Глава 7. «Взятие снежного городка»

«Необычайную силу духа я тогда из Сибири привез».

В. Суриков.

Закончив работу над картиной «Боярыня Морозова», Суриков летом 1887 года решил ехать с семьей в Красноярск.

После четырнадцатилетнего отсутствия, вместе с женой и детьми тронулся он в дальний путь, торопясь к милым и дорогим ему сердцу местам.

В первые же дни после приезда он посетил всех своих старых знакомых, объехал и обошел памятные ему с детства уголки Красноярска и его живописных окрестностей.

Во время пребывания в родном краю художник написал масляными красками большой портрет своей матери «Портрет Прасковьи Федоровны Суриковой, урожд. Торгошиной (1818—1895 гг.)» (1887 г., Третьяковская галерея), признанный впоследствии одной из лучших его работ.

В этот приезд в родной город он с большим интересом наблюдал и изучал жизнь крестьян и казачества, горожан и сибирских народностей, любовался старинными женскими и мужскими нарядами, рассматривал образцы старинной городской архитектуры.

Но быстро промелькнуло короткое сибирское лето. Пора было возвращаться в Москву. Бодрый и здоровый, Суриков поздней осенью покинул родной город. С собой он вез особый сибирский альбом, заполненный карандашными и акварельными зарисовками, на которых были запечатлены картины природы, типы сибиряков, виды Красноярска, Тобольска, Томска, Тюмени и других мест Сибири.

В пути художник также сделал зарисовки, помеченные Уралом, Камой и Нижним Новгородом¹.

Возвратившись в Москву, Суриков с семьей устроился на новой небольшой квартире и снова отдался творческим исканиям, вынашивая замыслы новых картин.

Однажды зимой, когда дети играли в комнате, художник, на время оторвавшись от работы, всмотрелся в старшую дочь Олю. На ней было красное платье в горошек с белым кружевным воротником. В этом платье Оля гостила у бабушки. Он вспомнил Красноярок, родных и решил написать портрет дочери. Так возник замечательный суриковский «Портрет дочери художника — О.В. Кончаловской, в детстве» (1888 г. хранится в собрании семьи художника).

Он изобразил дочь у кафельной белой печи. Девочка приложила ладошку к печке. Другой рукой она крепко прижала к себе любимую куклу.

Необычайно трогательным и нежным чувством веет от всей фигурки девочки, изображенной в полный рост. Портрет поражает верно схваченным впечатлением детской непосредственности, дышит какой-то особенной теплотой.

Теперь, после недавней поездки к родным, Суриков все чаще уносился мыслью в Сибирь. Он подумывал о том, чтобы написать большую картину о Сибири. События и обстоятельства дальнейшей его жизни укрепили художника в этом намерении, способствовали осуществлению его.

* * *

В апреле 1888 года Сурикова постигло большое горе: после тяжелой и продолжительной болезни умерла его жена Елизавета Августовна. Смерть самого близкого для него человека художник переживал необычайно тяжело. Его охватили скорбь и меланхолия, появилось равнодушие ко всему окружающему. Исчезло присущее ему мудрое спокойствие. Суриков забросил работу. Более года бездействовала его гениальная кисть. Друзья художника даже опасались, что он навсегда распростится с живописью.

Вместе с тем все яснее и настойчивее Суриковым овладевала мысль о необходимости переезда в Красноярск.

Все его помыслы были прикованы к Сибири. И вот весной 1889 года, дождавшись конца гимназических экзаменов старшей дочери Ольги, художник вместе с детьми покинул Москву.

В мае 1889 года Суриков уже был в Красноярске и на этот раз прожил здесь долго — почти полтора года.

Но и здесь, на родине, художник некоторое время все еще находился в состоянии уныния, угнетенности. Пытаясь найти утешение, обрести покой, он погрузился в чтение библии и «священных книг». До того религиозные вопросы не занимали важного места в его жизни. Смерть жены на время обратила художника к религии. Чтение религиозной литературы, бесспорно, навеяло ему и идею его новой картины на религиозный сюжет — «Исцеление слепорожденного», для которой он использовал наброски и этюды, сделанные еще в Москве в первые месяцы после смерти жены.

