XV. Портреты конца 20-х годов. Новое увлечение прикладным искусством, книжной графикой, жанром

Анатолий Васильевич Луначарский очень тепло относился к Сергею Васильевичу Малютину и высоко ценил его как художника. Он с удовольствием позировал ему для портрета. В 1925 году, несмотря на занятость, он точно выполнял расписание сеансов, обусловленных Малютиным. Часто приходил в мастерскую к художнику вместе со своей женой — актрисой Н.А. Розенель.

Розенель вспоминает в своей книге «Память сердца» о посещениях мастерских художников на Мясницкой: «...я сопровождала Анатолия Васильевича в студию С.В. Малютина, который писал его большой портрет маслом, и частенько оставалась там во время сеансов. На лестнице, ведущей в квартиры самых именитых художников, довольно запущенной, мрачной и темноватой, мы встретились с Абрамом Ефимовичем (Архиповым. — А.А.), и он пригласил нас заглянуть к нему в мастерскую. Там мы были захвачены и опьянены сочной, праздничной, жизнеутверждающей палитрой архиповских красок. Архипов, добродушно и лукаво прищуриваясь, сказал мне: «Значит, нравится? А позировать мне будете? Приезжая сюда, Анатолий Васильевич поднимется к Малютину, а вы пойдете ко мне»¹.

Работа над портретом Луначарского шла планомерно и спокойно. С большим старанием и чувством ответственности художник с успехом довел свой труд до конца, и Анатолий Васильевич остался очень доволен портретом. Сразу после окончания сеансов Луначарский уехал за границу и по возвращении написал художнику:

«Дорогой Сергей Васильевич!

Давно мы с Вами не видались. За это время я был очень занят и уезжал надолго за границу.

Мне очень хочется побывать у Вас и хорошенько узнать про судьбу превосходного портрета, который Вы для меня сделали, и переговорить также о портрете жены. Мы охотно побываем у Вас вместе с нею приблизительно через неделю. Я предупрежу Вас тогда по телефону и, если время окажется для Вас удобным, увидимся и переговорим с Вами.

Вы, вероятно, уже знаете, что Вы представлены к званию народного артиста республики и дело это, вероятно, в ближайшем будущем будет благополучно оконченным.

Нарком по просвещению А. Луначарский»².

Портрет этот, несомненно, имеет большое значение как документ эпохи. Но создается впечатление, что художнику не удалось полностью раскрыть свои возможности портретиста в этой работе. Портрет Луначарского и очень точный, и очень похожий, но кажется, что внимательный глаз художника как бы скользит по по поверхности модели, не разрешая себе заглянуть глубже. Возможно, художник не чувствовал себя во время сеансов вполне свободно и непринужденно.

2 января 1928 года Анатолий Васильевич Луначарский обратился к Малютину с письмом, в котором рассказывал о решении Наркомпроса пополнить собрание Люксембургского музея во Франции произведениями современных русских художников, так как экспозиция зала, отведенного в этом музее русскому искусству, была составлена порой из произведений случайных, слабых в художественном отношении. «Между тем, — пишет Луначарский, — как Вы сами прекрасно знаете, правильный постоянный показ русского искусства в мировом художественном центре имеет очень большое значение для пропаганды как самого русского искусства, так и советской культуры вообще. Наиболее удобной формой такого пополнения являлся бы подарок русских художников французскому народу, аналогичный тому подарку, который был сделан нам этим летом французскими художниками»³.

Малютин откликнулся на это письмо сразу же. 6 января он написал в адрес секретаря Луначарского К.С. Ериновой:

«Многоуважаемая Ксения Семеновна!

Вполне сочувствуя мысли Анатолия Васильевича отплатить за принесенный дар Советской власти от лица художников Франции тем же, спешу оповестить Вас, что я приготовил из имеющихся у меня живописных работ:

1) Портрет Шарого В.П., исп. масл. красками в 1925 году.

2) Пейзаж — деревня, бедняцкий уголок, исп. тоже масл. красками в 1925 году...

Уважающий Вас С. Малютин»⁴.

Малютин был отзывчив на все мероприятия, проводимые Советским государством в области культуры.

