Глава 8. «Покорение Сибири Ермаком»

«Он, народ этот, без помощи государства захватил и присоединил Москве огромную Сибирь, руками Ермака и понизовой вольницы, беглой от бояр... этим народом сделано много дела, у него есть большая история...»

М. Горький.

Одним из гениальных творений Сурикова, как исторического живописца и великого народного художника, явилась его героическая картина-эпопея «Покорение Сибири Ерманом».

Содержание этой батально-исторической картины правдиво воспроизводит одну из замечательных страниц истории нашей Родины, когда русские люди одержали великую историческую победу, в результате которой Сибирь была присоединена к Русскому государству.

Избрав сюжетом картины легендарный поход Ермака и его войска в Сибирь в 1581—1584 гг., Суриков создал величественную народную эпопею о героизме русского народа, о его славном прошлом и боевых традициях. Он изобразил на своей картине решающую битву дружины Ермака с войсками сибирского хана Кучума, происходившую 24 октября 1583 года вблизи столицы государства сибирских татар — городка Кашлык (Искер, или «Сибирь»).

Тема о Ермаке и его легендарном походе еще задолго до Сурикова разрабатывалась в области живописи, графики и скульптуры. Однако в этих произведениях, так или иначе отображавших событие присоединения Сибири к Русскому государству, образ Ермака был оторван от массы казаков, многочисленных и славных товарищей его боевых походов, а разноплеменная Кучумова орда, как сила, противостоявшая казакам, обрисовывалась очень слабо, в сухих и общих тонах. За внешней эффективностью положений, за академической точностью изображаемых фигур терялась историческая перспектива, исчезало веяние живой жизни.

Суриков осветил это событие совершенно по-новому. Он был первым русским художником, поставившим тему о Ермаке в тесную связь с историей русского народа и потому глубоко раскрывшим ее содержание. Он сумел найти и показать подлинную правду события, воссоздать и раскрыть образы Ермака и его героев-казаков, как истинных представителей могучего и великого русского народа, вышедшего на широкие просторы сибирских земель.

При первом же взгляде на картину поражает огромный масштаб запечатленного на ней события.

...Темный осенний день. Серое, свинцовое небо с хмуро плывущими по нему облаками.

Плавно струит свои мутные, холодные воды Иртыш. Волны реки бьются о глинистый обрыв на правом берегу.

От левого берега Иртыша медленно плывет большая флотилия лодок с вооруженными людьми. Это — казаки, дружинники Ермака, пришедшие в сибирские земли. Они добрались уже до столицы сибирского татарского ханства — городка-крепости Кашлык, деревянные укрепления которого видны вдали.

Враг, с которым вплотную столкнулись казаки, это — прижатые к обрывистому берегу пешие воины сибирского хана Кучума. Тут много различных племен: татары, остяки, вогулы, киргизы, хакасы. Их пригнала сюда воля Кучума, его боязнь утратить свое господство и потерять свои земли. Сосредоточившаяся на высоком берегу татарская конница, представленная несколькими десятками всадников, наводит на мысль, что там, дальше, стоят огромные конские косяки войск сибирского хана.

Занявшие обрывистый берег Иртыша, татары пытаются не допустить на него врага. Изгибаются в дугу их тугие луки, свистят легкие, метко бьющие в цель стрелы.

Поднимаются и сверкают в воздухе острые копья и мечи.

Но неудержимо стремятся вперед в облаках порохового дыма тяжело нагруженные казачьи лодки-струги. Стреляют казачьи ружья, сея смерть среди врагов. Изрыгают клубы огня пушки, установленные на лодках. Казачья флотилия решительно движется навстречу войскам хана Кучума. Она теснит их, наседает на них, прижимает их к высокому берегу.

Спокойны, решительны и суровы лица казаков. Тверды и уверенны их движения. Им, привыкшим к сражениям, не страшны стрелы, мечи и копья врагов. По одежде казаков и вооружению, состоящим из трофеев, отнятых у турок, поляков, татар, шведов, персов, становится ясным их боевое прошлое. Это — прошлое опытных воинов, бившихся с самыми различными врагами русской земли.