Написанная в 1889 году, но появившаяся перед публикой только через четыре года, на XXI передвижной выставке 1893 года, картина «Исцеление слепорожденного» не имела успеха. Она осталась одиноким и незначительным произведением в творчестве Сурикова, как выражение его душевного смятения в эту пору.

Однако угнетенное состояние духа прошло, исчезло болезненно-религиозное настроение, Суриков вернулся к жизни, к искусству. И «исцеление» прошло не от религии, не от «боговдохновенной» литературы, исцелила Сурикова жизнь, огромный интерес к людям, любовь к природе. В родном городе, среди близких людей, под действием здорового сибирского воздуха к художнику вернулось душевное равновесие, восстановилось здоровье, совершенно успокоились нервы. Он много ездил верхом и бродил по окрестностям Красноярска, стал принимать гостей и бывать на людях. С увлечением слушал он по целым часам из уст матери и стариков сибирские народные сказки, предания, легенды и песни. Часто сам вспоминал о своих детских и юношеских годах.

Брат художника так описывал времяпровождение всей их семьи в эти полтора года:

«...В мае 1889 года Вася с девочками приехал в Красноярск. Девочек устроили в гимназию, где они учились хорошо, — таким образом у Васи главная забота о детях отпала. Я, в свою очередь, занялся развлечением его...

...Вася любил гитару, играл много по нотам, иногда к нему приходил Л.А. Чернышев с гитарой, и вот они с ним разыгрывали немало вещей по нотам.

...Почти ежедневно после обеда катались по городу, а большей частью за городом. В особенности он любил ездить на гору к часовне, любуясь городом и его окрестностями, по Енисейскому тракту, по направлению к Сухому Бузиму, где в детстве он каждое лето проводил с отцом, и где они вместе ходили на охоту.

...Любил ездить и к сопке, иногда заходил на нее и зарисовывал окрестности города.

...Отправляясь в загородную поездку, он всегда брал с собой альбом и краски; другой раз скажешь ему, к чему это краски, ведь едем ненадолго?.. но он всегда говорил нам одно: «Ни один хороший охотник не пойдет в поле без ружья, так и художник — без красок и альбома»².

Рассказывая впоследствии о сибирских лесах, художник посмеивался над московскими знакомыми:

«То, что вы называете у себя лесом, так это зубные щетки, не больше, а вот поедешь, бывало, в Сибирь, по дороге среди леса, так это, действительно, настоящая лесная симфония. Только над вами светлое небо, а с боков зеленая тьма! А лошадь ногами-то, ногами ступает по колени в ямки, пробитые раньше другими лошадьми. Упадет поперек дороги дерево, едва перелезешь через него с лошадью!»

Обстановка, с которой художник сжился с детства, окружение близких людей, замечательная сибирская природа с ее могучими реками, дремучими лесами и светлым небом, лихая скачка на конях, поездки в горы, — все это дало ему возможность обрести покой, здоровье, восстановить творческие силы.

Суриков начал писать. Одна за другой рождались его небольшие «сибирские» работы — серия портретов близких ему людей: И.А. Торгошина, А.Н. Пестунова, Е.А. Рачковской, а также замечательные зарисовки старинных красноярских домов, видов Енисея и гор, различных сцен быта и жизни родного народа.

Ярко всплыли в сознании художника воспоминания детства и юности — кулачные бои «стенка на стенку», молодецкие потехи на льду Енисея, буйное веселье простых людей.

А в долгие зимние вечера, когда огонь зажигают рано, немало было, очевидно, разговоров о героическом прошлом смелых казаков, присоединивших земли Сибири к Русскому государству, о буйном молодечестве, радостях, играх и забавах народа, которые художник теперь имел возможность еще раз увидеть.

Здесь у Сурикова и созрело решение запечатлеть на полотне ту неуемную и крепкую красноярскую жизнь, которую он еще подростком и юношей наблюдал, хороню знал и любил. Так возник у него замысел картины «Взятие снежного городка», изображающей широко распространенную в Сибири старинную народную игру.

Игра во взятие снежного городка долго бытовала в Сибири, как боевая казачья потеха. Сибиряки считали эту народную забаву обычаем местного происхождения. Объясняя ее, они утверждали, что эта игра ведет свое начало от казаков Ермака, воспроизводя старинные бои за стенами «острожков» (городков) с осаждавшими их воинственными кочевыми народами. Так думал и Суриков, характеризовавший взятие снежного городка, как «старинную казачью игру в Сибири».

