскола было связано с посадом, а более радикальное — беспоповщина — складывалось в среде крестьянства. Позже, по мере оформления классовых революционных требований крестьянства, раскол становился все более реакционной силой, затуманивая сознание масс, но в XVII веке он служил внешней оболочкой для стихийного и распыленного массового движения¹⁸.

«Раскол встретил сочувствие среди крепостного крестьянства, посадских низов, стрельцов, казачества, а также и среди феодальной знати и вообще всех оппозиционных правительству элементов... Раскол нашел особенно много приверженцев в глухих сельских местностях и в дальнейшем нередко являлся показателем народного протеста и выражением классовой борьбы против феодального гнета»¹⁹.

Возникновению раскола предшествовали изменения в положении русской церкви в ее отношениях с константинопольским патриархом и с царской властью в России.

В 1589 году в России было официально провозглашено учреждение патриаршества. Этим окончательно устанавливалась независимость русской церкви от константинопольского патриарха. Но в то же время церковь попадала в полное подчинение царской власти; теперь царь взял на себя роль сберегателя и защитника православия в России. Стремление подчинить церковь светской власти породило оппозицию в среде церковников, группировавшихся вокруг патриарха. Это было тем понятней, что роль патриаршества в России чрезвычайно возросла при Михаиле Романове, когда патриархом был Филарет — отец молодого царя, имевший поэтому титул «Великий Государь». Уже Филарет проводил централизацию церковного управления, но тогда это было направлено на укрепление царской власти. Положение совершенно изменилось, когда патриархом стал Никон, получивший от царя титул «Великого Государя»²⁰. Принимая патриаршество, он поставил перед царем и боярами условие «нас послушати во всем, яко начальника и пастыря и отца краснейшего». В предисловии к Служебнику 1655 года, напечатанному по благословению Никона, утверждается, что бог избрал в начальство людям своим «сию премудрую двоицу: великого государя царя Алексея Михайловича и великого государя святейшего Никона патриарха» и все православные находятся «под единым их государским повелением»²¹. Помимо этою Никон заявлял, что «царь иметь быти менее архиерея (то есть патриарха) и ему в повиновение» и что «не от царей начальство священства приемлется, но от священства на царство помазуются, явлено много раз, что священство выше царства»²².

Находясь у власти, Никон вел себя высокомерно и заносчиво, рассматривал церковь как свой удел и накапливал колоссальные богатства. На землях, принадлежавших патриарху, было до 120 тысяч крестьянских дворов. «Владения патриарха, находившиеся в бесконтрольном распоряжении Никона, представляли по существу крупное церковное полугосударство, население которого знало только власть, поставленную патриархом. Никон проявлял большую жестокость в отношении низшего духовенства и населения своих вотчин»²³. В погоне за богатством и славой Никон закладывал богатейшие монастыри, построил себе в Кремле роскошные по тому времени патриаршие палаты, держал кареты для пышных выездов, одевался в необыкновенно богатые облачения (его саккос, шитый золотом, жемчугом и драгоценными камнями, весит более двух пудов). Митра его, наподобие римской тиары, была окружена короной; при выходах ему оказывали царские почести: поддерживали его под руки, подстилали ему под ноги, как и царю, ковер с двуглавым орлом, и т. д.²⁴

Такая политика Никона, с одной стороны, восстанавливала против него низшее духовенство и народ, привыкший чтить в пастырях церкви смирение и суровую простоту подвижнической жизни, а также озлобляла против Никона знатных бояр и царя и неизбежно должна была привести к разрыву царя с Никоном. Но осуждение Никона собором восточных патриархов, лишение его патриаршего сана и ссылка в Белозерский Ферапонтов монастырь — все это произошло позже, во втором акте церковной борьбы XVII века; в первом же акте, когда проводилась церковная реформа, патриарх и царь действовали сообща. По сути дела, это была политика самого Алексея Михайловича.