Осторожно, расчетливо поднимают и опускают казаки свои ружья, внимательно целятся. Вот один из казаков, сидящих в передней лодке, пожилой, бородатый воин, неторопливо заряжает ружье. И смотрит он в этот момент в сторону врагов, туда, откуда несутся меткие, несущие смерть, стрелы. Грозно сверкают из-под нахмуренных бровей его глаза, в них можно прочесть, что этот казак-воин будет стрелять без промаха, мужественно борясь до самого конца, до победы, в которой он твердо уверен.

В среде казачьего войска нет никаких следов суеты, торопливости, нет растерянности, беспорядка. Сознание важности происходящего сплотило казаков в единое монолитное целое.

В самой гуще казачьих отрядов, возглавляя их неудержимый натиск, находится Ермак. Окруженный есаулами и рядовыми казаками, Ермак стоит под сенью знамен и спокойно, уверенно руководит страшным боем. Тускло сверкают атамановы латы, сурово блещут из-под козырька островерхого шлема его зоркие и умные глаза.

Фигура Ермака находится в самом центре картины, но ничто не выделяет атамана из массы казачества. Он словно спаян со своим войском, он — в гуще своих боевых товарищей. И лишь левая рука Ермака, повелительно протянутая вперед, в сторону врагов, косвенно указывает на его положение предводителя, направляющего авангард казаков в битву и воодушевляющего их собственным примером.

Рядом с Ермаком — его первый помощник, есаул Иван Кольцо. Вся его фигура, мужественное, крупное лицо с подкрученными торчащими усами, лихо заломленная на бок шапка и взятое на изготовку ружье выражают страстное желание победы.

Грозная и решительная рать казаков наступает на берег, где сосредоточились силы врагов. Это напряжение, натиск особо подчеркивает фигура стреляющего казака с топором за поясом, стоящего около лодки в воде. Повороты стволов казачьих ружей и пушек в сторону кучумовцев, чуть наклонившиеся вперед фигуры многих казачьих воинов, слегка отклоненные назад древки их знамен и штандартов и резко устремленная вперед масса пик позади казачьего авангарда — все это усиливает впечатление единства дружины Ермака, ее могучего, целеустремленного движения.

Под этим натиском дрогнуло разноплеменное войско кучумовцев. Медленно, беспорядочно отстреливаясь, отходит оно по воде к крутому правому берегу реки. На лицах многих воинов сибирского хана — страх и растерянность.

Тщетны попытки шаманов при помощи заклинаний остановить натиск врагов. Боги не слышат их мольбы.

А казаки уже начинают вылетать из лодок и бредут по холодной воде. Они решительно теснят врагов и вносят в их ряды все большее смятение.

Тревогу, смятение и растерянность среди войск Кучума подчеркивает и конница на верху горы. Она было устремилась в своем бешеном галопе на помощь теснимым, но, видимо, поздно. Своей беспорядочностью, своим разорванным силуэтом она резко усиливает чувство тревоги в общей массе войск сибирского хана. Больше того, некоторые всадники уже ринулись в противоположную сторону — к виднеющемуся вдали укрепленному городку, чтобы укрыться за его стенами.

Правда, некоторые бойцы Кучума не помышляют об отступлении. Например, стрелок в шишаке с медным щитом. Глаза его торят ненавистью и злобой к врагам. Их сила его не пугает. И сейчас он готовится умертвить своей меткой холодной стрелой очередного противника. Под стать этому воину-татарину и сидящий в лодке остяк, уверенно пускающий в казаков свои пропитанные ядом стрелы, и стоящий в центре молодой воин-вогул с большим лукам в руках и некоторые другие кучумовцы. Но таких бойцов у сибирского хана немного.