Однако, в действительности, игра во взятие снежного городка возникла не в Сибири. В конце XVIII и начале XIX века «городки» были распространены и в европейской части России — в районах Украины, Кавказа, Урала, в Вятской и Новгородской губерниях. Можно предполагать, что эта народная игра являлась своеобразным пережитком, отзвуком петровских потешных игр и потешных крепостей конца XVII века. А, может быть, обычай взятия городка был эхом еще более отдаленных времен — того периода русской истории, когда славяне должны были охранять южные рубежи государства от частых нашествий кочевых народов, когда они с этой целью строили небольшие городки-крепости, защитные линии, частоколы.

«Снежные городки» — отзвук далекой истории — народ соединил с еще более древним обычаем, дошедшим до нас от времени язычества — с празднованием масленицы.

В Сибири эта народная забава, проводившаяся в один из последних дней масленицы, сохранилась гораздо дольше, чем в других местах России.

В годы же детства и юности Сурикова «снежные городки» в окрестностях Красноярска были необычайно популярны. Наиболее частым местом устройства «городков» являлись деревни Базаиха, Ладейки, Березовка, Терехино, Бугачево и казачьи станицы Торгошино, Есаулова, Чанчиковая и Частоостровские Подсолки.

Особой славой среди этих мест пользовалось Торгошино, где в игре во «взятие снежного городка», помимо многочисленных местных жителей, обязательно участвовали многие казаки Енисейского казачьего конного полка, что придавало «забаве» особую страсть и увлечение.

В конце же 80-х и начале 90-х гг., т. е. в период работы Сурикова над картиной «Взятие снежного городка», «городки» устраивались уже только в деревнях Ладейки и Березовка.

Объясняя характер этой буйной народной забавы, Суриков рассказывал, что «взятие городков» он многократно наблюдал еще в детстве:

«За Красноярском, на том берегу Енисея, я в первый раз видел, как «городок» брали. Мы от Торгошиных ехали. Толпа была. Городок снежный. И конь черный прямо мимо меня проскочил, помню. Это, верно, он-то у меня в картине и остался. Я потом много городков снежных видел. По обе стороны народ стоит, а посредине снежная стена. Лошадей от нее отпугивают криками и хворостинами бьют: чей конь первый сквозь снег прорвется. А потом приходят люди, что городок делали, денег просить: художники ведь. Там они и пушки ледяные и зубцы — все сделают...»

Художнику, очевидно, были очень хорошо знакомы все приемы сооружения снежных городков, все правила этой игры, участником которой он, по его словам, был и сам не однажды.

Он не раз наблюдал, как молодежь на льду Енисея заготовляла комья снега, облитые водой, которые затем укладывались друг на друга до тех пор, пока не образовывались высокие столбы. Их соединяли снеговым же сводом («перекладиной»), в результате чего получались ворота. Иногда ворота делали прямо в снежной стене или же устраивали на небольшом расстоянии друг от друга двое снежных ворот, одни против других.

Верхняя перекладина на воротах украшалась фигурами изо льда и снега. Здесь были и конные и пешие казаки, и птицы, и звери, и предметы вооружения, и многое другое.

У ворот городка ставили снежные пушки и прочие принадлежности крепостной защиты. Здесь же устанавливались снежные фигуры «защитников» городка, одетых в тщательно сохраняемые для этого случая старинные казацкие костюмы. За воротами или снежной стеной помещали столы изо льда с обилием угощений. Тут были графины, бутылки, пироги, закуски, искусно сделанные из снега и льда.

После всех этих приготовлений «городок» считался готовым. К нему спешили многочисленные зрители и участники игры. Люди одевались для этого случая в свои лучшие праздничные костюмы. Часто бывали среди них и ряженые, в цыганских и клоунских нарядах.

Около ворот городка становились его «защитники» с хворостинами, метлами и комьями снега в руках. Мальчишки вооружались особыми трещотками для отпугивания лошадей «нападающих». Непременными участниками «защиты» были и гармонисты.

Напротив защитников городка, по дороге, на значительном расстоянии выстраивались на конях друг за другом нападающие.