«Никон, сделавшись патриархом, только выполнял ту программу, какая ему дана была...»²⁵. Но Алексей Михайлович задумал эту реформу для того, чтобы превратить русскую церковь в послушный слаженный инструмент, подчиненный царской власти и используемый для укрепления самодержавия. Никон в своей реформаторской деятельности, проводя программу, намеченную царем, напротив, хотел введения единообразия в церкви и строгого подчинения ее патриарху, с тем чтобы добиться не только политической независимости церкви от светской власти, но и руководящей роли церкви в государстве, добиться того, чтобы церковь и ее глава — патриарх стояли над светской, царской властью. Никон имел в виду установить в России систему, наподобие римскою цезаре-папизма (претензия, которая с точки зрения исторического развития России несомненно носила вредный, реакционный характер).

До того как выявились эти коренные расхождения между царем и патриархом (и произошло осуждение и ссылка Никона), церковная реформа была уже проведена и породила оппозиционное движение раскола.

В чем она состояла?

В середине XVII века, в кругах, близких царю, возле царского духовника Стефана Вонифатьева образовался кружок церковных деятелей — так называемых «ревнителей благочестия», куда входили Никон (тогда еще не патриарх), Аввакум и Неронов (впоследствии руководители раскола). Осуществляя план царя по созданию централизованной организации русской церкви и превращения ее в надежную опору крепнущей самодержавной власти, эта группа близких к царскому духовнику лиц начала принимать меры к унификации и упорядочению церковной службы (было устранено одновременное выполнение разных частей богослужения, распространена практика проповедей посредством живой речи и т. п.). Встала также задача исправления церковных книг, то есть устранение ошибок и искажений, возникших при переписке книг вручную. «Ревнители благочестия» не возражали против исправления богослужебных книг (как это часто им приписывают противники старообрядцев); споры шли лишь о том, как произвести это исправление. Было два возможных пути исправления богослужебных книг: один — сравнение текстов с древними славянскими рукописными книгами (которыми издавна пользовались на Руси); другой — исправление русских книг по греческим подлинникам»²⁶. Во время патриаршества Иосифа (1640—1652) победили сторонники исправлений по греческим книгам.

В 1652 году после смерти патриарха Иосифа патриархом был назначен Никон, которого поддержали и «ревнители благочестия» (в том числе и Аввакум), считая его своим единомышленником. Однако, сделавшись патриархом, Никон решительно повернул в сторону правящих кругов, отстранил от правки книг своих прежних друзей и привлек к делу греческих и киевских монахов, которым покровительствовал царь.

В стремлении Алексея Михайловича опереться на греческую церковь большую роль играли политические мотивы. В то время на Украине и в Белоруссии велась борьба против католицизма и унии; сближение русской церкви с украинской и белорусской содействовало укреплению их связей с Москвой и их борьбе против польского господства. Была и еще одна важная причина — учитывая ослабление влияния Константинополя, Алексей Михайлович все больше прислушивался к теории «Москва — третий Рим»²⁷, все больше увлекался идеей, что Москва должна играть роль руководящего центра для народов православного Востока²⁸. Для такой программы религиозного объединения естественной казалась ориентация на греческую церковь. При исправлении русских церковных книг за образец для сверки царь и Никон решили взять греческие книги, в том числе и изданные в Венеции. Сличение русских рукописных книг с греческими дало совершенно неожиданный результат. Оказалось, что за 700 лет со времени введения христианства в России греческое богослужение претерпело значительные изменения и в текстах, и в обрядах, тогда как русская церковь в основном сохранила прежний богослужебный чин. «В результате когда Никон заменил старые книги и обряды новыми, получилось как бы введение новой веры...»²⁹. Легко себе представить, какое потрясение в умах и чувствах верующих людей России XVII века это должно было произвести. Движение протеста охватило широкие слои населения. В особенности резко протестовали представители сельского духовенства, недостаточно грамотного и учившегося службам со слуха, а также и большинство бедного приходского духовенства городов. Они должны были либо отказаться от новых книг, либо уступить свои места другим священникам, так как переучиваться для них было задачей непосильной и невозможной³⁰.

В 1652 году Никон провел ломку старых церковных обрядов: издал постановления о форме церковных поклонов, о крещении тремя перстами вместо прежнего двоеперстия и т. д.