В беспорядочном татарском стане нет той сплоченности и единства, которыми сильны казаки. Их нет не только потому, что многие кучумовские бойцы чувствуют свою неизбежную гибель от казацких пуль, что они сознают бессилие своих луков перед казачьими пушками и ружьями. Они отсутствуют и потому, что вогулов, остяков, киргизов, хакасов Кучум силой согнал сюда, что эти подвластные татарам народы сражались только из-за страха за свою судьбу, за свою жизнь. А отсюда и отсутствие уверенности в победе и вырастающих из этой уверенности великих сил и массового героизма.

Об этом же свидетельствует и положение самого хана Кучума среди его войск. Ермак, как настоящий вождь и полководец, идет в авангарде казачьей дружины, Кучум — на высоком берегу, среди конников, вдали от поля сражения, он оторван от своей отступающей и истекающей кровью разноплеменной орды.

Хотя изображенный на картине казачий авангард совсем не велик, но мы ясно видим и чувствуем всю громаду войск Ермака, а расположенные на правом берегу кучумовцы создают впечатление огромной массы воинов орды.

В этом ярко проявился талант Сурикова, величайшего мастера композиции, умевшего так «населять» свои картины, что они всегда казались многолюднее, чем на самом деле. Так и здесь: изобразив всего полторы сотни людей, он создал впечатление ожесточенной, решительной битвы войска казаков с несметными полчищами хана Кучума.

Битва, изображенная на картине Сурикова, еще в самом разгаре, но исход ее уже очевиден. Победный характер этой борьбы для казаков обрисован художником с чувством национальной гордости за боевые традиции своего народа.

Тема раскрывается в картине во всей своей сложности и правдивости. В раскрытии ее Суриков сочетал историческую объективность с эпическим величием происходившего события, как большого явления истории. Русский народ выступает в этой картине, как могучая сила, как смелый и упорный борец против внешней опасности.

Этой цели художник подчинил и колористическое решение картины. Замечательно переданы им и осенний сибирский день, и волнующаяся от движения лодок и ветра река, осеннее пасмурное небо с низко несущимися облаками, и глинистый надречный обрыв за которым расстилаются еще неизвестные казакам пространства сибирской земли. Все это усиливает суровое, грозное звучание темы и подчеркивает героизм отрядов Ермака, борющихся не только с многочисленной ордой татарских войск, но и с незнакомой, суровой природой, которая встает перед ними во всей своей неприветливости, нетронутости, угрюмой дикости.

Картина отличается единой и строгой тональностью, исключительным равновесием красочных сочетаний. В ней преобладают красновато-коричневые оттенки с серовато-свинцовыми отливами, что в сочетании с пятнами желтого, золотистого, розового, малинового, красного в одежде воинов придает картине необычайную цветовую полновесность. И клубы порохового дыма, и блеск оружия, и горящий красный цвет кафтана казака, лежащего в первой лодке, — все это органично входит в общий живописный строй, вполне соответствующий духу изображаемого события.

Превосходно написано Суриковым и казачье знамя, под которым стоит Ермак с группой есаулов и казаков. Это так называемое «знамя Спаса» имело свою примечательную боевую историю. Оно было полковым знаменем одного из полков, когда русские войска под предводительством Ивана Грозного в октябре 1552 года штурмом брали татарскую крепость Казань. А еще раньше, как упоминается в одном из преданий, навершие этого знамени находилось в полку Дмитрия Донского в день Куликовской битвы 1380 года¹.

Передав древнее знамя войску Ермака, Суриков тем самым как бы подчеркивал боевую преемственность между поколениями русских людей, в течение целых столетий сражавшихся против татарской опасности.

Так показал Суриков историческую битву, характер и последствия которой привели к тому, что русский народ в лице его героических представителей — дружинников Ермака, уничтожив разбойничье сибирское татарское ханство, покончил с опасностью агрессии на востоке и присоединил к своему государству громадные пространства сибирской земли.

* * *

Тема легендарного похода Ермака была родной и близкой для Сурикова, казака и уроженца Красноярска.

Еще в годы детства и юности будущий художник слышал многочисленные народные легенды, сказки и песни о Ермаке и его «казацкой вольнице».