16 июля 1925 года в хронике литературы и искусства газеты «Вечерняя Москва» была напечатана небольшая заметка:

«Художник С.В. Малютин закончил портрет А.В. Луначарского. Портрет приобретен Главнаукой. Художник приглашен в Воронежский университет для чтения лекций по искусству и художественной промышленности».

89. Портрет С.А. Басова-Верхоянцева. 1925

Эта короткая газетная информация поднимает целый пласт в творческой биографии Малютина. Все годы и после революции Малютин не прекращал своей работы в области прикладного и декоративного искусства, более того, он мечтал о советском Талашкине, веря, что именно в советское время можно осуществить связь профессионального и народного искусства. Художник трезво смотрел на вещи, понимая, что новая жизнь потребует и новых форм в искусстве быта, недаром с инженерами-мостостроителями Г.П. Передернем и Ю.И. Успенским он так много говорил о красоте промышленных сооружений, а делая портрет Малевича, все допытывался, как же это футуристы (он их упорно называл «фатуристами») собираются переделывать искусство. Надо кстати заметить, что супрематист Малевич пришел в восторг от реалистического портрета Малютина. От великолепно написанного рыжего меха шубы, от того, что Малютин изобразил Малевича именно таким, каким он был тогда — красивым, молодым, вдохновенным. Еще одна невосполнимая потеря в творческом наследии Малютина — портрет этот погиб во время эвакуации коллекций Сталинградской картинной галереи в годы Великой Отечественной войны...

Малютин был абсолютно уверен в том, что в «советском искусстве быта» найдется место и для тех вещей, работе над которыми он посвятил всю жизнь, передав умение, опыт и мастерство ученикам⁵.

Успенский познакомил Малютина со своим земляком — ректором Воронежского университета В.Э. Регелем. Художник обрадовался не только тому, что галерея современников пополнилась еще одним портретом (портрет Регеля 1923 года — несомненная творческая удача художника), но и тому, что в лице профессора Регеля он нашел своего единомышленника. 6 сентября 1924 года ректор Воронежского университета направил в музейный отдел Наркомпроса письмо:

90. Иллюстрации к сказке «Конек-скакунок» С.А. Басова-Верхоянцева. Макет книги

«При Воронежском государственном университете состоит Музей древностей и изящных искусств, который не только обслуживает местный край, но будет иметь весьма важное практическое значение для развития кустарного производства, потому что вновь назначенный в Университет известный академик живописи С.В. Малютин, бывший руководителем курсов Тенишевой в Талашкине Смоленской губернии, открывает при Университете художественные мастерские». Далее профессор Регель от имени правления университета просит предоставить «предметы искусства по списку для музея, которым будет руководить С.В. Малютин»⁶.

Все лето художник проработал по отбору экспонатов для музея Воронежского университета. Составлял программы занятий, был окрылен тем, что сбывается его мечта, лелеянная им еще с тех пор, как он впервые прочитал трактат Толстого об искусстве, мечта о связи науки и искусства, союза, призванного сделать человека лучше, чище, благороднее...

91. Обед артели. 1934

Он очень хотел переселиться в Воронеж, город своей юности, город, в котором он начал путь в искусство. Зачисление профессором университета должно было определить и его материальное положение — пенсии он не получал, во Вхутемасе не преподавал, ахрровские портреты сделаны «на одном энтузиазме», даже портреты Фурманова и Лазаревича не оплачены художнику — стоимость этих работ была включена в погашение задолженности АХРР.

Материальные заботы легли на плечи Ольги Сергеевны. Все это бесконечно угнетало Сергея Васильевича, и он был счастлив, получив первый денежный перевод из Воронежского университета: «5/V-1924 г. Академику Малютину. Ваше содержание за апрель 22 р. 08 к. Удержано за перевод 17 к.». Тут же на бланке почтового перевода Малютин распорядился этими деньгами: «Взято За материю для пальто М.С.М. 13 р. (Михаилу Сергеевичу Малютину), Владимиру 3 р., осталось 6 р.»⁷ Дело с воронежской профессурой стопорилось на каждом шагу. Затея Малютина и Регеля была прекрасной, но, вероятно, преждевременной.

Все заготовки, эскизы и наметки для будущего советского Талашкина Малютин сложил в свою скрыню — лубяной сундучок... Но с этих пор он все больше и больше задумывался о возможности применения своих сил в области декоративного искусства.