Церковные соборы в 1654 и 1655 годах законодательно утвердили нововведения Никона. «Ревнители благочестия» отказались признать их. В феврале 1656 года сторонники двоеперстия были прокляты церковью, а в мае 1656 года церковный собор отлучил от церкви всех, кто не принял реформы богослужения. Это и послужило началом раскола в русской церкви и старообрядческого движения.

Приведем для примера некоторые пункты расхождений. Раскольники настаивали на двуперстии, ссылаясь на то, что так «знаменует себя» Иисус и святые на иконах; отстаивали восьмиконечный крест (со второй наклонной перекладиной внизу, по образцу креста, применявшеюся при изображениях распятия), называя в пылу полемики крест никонианской церкви: «латынский крыж». Раскольники требовали сохранения прежнего написания слова Исус (по никоновским книгам Исус начали писать через два «и» — Иисус); раскольники указывали, что в тексте символа веры раньше говорилось об Иисусе «рожденна, а не сотворение», и отказывались признать новый текст, в котором «а» исчезло и напечатано: «рожденна, не сотворенна»; раскольники возражали против троекратного (вместо прежнего двукратного) пения «аллилуйя» и т. д. Всего около двадцати четырех обвинений выставили ревнители древнего благочестия против никонианцев.

Для нас, сторонников материалистического мировоззрения, религия, как и догматические споры внутри нее, является заблуждением.

Но для людей Древней Руси, вкладывавших в религиозные споры земное содержание, эта борьба имела глубокий смысл, она затрагивала их веками сложившиеся представления, нарушала привычную логику мышления и поведения. Старообрядцы допускали преувеличения и необоснованные обвинения против никонианцев, рожденные в пылу полемики и борьбы. Но можно себе представить, что во многом аргументы сторонников Никона не были убедительными для значительной части населения Древней Руси.

Возьмем для примера вопрос о двуперстии. Обличая его, как «еретическое», Никон ссылается на авторитет греческой церкви и греческие книги. Но незадолго до патриаршества Никона было выпущено официальное издание московской патриаршей кафедры — «Книга о вере», в которой греческая вера была названа «испроказившеюся» и было написано, что «насилие турского Махмета, лукавый Флоренский собор да смущение от римских наук уничтожили чистоту греческого православия» и что греки приняли «папежские законы», в том числе — троеперстие, «латынский крыж» и т. д. Стоглавый собор 1551 года, на котором присутствовали высшие представители православной церкви, царь и боярская дума, постановил: «кто не крестится двумя перстами, как Христос, — да будет проклят»³¹. (Тот же Стоглав подтвердил правильность двукратного «аллилуйя».) А теперь, по просьбе Никона, патриарх Макарий в Успенском соборе показал, как креститься тремя перстами, и провозгласил — кто «по ложному преданию творит (двоеперстие), тот проклят»³². (Проклятие двоеперстникам подтвердили и два других восточных патриарха.) И в 1656 году церковный собор предает проклятию уже тех, кто применяет двоеперстие, и призывает креститься тремя перстами. Было от чего прийти в смущение.

Ссылка на греков и греческую церковь в вопросе перстосложения была не убедительной. Никон, требуя, чтобы крестились тремя пальцами, проклинал двоеперстие как «латинское», «еретическое», иноземное начало.

Так ли это? Россия получила христианство в X веке из Византии, от греческой церкви. Греческие христиане в продолжение первых семи веков нашей эры «изображали или начертывали на себе крест преимущественно одним перстом»³³. Затем, с начала VIII века по начало IX века, «единоперстие... заменено было у греков двоеперстием»³⁴. В продолжение столетия, с последней четверти XII до 70-х годов XIII века, «вместо двоеперстия у них вошло в употребление троеперстие»³⁵, которое и стало для них окончательным. «Русские заимствовали от греков христианство в то время, когда у них было в употреблении двоеперстие. Само собой понятно, что вместе с христианством мы усвоили себе от них это двоеперстие...»³⁶, которое затем и сохранялось вплоть до середины XVII века и воспринималось в сознании русских людей как свое, национально-русское и как истинно православное перстосложение (таковым оно и изображалось на иконах старого письма, и русских и греческих). И тот факт, что в XVII веке оно расходилось с греческим, уже ничего не доказывал древнерусскому населению, так как после завоевания Византии турками в XV веке различные обрядовые изменения последних веков в греческой церкви рассматривались русскими церковниками как уступки либо туркам (у греков «вера православная испроказися Махметовою прелестью от безбожных турок»)³⁷, либо латинянам («греческие богослужебные книги, по которым исправлялись русские, были напечатаны в Венеции, то есть в католическом городе»)³⁸.