Образ и имя легендарного атамана прочно жили в семейных преданиях Суриковых и Торгошиных, считавших, что их предки пришли с Дона в Сибирь в отрядах Ермака, а позже осели в Красноярске при основании этого города.

С малых лет Суриков слышал о боевых традициях казаков, о столкновениях с кочевниками казаков Енисейского казачьего конного полка, существовавшего в Красноярске до 1871 года. Поэтому художник хорошо представлял себе героев будущей картины, он знал, какие сердца бились под кольчугами Ермака и его казаков и под звериными шкурами кучумовских воинов.

Твердое решение написать картину о походе казачьих отрядов Ермака в сибирские земли Суриков принял в то время, когда после смерти жены временно переехал с детьми из Москвы в Красноярск.

Продолжительное пребывание художника в родной Сибири пробудило в нем давнишнюю мечту написать историческую картину о присоединении Сибири к Русскому государству. Вновь услышанные Суриковым народные песни и предания о Ермаке, сибирские знакомства и встречи, сибирская природа, общение с простым народом дали ему, по его собственным словам, ту «необычайную силу духа», которая позволила приступить, наконец, к работе над картиной.

Сохранились явные следы работы Сурикова над композицией картины в 1891 году. Этим годом сам художник пометил набросок композиции, выполненный графитным карандашом и акварелью на небольшом листке бумаги — «Покорение Сибири Ермаком. Эскиз» (Третьяковская галерея).

В том же году Суриков создал еще десять эскизов картины, явно свидетельствующих о том, что в представлении художника ее композиционные очертания в основном уже сложились. Группа казаков, центральная фигура Ермака в окружении есаулов и противоположный лагерь татар уже были найдены. В этих эскизных рисунках дана не только общая расстановка сил сражающихся казаков и кучумовцев, но и намечены характеры большинства фигур в движениях и поворотах.

Работая над картиной «Покорение Сибири Ермаком», Суриков использовал те данные исторической науки, которые непосредственно касались событий похода отрядов Ермака в Сибирь в 1581—1584 гг.

Опираясь на историческую и художественную литературу, касавшуюся событий присоединения Сибири, он в то же время широко привлекал материалы устного народною творчества.

В рассказах, легендах, сказках, преданиях и песнях народа, посвященных теме присоединения Сибири подвигам Ермака с дружиной, постоянно подчеркивалось вольнолюбие казаков, их мужество, смелое молодечество, органичная, крепкая связь с народом. Народные песни и легенды отнюдь не случайно величали Ермака Тимофеевичем, дав ему отчество одного из любимых народных героев — Степана Разина. Не случайно сближал народ образ Ермака, вышедшего из среды простых людей, вольных казаков, с отважным, смелым предводителем крестьянских низов.

Образ Ермака наделан был в народных песнях чертами богатырской силы и величия, а дружинники его именовались «добрыми молодцами», верными его товарищами. В былинах, песнях и преданиях рассказывалось о жизни и подвигах Ермака и его дружины, образно излагалась история его похода в Сибирь.

Суриков, несомненно, хорошо знал подобные песни и предания о Ермаке и его походе. Знал и поэтическую «думу» поэта-декабриста К.Ф. Рылеева «Смерть Ермака», быстро завоевавшую себе популярность в стране и ставшую народной песней.

В духе народной поэзии, исходя из воззрений народа, он и стремился осмыслить образ Ермака, как народного героя, — Ермака исторических песен, сказаний, легенд.

Суриков не только сумел уловить в Ермаке черты национального русского характера. Он стремился осветить и самый его поход в сибирские земли, как героический подвиг русского народа, совершенный самостоятельно, без поддержки правительства.

В течение четырех с лишним лет Суриков вел подготовительные работы к картине «Покорение Сибири Ермаком». Он тщательно изучал быт и традиции жителей Сибири и казачьих станиц, обычаи и нравы различных сибирских народностей, а также хранившиеся в музеях предметы старины: оружие, доспехи, одежду, вещи и т. д. Он много и подолгу работал в Историческом музее и Оружейной палате в Москве, в Минусинском и Тобольском музеях.