Цель игры заключалась в том, чтобы один из нападающих всадников сумел пробиться сквозь толпу защищающих городок и проскочить через ворота, на ходу разрушая перекладину со снежными фигурами.

Момент столкновения сил противников был самым напряженным, драматичным, решающим.

Обычно игра продолжалась довольно долго. Некоторые из осаждающих городок быстро выходили из игры, отступая, но более настойчивые снова и снова поворачивали своих лошадей, стегали их и с криками галопом вновь налетали на городок, осыпаемые ударами и веселыми насмешками и улюлюканьем.

На картине Сурикова показан именно этот момент народной игры — взятие городка.

Рассматривая картину, мы ясно представляем себе солнечный зимний день в Сибири. Снег то искрится, то рассыпается вокруг белой пылью, мороз румянит лица и щеки участников игры и многочисленных зрителей.

В самом центре картины изображен «городок», но обе стороны которого расположились его «защитники». Они криками, хворостинами и трещотками стараются отпугнуть коней «нападающих», которые стремятся прорваться сквозь толпу и верхом на лошади перелететь через снежные ворота городка, разрушив их верхнюю перекладину.

Один из нападающих, «ярый сердцем» казак, лихо несется вперед, пробиваясь через толпу защитников городка. Его маленькая, крепкая, сибирская лошадка уже проскочила сквозь строй противников и, управляемая сильной и умелой рукой, разрушает укрепления городка, в то время как сам казак ломает правой рукой верхнюю часть стены с фигурами из снега и льда. Он берет городок, он победитель. За его спиной — все в движении. При шуме, криках, озорных выкриках участники игры нападают на ездоков, стремясь помешать им продвинуться вперед.

Собравшиеся с обеих сторон зрители бодро, весело и задорно наблюдают игру, довольные потехой, улыбающиеся, оживленные. Все многочисленные персонажи картины создают цельное, единое впечатление ликующей толпы, активно участвующей в удалой игре и радостно приветствующей победу своего товарища.

Поразительна простота, безыскусственность, непринужденность изображенной Суриковым народной потехи. Важнейшим композиционным моментом картины, как и многих других картин художника, является выражение движения, помогающего понять содержание жизненного явления, передача этого явления в развитии.

В картине Сурикова, прежде всего, подчеркивается лихой взлет всадника — «победителя» городка. Нападение на городок всадников показано художником, как движение из глубины к центру, справа налево. Свое наивысшее выражение оно получает в фигуре, всадника, берущего городок.

Впечатление этого он создает изображением скачущей лошади, которая разрушает снежную стену, раскидывая в стороны снег.

Исходя из такого общего нарастания движения справа налево, Суриков изобразил в целом виде только левую часть городка, а правую часть показал в развалинах. Видимый в картине горизонт с сопками также нарастает, постепенно возвышается также справа налево, поднимается вверх к левому углу картины, как бы повторяя движение скачущих всадников во главе с победителем. Это направление движения усиливается видом кошевы в правой части картины с сидящими в ней зрителями, особенно следами от ее полозьев.

Расположившаяся полукольцом слева от городка толпа зрителей, в свою очередь, оттеняет действие, происходящее в центре картины: она как бы замыкает изображенное, невольно заставляя зрителя переключить свое внимание снова к центру.

Здесь — в сюжетном и композиционном узле картины, у самого городка, и поместил художник наиболее сильные и мужественные, наиболее интересные и запоминающиеся фигуры людей, активно участвующих в игре или пришедших посмотреть на интересное зрелище.

Здоровье, сила, бодрость ярко подчеркнуты Суриковым в собравшейся здесь народной толпе. Румяный паренек в красной рубахе даже распахнул шубу — ему жарко! Он с восторгом наблюдает увлекательную игру. Но особенно буйным поведением и даже озорством выделяются участники игры. Вот молодой парень в желтой шубе, с копной густо растущих волос. Он не замечает, что шапка свалилась с его головы. Полы его шубы отворочены и для удобства заткнуты за пояс. Увлеченный игрой, он яростно стегает коня, стоя почти вплотную к стремительно несущемуся всаднику. Еще один участник игры — юноша в белом полушубке, радостно смеясь, потрясает в воздухе хворостиной.