Для национального сознания того времени оба эти обвинения были вполне убедительными.

С другой стороны, перед глазами верующих русских людей были не только старые книги, но и почитаемые святынями древние иконы. И что же? Сам Христос, святители и отцы церкви, написанные на этих древних русских иконах (многие из которых были признаны национальными святынями и продолжали считаться «чудотворными»), были изображены с тем самым двуперстием, которое сейчас царь и патриарх вздумали предать проклятию... Все это, понятно, вызывало протест среди широких слоев населения, неискушенного в тонкостях богословия. Как правильно замечают советские историки, «для народа были мало доступны богословские споры о двуперстии и троеперстии, но двуперстие являлось своим, народным, а троеперстие — чуждым и навязанным сверху»³⁹.

Отмечая психологические мотивы, обусловившие сопротивление старообрядцев новой церкви, нельзя забывать и того, что сам Никон, глава этой церкви, по своим личным качествам — жестокости, жадности, тщеславию, властолюбию, сомнительности выдвинутых им доводов только усиливал протест раскольников против реформы и своими поступками дал староверам немало поводов для обвинений в «еретичестве». Не удивительно, что суд над Никоном, осуждение и падение его для многих раскольников служили доказательством «правоты раскола и неправды Никона»⁴⁰. Естественно, что в сознании сторонников старой веры никак не укладывалось то обстоятельство, что на том же церковном соборе 1667 года, на котором был осужден Никон, его церковные взгляды получили подтверждение; никак нельзя было понять того, что собор, лишивший Никона патриаршего звания, вместе с тем осудил и объявил еретиками его самых стойких противников — старообрядцев, то есть именно тех, которые давно доказывали, что Никон недостоин патриаршего клобука. То обстоятельство, что на этот собор в качестве высших и абсолютных авторитетов по вопросам русского православного богослужения прибыли приглашенные царем восточные патриархи греческой церкви, не могли придать решениям собора большой убедительности и авторитета. Сложившееся на Руси в XVII веке мнение о том, что греческая церковь после XV века утратила свою былую независимость, ибо сама теперь находится на территории государства, управляемого турецким султаном, — это мнение распространялось на восточных патриархов, которые также считались подвластными султану⁴¹. Кроме того, наблюдая поведение греческих богословов в Москве, «русские пришли к очень невыгодным заключениям о тогдашних греках вообще», так как увидели, «что греки ехали в Москву прежде всего главным образом ради личной наживы», ради щедрого на подачки московского правительства и всех русских вообще; «видели, что греки, в видах наживы, пускали в ход все средства, не исключая даже самых сомнительных, что они готовы были на всякие послуги, лишь бы им хорошо за них платили»⁴², и не стеснялись, если были недовольны, высказывать это даже самому царю. Корыстолюбие и эгоизм приехавших в Москву греков были очевидны для русских. «Сами восточные патриархи, — пишет Плеханов, — вели себя в Москве не вполне безукоризненно»⁴³, стали продавать индульгенции, дающие отпущение грехов — как уже содеянных, так и тех, которые будут совершены. И на самом соборе 1667 года председательствовавшие там два греческих патриарха — Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский поспешили объявить, что будто бы «русская церковь потеряла чистоту древнего православия и требовала со стороны прибывших в Москву восточных патриархов исправления и врачевания» и произошло это с русскою церковью будто бы потому, что «русские перестали подчиняться, как это было ранее, константинопольскому патриарху, перестали брать к себе митрополитов греков и начали свою самостоятельную, независимую от греков церковную жизнь...»⁴⁴.