Но одним из самых важных моментов в процессе работы над картиной была, как всегда у Сурикова, работа с натуры. С этой целью художник несколько лет подряд приезжал на родину, в Сибирь, совершая здесь многочисленные поездки, маршруты которых охватывали Минусинский, Тобольский, Енисейский и даже Туруханский края.

Чтобы изучить путь войск Ермака, Суриков не только посещал те места, где проходил отважный атаман и его казаки, он исколесил всю Сибирь вдоль и поперек, проделав более четырех тысяч километров, где на перекладных, где на лодке, где верхом на лошади, где на пароходе, а где и просто пешком. Преодолевая бесчисленные трудности, с альбомом, карандашом и красками в руках, художник настойчиво отыскивал нужные ему типы людей и предметы, стараясь «уловить» правду легендарного похода предков.

* * *

Первая поездка Сурикова в Сибирь для собирания и привлечения необходимых ему материалов к картине «Покорение Сибири Ермаком» состоялась уже в начале мая 1891 года.

В эти дни пребывания на родине Суриков создал этюды масляными красками: «Голова казака в светлом кафтане и коричневой шапке», «Папаха. Фигура вооруженного казака, упавшего ничком» и карандашный рисунок «Голова Ермака» (собрание семьи художника).

В ту же пору была написана акварель «Всадники на берегу».

По словам самого художника, этих всадников, перевоплотившихся в картине в татарских конников, в смятении скачущих на высоком берегу реки вблизи ставки Кучума, он написал хотя и с натуры, но под впечатлением одного из воспоминаний детских лет. Суриков рассказывал, что однажды группа казачьей молодежи, в которой был и он, решила «отомстить» одному из красноярских обывателей, чем-то насолившему ей. С этой целью мальчуганы притащили ночью к его дому дохлого теленка и устроили торжественное его отпевание. Произошел, конечно, переполох. Явились власти, и конные стражники бросились ловить разбежавшихся шалунов. Суриков, спрятавшийся за забором, видел, как высоко на обрыве носились всадники. Их силуэты, (рисующиеся на фоне утренней зари, ярко запомнились, и он впоследствии и запечатлел их на своем рисунке, а потом перенес на картину.

Эту работу над сибирской натурой Суриков продолжал и в следующем, 1892 году.

В конце мая 1892 года он вместе с дочерьми приехал в Сибирь и задержался, как предполагал, в Тобольске, где писал этюды, рисовал местных татар и виды Иртыша².

Из Тобольска Суриков проехал к родным в Красноярск, оставив здесь дочерей, уехал в Минусинский округ.

В отделе археологии и этнографии Минусинского музея он тщательно и долго изучал и зарисовывал черепа древних обитателей края, одежду, доспехи, кольчуги, оружие XVI—XVII веков. К сожалению, многие из этих рисунков Сурикова до нас не дошли.

В дни кратковременного пребывания в Красноярске Суриков сделал превосходный этюд стреляющего казака, стоящего у лодки в воде и изображенного со спины. Полная спокойного мужества фигура этого казачьего воина была перенесена позже в картину (почти в неизмененном виде.

Здесь же художник написал еще ряд больших этюдов масляными красками³.

Лето следующего, 1893 года, Суриков также намечал провести в Сибири, но, заинтересовавшись вопросом происхождения донских и сибирских казаков, передумал и поехал на Дон. Казаки встретили знаменитого художника радушно, всячески старались помочь ему.

В станице Раздорской на Дону был написан этюд-портрет «Донской казак с поднятой шашкой» (собрание Е.И. Шумской, г. Москва), ярко рисующий образ неукротимого, ярого сердцем казака, а также большой этюд маслом «Казак» (хранится в коллекции антиквара Егорова в г. Хельсинки, в Финляндии), для которого ему позировал казак Никифор Андреевич Субботин.