За первым всадником мы видим наполовину прикрытое развевающейся полой его кафтана лицо смеющегося мужчины, который, подняв руку, приветствует счастливца. Сколько здоровья, непосредственного чувства и искренности в этом лице! А вот мужчина в ушанке и расшитых валенках, виднеющийся за парнем в желтом полушубке. На лице его читается одобрение лихости и ловкости победителя городка.

В образах картины художник ярко и полно раскрыл силу, размах, суровое мужество и ликующее веселье народа, буйную радость жизни, бьющую через край энергию.

Той же задаче подчинена и цветочная гамма картины, основанная на наблюдении сибирской природы и жизни, на подборе красочных предметов быта народа. Основные цветовые массы даны Суриковым также в центре картины. В правой части ее преобладают теплые тона, в левой — более холодные. Центр картины как раз построен на больших цветовых и тональных контрастах, сообщающих изображенному событию особую праздничность, веселье, силу, размах.

С удивительным искусством художник сумел выразить это впечатление жизнерадостности русских людей, их здоровья, веселого задора полнокровия жизни.

Картина вся залита светом, звенит смехом и ликующим весельем. Это подчеркнуто и нарядными, праздничными одеждами зрителей «взятия снежного городка» и их довольными, смеющимися лицами. Ковер, разукрашенная зеленая дуга, яркие одежды зрителей усиливают праздничность настроения.

* * *

Картина «Взятке снежного городка» была написана Суриковым в очень короткий срок — в период его полуторагодичного пребывания в Красноярске. Обстановка и условия жизни, нравы, быт населения, сибирская природа — все это было хорошо знакомо художнику и, бесспорно, во многом облегчило ему создание картины.

Однако одних воспоминаний и наблюдений Сурикову было недостаточно. Великий реалист, он без натуры не делал ни шага. Он любил говорить: «Если бы я ад писал, то и сам в огне сидел и в огне позировать заставлял».

Так поступил художник и теперь. Он поехал в Торгошино и просил тамошнюю молодежь устроить для него городок и примерное сражение за него, но там отказались, потому что давно уже не делали городка. Выручили жители пригородных сел — Ладейки и Березовки, которые «за три ведра водки» устроили городок и его взятие.

Художником здесь же на месте было сделано несколько торопливых набросков красками и карандашом.

Создавая это глубоко оптимистическое, красочное, полное ярко выраженного национального своеобразия произведение, Суриков наполнил его красноярскими крестьянами и горожанами, казаками и жителями окрестных станиц и деревень. В качестве натурщиков для картины он привлекал брата, племянницу и многих своих знакомых.

В лице «главного героя» своей картины художник изобразил одного из своих знакомых — красноярского печника Дмитрия. По другим данным, фигуру и лицо этого «победителя городка», черного человека с напряженным, волевым выражением лица, Суриков написал с торгошинcкого казака Стрижнева.

За победителем спешит второй всадник. Он весь подался вперед и замер, захваченный одним стремлением, одним порывом — победить. Это также один из суриковских знакомых — Александр Николаевич Пестунов, житель города Красноярска. Мы убеждаемся в этом, сравнив лицо всадника с акварельным портретным этюдом «Александр Николаевич Пестунов» (1890 г., Третьяковская галерея).

В кошеве, на спинку которой накинут богатый ковер в цветах, сидит лицом к зрителю мужчина в дохе и меховой шапке. Это — брат Сурикова, Александр Иванович.

В той же кошеве, спиной к зрителям, в горностаевой пелерине сидит двоюродная племянница художника Татьяна Капитоновна Доможилова, преподавательница арифметики, алгебры и чистописания в Красноярском епархиальном женском училище. Эта миловидная, тихая девушка пользовалась глубокой симпатией и уважением Сурикова. В ее облике он справедливо усматривал один из ярких типов красоты русской женщины. Поэтому художник не только вписал образ Т.К. Доможиловой в картину, но и несколько раз изображал ее на отдельных портретах. К сожалению, сохранился только один из них (исполненный масляными красками, он хранится в Третьяковской галерее) — «Портрет Татьяны Капитоновны Доможиловой, двоюродной племянницы художника». Другое очень распространенное название этого портрета «Девушка в сетке».

Рядом с Т.К. Доможиловой, в темной шубке, опустив левую руку в муфте на спинку саней, сидит Екатерина Александровна Рачковская. С этой известной красноярской красавицей Суриков имел возможность неоднократно встречаться в доме ее мужа — врача П.И. Рачковского.