92. Голова девочки. Конец 1920-х годов

К этому периоду относится знакомство художника с писателем-большевиком С.А. Басовым-Верхоянцевым.

Портрет Басова-Верхоянцева сделан в один год с портретом А.В. Луначарского. И тот и другой портреты художник писал маслом, но портрет Басова-Верхоянцева написан свободнее, обобщеннее, решительнее — что и понятно, во время сеансов художник очень подружился с писателем. У художника и модели находились дела и разговоры помимо портрета. Много писатель рассказывал о себе, о революционном движении, о годах ссылки. Однажды он принес, чтобы показать Малютину, любопытную книжку. Сказка Басова-Верхоянцева «Конек-скакунок» появилась в 1906 году, во время первой русской революции, сказка эта о том, как рабочий народ выгнал царя и установил новое царство — царство справедливости. Текст был «прикрыт» обложкой ершовского «Конька-горбунка».

Почти два десятилетия художник не занимался книжной иллюстрацией, хотя и очень скучал по этой работе. Занятый портретной серией и преподаванием, он обращался к иллюстрации эпизодически. Так было, например, в 1922 году, когда он, несомненно под впечатлением знакомства с Фурмановым, делает рисунки к несуществующему «Сказу о ратных подвигах».

93. Натюрморт. 1931

Сказка Басова-Верхоянцева, казалось, написана специально для Малютина-иллюстратора. Только теперь иллюстрации его стали другими — более жизненными. Выполненные весело и живо, они ближе к натуре. И понятно, ведь эта сказка — сказка-быль. Сказка, которая предвосхитила исторические события. Ну, а поскольку она предназначена для самого широкого круга читателей, а иногда даже и не читателей, а только слушателей — многие из тех, кто хотел и кому нужно было познакомиться с этой сказкой, и вовсе не умели читать, — то и рисунки к ней сделаны соответствующие — простые, доступные, запоминающиеся, интересные для разглядывания. Рисунки (а их множество — по пять-семь на одной странице), сопровождающие текст, точно, подробно и внимательно иллюстрируют происходящее, так что и тем, кто не сумел бы прочитать книжку, ее все равно полезно и интересно было бы просто посмотреть.

Наивность и сочный юмор стихотворного повествования, жизненная правда, острая наблюденность и традиционность сказочной выдумки, занимательность сюжета и социально-политическая подоплека невинной и нехитрой, на первый взгляд, сказки — все пленяло Малютина в сочинении Басова-Верхоянцева. Он стал полноправным соавтором писателя, превзойдя его талантом и мастерством, если говорить о художественной ценности иллюстраций.

Сказка от такого соавторства намного выиграла, засверкала, ожила, приобрела новые качества.

На страницах, сброшюрованных Малютиным, разбросано множество маленьких шедевров художника, его находок и откровений⁸. Как из рога изобилия, сыплются на страницы книги красочные рисунки, сказочное повествование само просится в изображение. Художник особенно увлечен тем, что в старую форму вложено новое содержание, что в сказке отражаются истинные исторические события, и в яркой и доступной форме изложен целый курс «политграмоты», рассказано о борьбе рабочих и крестьян с самодержавием и о свержении царя. Малютина восхищало то обстоятельство, что за одиннадцать лет до начала Великой Октябрьской социалистической революции «сказочник Савва» поведал о том, что потом произошло в действительности:

Сказка — сладка —
Вышла гладко.
Да какой же в сказке прок?
Добрым молодцам урок.
Рассказал же сказку Савва,
А за то ему и слава.
Ай ду-ду! Ай ду-ду!
А писал он сказку эту
И пустил ее по свету
В девятьсот шестом году.
Ай ду-ду!

История Иванушки-дурачка и его конька-скакунка изобилует приключениями, событиями.

Здесь и тюрьма, и ссылка, и каторга, и острог на острове Буяне, так живо изображенный художником. Видно, оттого, что «Конек-скакунок» — «сказка-правда, сказка быль», и иллюстрации к нему Малютина вовсе не сказочные — их отличают несколько грубоватый реализм, острая графическая манера, жанровые сценки, подсмотренные в жизни и сдобренные хорошей порцией юмора.