На этюде изображен в профиль по пояс пожилой горбоносый казак с большой бородой, с бронзовым загарам и горящими глазами. Голова его несколько откинута. Вид — очень воинственный. На голове надета высокая черная барашковая шапка с красным верхом, спадающим на левую сторону. Из-под шапки выбиваются темные кудрявые волосы. Одет казак в черный мундир с красными погонами, а на груди — георгиевский крест и медали. В правой руке он держит пику, левая — вытянута вперед.

Черты облика казака Субботина мы явно обнаруживаем в картине в образе казака с бородой, сидящего в лодке и заряжающего ружье.

В Ольховском хуторе, вблизи Раздорской станицы, возник этюд масляными красками «Стрелок» (Горьковский художественный музей), на котором изображен спиной к зрителю присевший на одно колено стреляющий казак. С этого этюда художник написал в картине фигуру казака, стоящего на левом колене на носу второй лодки и стреляющего из ружья. Этюд хорошо передает волевое напряжение, сосредоточенность и твердость воина, так чудесно воплощенные затем в картине.

В Ольховском же хуторе Суриков встретил и зарисовал казака Лисенкова (этюд «Казак Лисенков», Третьяковская галерея). Он был использован художником для головы казака с веслом, сидящего на корме первой лодки. А на оборотной стороне этого этюда Суриков сделал карандашом несколько набросков казака в позе Ермака.

В донских казачьих станицах художник создал и другие этюды масляными красками. Изображенный на одном из них энергичный усатый казак послужил прототипом для одного из важнейших персонажей картины — помощника Ермака есаула Ивана Кольцо.

С большой выразительностью и силой был выполнен Суриковым и этюд масляными красками «Донской казак Кузьма Запорожцев» (Третьяковская галерея), представляющий яркий и острый портрет красавца-казака, удалого и бесстрашного, с буйным темпераментом и твердым сознанием собственного достоинства.

В период пребывания на Дону Суриков отрабатывал и центральный образ картины — Ермака. По его словам, он «нашел для Ермака... подходящую натуру». Свидетельством этого может служить акварельный рисунок «Мужская голова в профиль» (собрание семьи художника).

Так два с лишним месяца, проведенные художником в различных донских казачьих городках, станицах и хуторах, были заполнены напряженной и плодотворной работой, в итоге которой, по его собственным словам, он «нашел для Ермака и его есаулов натуру...»

В 1894 году художник снова прибыл в Сибирь. Недолго задержавшись в Красноярске, он на пароходе по Енисею уехал в Минусинский край, а поздней осенью — в окрестности Тобольска. Большое число этюдов и зарисовок сделал Суриков в это лето и в самом Красноярске, и на даче в Пугачеве, и в районе озера Шира, и на берегах Иртыша и Оби.

В итоге напряженного труда появились великолепные Суриковские этюды масляными красками: «Казак с ружьем в белой рубахе и коричневом кафтане», «Убегающий татарин», «Всадник-татарин» и другие.

На даче у И.П. Кузнецова в Бугачеве художником был написан этюд казака-гребца, прототипом для которого послужил ссыльный полтавский казак А.С. Головатинский, крепкий человек с мускулистыми руками и выпуклой грудью. Выразительная и колоритная фигура казака-пребца целиком была перенесена в картину и помещена на носу второй лодки.

Здесь же Суриков встретил и казака Анания Черкасова, бывшего приискового рабочего, с которого также написал этюд и внес его впоследствии в картину в образе бородатого казака под знаменем с пикой в руке.

К весне 1894 года художник написал в картине почти всю казачью сторону. Верность своих казачьих типов он неоднократно проверял, приглашая к себе в мастерскую казаков.

Работать в домашних условиях, вследствие тесноты квартиры, было очень трудно, так как картина имела почти три метра в высоту и 6 метров в ширину.

Художник был очень рад, когда ему удалось устроиться в просторном запасном зале Исторического музея, где картина получила надлежащие условия освещения, и ее можно было смотреть издали.

Эго позволило Сурикову быстрее завершить работу.

Он показал ее своим знакомым и близким: С.И. Мамонтову и художникам П.П. Кончаловскому и М.В. Нестерову.