Прекрасное лицо Е.А. Рачковской не раз побуждало художника браться за кисть или карандаш. Ее облик был им запечатлен не только в двух исполненных масляными красками подготовительных этюдах к данной картине — «Головка боярышни» (1890 г., Музей Сурикова в Красноярске) и «Портрет молодой женщины в шубе, с муфтой» (1890 г., Третьяковская галерея), но и в нескольких отдельных портретах.

Большого внимания заслуживают подготовительные этюды Сурикова к этой картине. Они вполне могут считаться самостоятельными портретными работами художника.

Это — прежде всего группа женских этюдов, выполненных масляными красками; «Голова девушки в светлом платке», «Девушка в шубке, отороченной белым мехом» (оба — в собрании семьи художника) и др. На них художник запечатлел различные типы молодых женских лиц, пленяющих свежестью, обаянием здоровья и юности. Особо выделяется среди этих работ этюд «Голова девушки».

Сюда же следует отнести этюды-портреты маслом: «Крестьянин с хворостиной», «Крестьянин в розвальнях», «Всадник» и акварельный этюд «Портрет А.Н. Пестунова».

Наиболее интересен первый из этих этюдов. Перед нами — пожилой крестьянин, одетый в белую, опоясанную красным кушаком, шубу с расшитой полой и шапку-«татарку». В правой, поднятой вверх руке он держит хворостину.

Сравнивая этот этюд с картиной, куда он был включен художником, мы видим, что, оставив позу и одежду крестьянина почти без изменения, Суриков изменил его лицо: сделал его более молодым, жизнерадостным, охваченным веселым упоением жизни.

Наконец, чудесный этюд-портрет «Голова смеющейся девушки» (1890 г., Третьяковская галерея) также был написан художником для этой картины и использован в ней. Славное, широкоскулое, курносое личико этой девушки с большими светлыми лучистыми глазами, соболиными бровями и ясной, мягкой улыбкой, полно прелести, жизнерадостности.

Кроме того, Суриков написал и другой этюд безыменной «смеющейся девушки». На нем изображена девушка, помещенная в картине также в левой ее части, рядом с предыдущей, но ближе к центру (этюд находится в областном музее г. Иваново).

А сколько еще других красноярцев, знакомых ему, но неизвестных нам, изобразил Суриков в лице многочисленных персонажей своей картины.

И не только жители Красноярска и окрестных казачьих станиц и деревень стали у художника прототипами действующих лиц картины. Одежду людей, сани, дуги, лошадей и все остальное писал Суриков с сибирской натуры.

Больше всего трудился художник над тем, чтобы верно передать в картине движение всадника на лошади. Упорно и настойчиво он старался схватить изображение скачущей лошади, которая «идет на городок не головой, а грудью», разрушая снежную стену и раскидывая в стороны снег.

Свидетельством этой кропотливой работы Сурикова над изображением скачущей лошади являются карандашный рисунок «Голова лошади» (Красноярский краевой музей) и исполненный масляными красками этюд «Всадник» (Художественный музей, г. Киров). На последнем мы видим того смелого и могучего «победителя городка», который изображен в картине. Выражение лица, поза, движение рук всадника те же, что и на картине. Только сидит всадник не на черной, а на белой лошади.

Всегда питавший большой интерес к народному быту и внимательно изучавший его, Суриков широко использовал свои многочисленные этнографические наблюдения, свои знания народного быта, крестьянского хозяйственного инвентаря и предметов бытового обихода.

Строго следуя своему девизу: «ничего от себя, из головы — все с натуры», он, например, очень долго и неутомимо разыскивал на базарах нужную ему для картины деревенскую кошеву (сани) с резьбой.

С увлечением и настойчивостью Суриков отыскивал и рисовал с натуры крестьянские дуги и сани-розвальни, дохи и шубы, рукавицы и шапки, валенки и кнуты. Он ходил по базарам, заводил знакомства с крестьянами и казаками окрестных станиц и деревень, беседовал с ними, расспрашивал, рассматривал различные предметы быта и жизни простого народа. Таковы, например, два хранящихся в Красноярском краевом музее акварельных рисунка — «Шапки» и «Крестьяне» (рисунок голов)», на которых изображено более 10 различных типов сибирских летних и зимних головных уборов.