Два греческих восточных патриарха на соборе «увлеклись предвзятым, тенденциозным желанием осудить невежественных русских за их стремление освободиться в своей церковной жизни от опеки и подчинения современным грекам, увлеклись желанием путем осуждения и принижения всего периода русской самостоятельной, независимой от греков церковной жизни возвысить, как откровенно выражаются сами патриархи, «преизящный греческий род», восстановить в мнении русских «лепоту рода греческого», а вместе с тем увеличить и количество милостыни, посылаемой русским правительством восточным патриаршим кафедрам. Руководствуясь этими совершенно сторонними церковной жизни мотивами, два восточных патриарха и признали на соборе 1667 г. старые русские церковные обряды еретическими»⁴⁵

Но Алексей Михайлович не был строг к недостаткам греческих иерархов. Ему была необходима помощь восточных патриархов как для развенчания зазнавшегося Никона, так и для расправы с непокорными царской церковной политике раскольниками. За эту помощь иерархам греческой церкви было щедро заплачено, и решения, нужные царю, приняты.

После осуждения и ссылки Никона, хотя и был поставлен новый патриарх, во главе всех дел по осуществлению реформы и борьбе с инакомыслящими открыто выступает царь Алексей Михайлович, с помощью стрельцов и солдат производящий жестокую расправу с раскольниками.

Но жестокости, пытки, тюрьмы только сильнее воспламенили сторонников старой веры. После церковного собора движение раскола ширится и приобретает характер не только внутрицерковной борьбы против патриарха, но демократической борьбы против царя. Решение собора, проклявшего сторонников двуперстия, вызвало еще большее ожесточение раскольников. Борьба разгоралась, раскольники «указывали, что этим проклятием прокляты все предки, которые крестились двуперстно, и в свою очередь отвечали анафемой»⁴⁶. С точки зрения раскольников, под проклятие собора подпали русские князья, герои борьбы за независимость России, — такие, как Александр Невский, Дмитрий Донской, деятели Древней Руси, объявленные святыми русской церкви, — князь Владимир, княгиня Ольга, Сергий Радонежский и т. д. Было отчего прийти в замешательство сторонникам древнего благочестия: им казалось, что этим проклятием предаются анафеме все русские национальные святыни, все то, что любил и чем гордился русский народ в течение столетий. И, защищая старую веру, раскольники были глубоко убеждены, что они защищают правду, защищают общенародное, общенациональное дело всей Руси. Это сознание придавало им исключительную силу, мужество, бесстрашие и стойкость, которые они сохраняли до самой смерти.

В 1672 году были арестованы и подвергнуты заточению и пыткам на дыбе боярыня Федосья Морозова и княгиня Евдокия Урусова; обе они умерли в 1675 году в земляной тюрьме в Боровске. В 1680 году протопоп Аввакум, дьякон Федор, Лазарь и Епифаний были сосланы в Пустозерский острог, а в 1682 году сожжены живыми в Пустозерске.

Но жестокие преследования, казни, пытки, сожжение на кострах, тюрьмы и ссылки не только не могли уничтожить раскол, но, наоборот, только подливали масла в огонь и окружали раскольников ореолом мученичества, столь прославляемого христианством.

Наиболее яркими фигурами таких фантастических приверженцев раскола, окруженными ореолом мученичества, являются протопоп Аввакум и его духовная дочь Федосья Прокопьевна Соковнина, в замужестве боярыня Морозова, судьба которой послужила темой гениального произведения Сурикова.

Примечания

1. «Притягательная и обаятельная для массы сила противников Никона в том, между прочим, и заключалась, что они являлись борцами и защитниками за родную, попираемую Никоном, святую старину, борцами за так называемую теперь русскую самобытность, которой угрожало гибельное вторжение иностранных новшеств» (Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, Сергиев-Посад, 1912, стр. 833).

2. Г.В. Плеханов, Собр. соч., т. XX, стр. 355.

3. Б.Д. Греков, Крестьяне на Руси, М.—Л., 1946, стр. 911.

4. В.И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 137.

5. Возникавшие в XVII веке мануфактуры являлись не капиталистическими, а крепостными мануфактурами.

6. Б.Д. Греко в, Крестьяне на Руси, стр. 943.

7. «История СССР», т. I. С древнейших времен до конца XVIII века. Под. ред. Б.Д. Грекова (и других), стр. 418—419.