Как рассказывал художник П.П. Кончаловский, в ту пору картина композиционно была уже вполне завершена, не хватало только нескольких лиц у отдельных фигур в правой части картины. И эти несколько неоконченных лиц и фигур задержали окончание работы художника еще почти ва полгода. Так строг и требователен был к себе Суриков!

Только в конце 1894 года художник, наконец, отыскал и написал долго не удававшиеся ему персонажи картины, хотя всю ее в целом еще продолжал отделывать.

«Помню, он позвал меня смотреть «Ермака», — писал в своих воспоминаниях художник М.В. Нестеров. —...Я пошел в Исторический музей, где тогда устроился Василий Иванович в одной из запасных неоконченных зал... Вхожу и вижу что-то длинное и узкое. Меня направляет Василий Иванович в угол, и, когда место найдено, мне разрешается смотреть. Сам стоит слева, замер, ни слова, ни звука; смотрю долго, переживаю событие со всем вниманием и полнотой чувства, мне доступной; чувствую слева, что делается сейчас с автором, положившим душу, талант и годы на создание того, что сейчас развернулось передо мной со всей силой грозного момента... и чувствую, что с каждой минутой я больше и больше приобщаюсь, становлюсь, если не участником, то свидетелем огромной человеческой драмы, бойни не на живот, а на смерть, именуемой «Покорение Сибири...»

Минуя живопись, показавшуюся мне с первого же момента крепкой, густой, звучной, захваченной из существа действия, вытекающей из необходимости, я прежде всего вижу самую драму, в которой люди во имя чего-то бьют друг друга, отдают свою жизнь за что-то им дорогое, заветное. Суровая природа усугубляет суровые деяния. Вглядываюсь, вижу Ермака. Вот он там, на втором, на третьем плане; его «воля» — непреклонная воля, воля не момента, а неизбежности... Впечатление растет, охватывает меня, как сама жизнь...

Чем больше я смотрел на Ермака, тем значительнее он мне казался как в живописи, так и по трагическому смыслу своему. Он захватывал все мои душевные силы, отвечал на все чувства»...⁴

Картина «Покорение Сибири Ермаком», показанная русскому зрителю 3 марта 1895 года на XXIII выставке Товарищества передвижников в Петербурге, явилась громадным шагом вперед в развитии русского реалистического искусства.

Художник-передвижник Я.Д. Минченков в своем дневнике записал:

«При мне появилась его большая картина «Ермак». Как и все его произведения, она подавила меня своим суровым величием, мощью и жизненной правдой. Верилось, что так оно и должно было быть, как рассказано в картине»⁵.

«Впечатление от картины, — утверждал И.Е. Репин, — так неожиданно и могуче, что даже не приходит на ум разбирать эту копошащуюся массу со стороны техники, красок, рисунка. Все это уходит, как никчемное: зритель ошеломлен этой невидальщиной. Воображение его потрясено...»⁶.

Л.Н. Толстой назвал «Покорение Сибири Ермаком» «выдающимся произведением, глубокой картиной».

А В.В. Стасов, поставив ее в один ряд с картинами «Боярыня Морозова» и «Утро стрелецкой казни», подчеркнул, что «все это настоящая, русская, оригинальная, самостоятельная, ниоткуда незаимствованная историческая национальная живопись».

В той же статье — «Заметки о 24-й выставке передвижников» — он восторженно писал о девяти этюдах к картине «Покорение Сибири Ермаком»», представленных Суриковым на этой выставке:

«Прежде всего я хочу указать на превосходные этюды с русской натуры, коренной, характерной, сильнодействующей на мысль, понятие, ощущение. Это — этюды Сурикова для его картины «Покорение Сибири Ермаком»... Перед нашими глазами воинственная... сторона нашего племени... предприимчивость, жажда новизны, настойчивость открытия и завоевания, упорность и неукротимость... Тут, в этих этюдах, столько правды, столько глубоких заметок с натуры, столько энергии и правдивости кисти, что и без складывания их в целую, вновь созданную сцену они безмерно много говорят уму и чувству...»⁷.