Художник будто сам участник происходящих событий — вместе с Иванушкой терпит тяготы жизни, спасается от жандармов, с наслаждением выметает метлой корону и прочие регалии бежавшего царя Берендея, круто объяснившись перед этим со «злодеем-лиходеем»:

Я мужик, Иван-дурак, —
Тот, кто пашет, сеет, жнет,
Рубит лес и сталь кует.
Кто всех кормит, одевает,
Кровь на войнах проливает,
Роет землю, словно крот,
Соль и уголь достает.
Добывает медь, свинец.
Я твой выстроил дворец!
Царь, скажу те напрямик:
Если б только не мужик,
Ты ходил бы без сапог.
Ты бы с голоду издох.
Ведь на мой крестьянский грош
Ты богато так живешь.
Ты владеешь вот один
Миллионом десятин.
У меня ж, у мужика,
Всей земли-то два вершка.
Ты с нас девять шкур дерешь,
А взамен нам что даешь?

Агитационный накал бесхитростных и «складных» строк так заряжал художника, что он обрушивал на Берендея все свое негодование и изображал его таким противным и жалким старикашкой, что хуже и смешнее не придумаешь.

Когда же Малютин делал картинки к заключительным страницам сказки, был он в веселом и праздничном настроении, напевал и мурлыкал себе под нос. Сцены народной сходки он рисовал с особым подъемом, не жалея ярких, звонких и радостных красок:

Собирался тут на сход
Весь трудящийся народ.
Посудили, порядили,
Перво-наперво решили,
Чтоб не быть у них царям,
Ни царям, ни их псарям
Не бывать бы и в помине,
А стояла бы отныне,
Не вводя народ в изъян,
Власть рабочих и крестьян.
Власть Совета депутатов,
Для народа первых братов.

Шуточный спор о женском равноправии совершенно покорил художника. Он знал эти строки наизусть и любил их «ввернуть» в разговоре при первом удобном случае. Да и как художник он здесь особенно постарался:

Заодно отмерим волю
И на женскую мы долю,
Чтоб для нас и наших жен
Был у нас один закон.
Старички тут зашумели:
«Ты, Ванюха, брат, в уме ли?
Коли с нами баб сравнять,
Их потом и не унять».

Графические достоинства иллюстраций Малютина к сказке Басова-Верхоянцева «Конек-скакунок» — не только результат одаренности автора рисунков; компонентов, слагающих эти достоинства, много. Главный из них — абсолютная творческая свобода мастера, духовная потребность сделать эти иллюстрации.

Действительно, иллюстрации ему никто не заказывал — книгу никто не собирался переиздавать, как по переиздавали сделавшие уже свое дело пропагандистские и агитационные листовки, распространявшиеся в период подготовки революции. И тем не менее, с огромным увлечением и полной самоотдачей Малютин эту работу выполнил. Она была для него необходимостью, радостью, душевной потребностью. Старик, он чувствовал себя помолодевшим, забывал о болезнях, которые его уже начинали одолевать, и по вечерам, после трудового дня, едва перекусив что-нибудь и капельку передохнув, он уединялся в мастерской и рисовал долго и с удовольствием.

После неудачи с переселением в Воронеж и обиды на АХРР Малютин несколько охладевает к «своей галерее». Нет, он продолжает ее вести (среди портретов того времени портрет Льва Толстого 1929 года, А.С. Серафимовича — 1933), но все чаще художник обращается к жанровым картинам на современные темы («Перевыборы в сельсовет», 1930; «Взмет пара», 1933; «Возвращение с жнивья», 1933; «Заготовка сена в колхозе», 1933; «Обед артели», 1934).

К этому периоду относятся и блестяще написанные, такие редкие в его творчестве натюрморты.

Примечания

1. Н. Луначарская-Розенель. Память сердца. М., 1962, с. 311—312.

2. ЦГАЛИ, ф. 2025, ед. хр. 111.

3. Там же.

4. Там же, ед. хр. 61.

5. В своих автобиографических записках Малютин пишет:

«В 1919 году меня просили вновь заведовать мастерскими. Приехавшему уполномоченному мастерских Талашкина Зиновьеву я ответил, что в данный момент не могу, так как дети мои должны закончить образование в Москве при мне». — ЦГАЛИ, ф. 2023, оп. 1, ед. хр. 24.

6. Там же, ед. хр. 25.

7. Там же, ед. хр. 24.

8. Сброшюрованный экземпляр (макет). — Архив семьи художника.