8. С.В. Бахрушин, Московский мятеж 1648 года. — Сб. статей в честь Любавского, Пг., 1917, стр. 722.

9. К.В. Базилевич, Денежная реформа Алексея Михайловича и восстание в Москве в 1662 году, М.—Л., 1936, стр. 33.

10. О том, как «тишайший» царь расправился с восставшими, лучше всего свидетельствуют документы. Так, в грамоте к князю Трубецкому царь пишет: «Мы великий государь слушали и указали стрельца Куземку Ногаева да Сретенской сотни тяглеца Лучку Житкого казнить на Лубянке, отсечь по левой руке да у обоих обе ноги и язык отрезать, а рейтора Родьку сослать в ссылку, а крестьянина Мишку повесить по Гжельской дороге» (А. Зерцалов, О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском. 1648—1662 и 1771 гг. — «Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских», 1890, кн. 3 (154), стр. 307).

11. П. Мельгунов, Москва и старая вера. Цит. по кн. «Москва в ее прошлом и настоящем». М., 1910, вып. 4—5, стр. 203.

12. «История СССР», т. I. С древнейших времен до конца XVIII века. Под ред. Б.Д. Грекова (и других), стр. 451.

13. А. Щапов, Русский раскол старообрядства, Казань, 1859, стр. 468. Никон также выступал против «Уложения», называл его «проклятой книгой» и требовал ее искоренить, но по другим мотивам — потому, что «Уложение» устанавливало особый «монастырский приказ» для разбора дел лиц духовного звания и ведомства, их исков и т. д., то есть было «вмешательством гражданской власти в дела церкви». Кроме того, «Уложение» запрещало патриарху, митрополитам и т. д. покупать и брать в заклад вотчины (Макарий, История русской церкви, т. XI, Спб., 1882, стр. 193, 194; т. XII, стр. 265).

14. Например, проф. П.П. Смирнов пишет: «...раскол — это явление церковной жизни, и идеал церковной жизни раскола, альфа и омега его религиозного упования, заключается в учении о книгах и обрядах» (П.П. Смирнов, История русского раскола старообрядчества. Спб., 1895, стр. 3—4. См. также: Н. Ивановский, Руководство по истории и обличению старообрядческого раскола, Казань, 1887).

15. В. Ключевский, Курс русской истории, ч. III. М., 1912, стр. 381. Ссылаясь на челобитные раскольников, Н.М. Никольский справедливо замечает, что эти челобитные «проникнуты искренностью и глубиной убеждения и обнаруживают нередко огромную эрудицию их авторов, эрудицию, правда, в стиле Иосифа Волоцкого и его школы, но все же импонировавшую тогдашнему обществу» (Н.М. Никольский, История русской церкви. М., 1930, стр. 104).

16. А. Щапов, Русский раскол старообрядства, стр. 477.

17. В.И. Ленин, Соч., т. 4, стр. 223.

18. «История СССР», т. I. С древнейших времен до конца XVIII века. Под ред. В.Д. Грекова, С.В. Бахрушина, В.И. Лебедева. М., 1947, стр. 451—452.

19. «История СССР», т. I. Под ред. В.И. Пичета, М.Н. Тихомирова и А.В. Шестакова, стр. 176.

20. Ранее патриархов именовали «Великий господин».

21. Цит. по кн.: Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, Сергиев-Посад, 1912, стр. 127.

22. Цит. по кн.: С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, кн. III, т. XI, стр. 229.

23. К.В. Базилевич и Г.А. Новицкий, История СССР. От древнейших времен до конца XVIII века, ч. I. М., 1946, стр. 455.

24. См.: Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, стр. 210—211.

25. Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. I, стр. IV—V.

26. Н.В. Устюг о в, Церковный раскол и народные движения. — «История Москвы», т. I. М., 1952, стр. 598.