Наконец, сам Суриков в одном из своих писем к родным в Красноярск описывал, как была принята его новая картина среди известнейших деятелей русского искусства:

«Был приглашен несколько раз к вице-президенту Академии художеств графу Толстому, и на обеде там пили за мою картину. Когда я зашел на обед передвижников, все мне аплодировали. Был также устроен вечер в мастерской Репина, и он с учениками своими при входе моем тоже аплодировали».

Но, несмотря на явный успех картины, в среде некоторой части художников возникли споры о ней, оказались расхождения в оценке ее историзма. Художнику были брошены обвинения в том, что он не везде соблюдал точность по отношению к историческим фактам. Например, битва казаков с кучумовцами, происходившая в действительности на суше, на картине Сурикова оказалось перенесенной на воду. Найдены были также погрешности историко-археологического и этнографического порядка. Именно с этой точки зрения критиковал «Покорение Сибири Ермаком» известный художник В.В. Верещагин, который сделал много верных, бесспорных замечаний по существу исторического реквизита картины, но не понял ее подлинного пафоса, не сумел оценить всей сознательности приемов В.И. Сурикова, с которой он выбирал из богатейшего, собранного им материала лишь то, что помогало ему воскресить «дух» истории, а остальное — подчинить этой задаче.

Как реалист, Суриков вправе был усилить все, что художественно способствовало воспроизведению исторической битвы, и, наоборот, пренебречь некоторыми деталями. Сущностью настоящей исторической картины художник, как известно, считал прежде всего правдивую характеристику времени, эпохи, характера изображаемых событий. Он не раз говорил:

«В исторической картине ведь и не нужно, чтобы было совсем так, а чтобы возможность была, чтобы похоже было. Суть-то исторической картины — угадывание. Если только сам дух времени соблюден — в деталях можно какие угодно ошибки делать...»

Написав картину «Покорение Сибири Ермаком» в годы жесточайшей политической реакции, Суриков выступил, как художник-патриот, движимый непреоборимой верой в свой народ, в его великую мощь, в его светлое будущее.

Своей картиной Суриков, как никто другой в его время, сумел пробудить в зрителе чувство высокой гордости за свой народ, внимание к его богатырским делам и славной истории.

Картина «Покорение Сибири Ермаком» — эта замечательная героико-эпическая поэма об историческом прошлом могучего и вольнолюбивого русского народа, вошла в золотой фонд классического наследия русской живописи, как произведение высокого и зрелого мастерства.

Примечания

1. См. В. Кеменов. Творчество В.И. Сурикова. — В кн. «В.И. Суриков. К столетию со дня рождения. 1848—1948». Изд. Академии художеств СССР, 1948, стр. 47—48. Суриков с его страстью «стены, вещи, памятники допрашивать», очевидно, знал эту историю. Он разыскал «знамя Спаса» в Оружейной палате, где оно и было им написано.

2. Следы этой работы художника мы обнаруживаем в ряде этюдов, выполненных масляными красками. Это «Всадник в старинном вооружении», «Лодка с опущенными веслами на воде» (собрание семьи художника), «Головы молодых татар» (Красноярский краевой музей), «Знамя» (собрание семьи художника), а также акварели: «Стрелок из лука», «Одежда», «Пороховница» (все три хранятся в Красноярском краевом музее).

3. Действительно Суриков написал этюд маслом «В лодке на реке» (Русский музей), на котором изобразил большую казачью лодку, целиком впоследствии перенесенную в картину.

4. М.В. Нестеров. «Давние дни. Встречи и воспоминания». Изд. Третьяковской галереи, 1941, М., стр. 30—31.

5. Я.Д. Минченков. Воспоминания о передвижниках. Изд. «Искусство», 1940, стр. 234.

6. Цит. по кн. И. Машковцев. Суриков. 1848—1916. Изд. «Искусство», 1940, стр. 56.

7. В. В Стасов. Избранное, т. I, изд. «Искусство», 1950, стр. 291—292.