27. Н.Ф. Каптерев приводит интересное высказывание по этому вопросу иерусалимского патриарха Паисия, посетившею Москву в 1649 г. и обратившегося к Алексею Михайловичу с заверением, что бог «сподобит Вас восприяти Вам превысочайший престол великого царя Константина, прадеда Вашего, да освободит народ благочестивых и православных христиан от нечестивых рук, от лютых зверей, что поедают немилостиво; да будеши новый Моисей, да освободиши нас от пленения, якоже он освободил сынов израилевых от фараонских рук» (Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. I, стр. 44). Бывший константинопольский патриарх Афанасий Пателар, приезжавший в Москву в 1653 г. с челобитной царю, заверял его, что порабощенные турками греки видят в нем опору веры, залог освобождения, и желал «Никону, патриарху московскому и всея Руси, освещати соборную апостольскую церковь Софию премудростью Божию». Со своей стороны и Никон призывал Алексея Михайловича распространить его царство «от моря и до моря, и от рек до конца вселенный», собрать воедино «расточенное» царство и «быть тебе на вселенной царю и самодержцу христианскому» (Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. I, стр. 44).

28. Эта идея преемственности русским государством и русской церковью византийского величия наглядно выражена в одном из экспонатов Оружейной палаты. Речь идет о кресте, «устроенном» для Крестного монастыря патриархом Никоном в 1656 г. В этом кресте, украшенном золотом и серебром, помещено до 300 частиц от различных мощей; таким образом, ему придавалось значение исключительной реликвии. Изображение этого креста с предстоящими ему царями и святителем (св. царь Константин, св. царица Елена — греческие император и императрица, царь Алексей Михайлович, царица Мария Ильинична и патриарх Никон), исполненное в виде иконы, находилось в алтаре Распятской церкви при теремах Кремлевского дворца; в этом изображении ярко выражен пропагандистский смысл идеи «Москва — третий Рим» (описание иконы дано в кн. Ф.С. Солнцева «Древности Российского государства», отд. IV. М., 1851, стр. 3—6).

29. Н.М. Никольский, История русской церкви. М., 1930, стр. 102.

30. Это ясно выразили монахи Соловецкого монастыря, заявив: «...по которым служебникам старым многие лета учимся, а служили с великою нуждою... а по новым книгам, служебникам нам, чернецам косным и непереимчивым, сколько не учиться, а не навыкнуть, лучше будет с братьею в монастырских трудах быти» (см.: Н.М. Никольский, История русской церкви, стр. 103).

31. См.: С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, кн. II, т. VII, стр. 440; Е. Голубинский, История русской церкви, т. II, вып. I. М., 1917, стр. 476.

32. Н.М. Никольский, История русской церкви, стр. 102.

33. Е. Голубинский, История русской церкви, т. II, стр. 466.

34. Е. Голубинский, История русской церкви, т. II, стр. 472.

35. Е. Голубинский, История русской церкви, т. II, стр. 472.

36. Е. Голубинский, История русской церкви, т. II, стр. 475.

37. Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. I, стр. 27.

38. Н.К. Гудзий, Вступительная статья к кн. «Житие протопопа Аввакума». М., 1934, стр. 13.

39. М.Н. Тихомиров и С.С. Дмитриев, История СССР, т. I. М., 1948, стр. 171.

40. А. Щапов, Русский раскол старообрядства, стр. 219.

41. Что такое мнение не лишено было оснований, показывают грамота Алексея Михайловича к турецкому султану с просьбой «дозволить патриархам александрийскому Паисию и антиохийскому Макарию по-прежнему быть патриархами на их кафедрах» и фирман султана, гласящий, что, поскольку Паисий не побежал со своего места к Москве, назначение на его место отменяется «и для того ему, Паисию, патриаршествовать указали мы по-прежнему в Александрии, и гречанам велено ево почитать патриархом». «А которые попы... не учнут под ею патриаршею паствою быти, и тем учинити наказанье по их чинам, и всем по христианскому закону ево во всем слушати» (Приложение к кн. Н.Ф. Каптерева «Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович», т. II, стр. I и VIII).

42. Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, стр. 541.

43. Г.В. Плеханов, Собр., соч., т. XX, стр. 333; Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, стр. 542.

44. Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, стр. 526—527.

45. Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, т. II, стр. 528.

46. И.И. Юзов, Русские диссиденты, староверы и духовные христиане, Спб., 1881, стр. 15.