В картине много и других следов кропотливой творческой работы, свидетельствующей о большом интересе Сурикова к народному прикладному искусству, к вещам, украшенным узорами, резьбой, к старинным тканям, коврам, вышивкам.

Чего стоит в этом смысле один только ковер с цветами, изображенный в картине на спинке кошевы! Здесь Суриков показал широко распространенный в Сибири так называемый «тюменский» ковер, очень мягкий, с ярким двухсторонним рисунком.

Но не экзотический интерес и желание зарисовать любопытные вещи руководили Суриковым. Чутье гениального художника подсказывало ему, что все эти образцы народного творчества, поделки искусных рук являются замечательным выражением одаренности, таланта народа, являются проявлением дарований, умения и художественного вкуса простых людей.

Предметы бытового обихода и одежды, присутствуя в картине, отнюдь не господствуют над ее содержанием, не загромождают ее, а, наоборот, придают ей национальный колорит, помогают созданию яркого и целостного впечатления.

Народное искусство, непосредственно и ярко отражавшее труд и быт народа, всегда было для художника почвой, питавшей его мужественный талант.

В тематике и мотивах своих картин, в своих творческих приемах Суриков продолжал и развивал смелость, ясность и реализм народного творчества. И образный стиль картины «Взятие снежного городка» и предметно-вещное наполнение ее глубоко народны.

В этом смысле картина «Взятие снежного городка» является, с одной стороны, убедительной и яркой иллюстрацией глубокого интереса Сурикова к творчеству народных масс, к народному прикладному искусству. С другой, свидетельствуя о меткой наблюдательности художника, о бережном и любовном отношении его ко всем проявлениям народной жизни, народного быта и таланта, она раскрывает могучую силу искусства Сурикова — народные истоки его творчества, органическую близость и связь его с народной мыслью и чувством, с народным бытом и сознанием.

Так, на основе превосходного знания жизни, на основе длительного и добросовестного изучения натуры, привлечения воспоминаний детства и юношеских лет, Суриков создал высокохудожественное произведение. Художник отобразил в нем облик своего великого народа в один из тех редких моментов радости и веселья, когда проявлялись присущая народу смекалка и размах, сила и смелость, когда через край расплескивались народная удаль и молодечество.

Создатель народной реалистической трагедии в исторической живописи, Суриков изобразил в этой картине своего основного героя — русский народ, но не в дни важных и больших исторических событий, как это было в предыдущих его картинах, а в минуты праздничного веселья, в условиях обыденной, мирной жизни.

Особенно ценивший в русских людях проявление силы, удали, стойкости, мужества, он раскрыл содержание своего произведения, как яркое выражение праздничной стороны народного быта — мужественной и богатырской игры, требовавшей от ее участников ловкости, находчивости, здоровья.

Картина «Взятие снежного городка», написанная художником на материале сибирской действительности, сибирской натуры, свидетельствует о том, как много значили Сибирь, ее люди, ее жизнь и природа для творчества Сурикова, для развития и укрепления реалистических демократических, народных основ его таланта.

Изображенный в картине сибирский пейзаж: сияющий солнечный зимний день с рыхлым рассыпчатым снегам — неотделим от образа народа, сверкающего красотой здоровья и веселья, от народа, в котором шумят и играют громадные запасы внутренней энергии.

Вот почему картина «Взятие снежного городка» не выпадает из общей цепи творческих удач художника. Ей свойственна не меньшая широта и глубина охвата жизни, чем историческим картинам Сурикова. Она нисколько не уступает в этом смысле крупнейшим полотнам художника и заслуженно пользуется славой замечательного произведения русского изобразительного искусства.

* * *

Картина «Взятие снежного городка» была впервые показана публике на XIX передвижной выставке в Петербурге 9 марта 1891 года.

Художники, критики и поклонники искусства живо откликнулись на появление новой картины Сурикова, оценив ее, как положительное и необычайно яркое явление в русской живописи.

В.В. Стасов в «Северном вестнике» смело заявил, что новое произведение Сурикова «принадлежит к замечательнейшим картинам русской школы». Он указывал на «интересную и характерную» тему и подчеркивал живописные достоинства картины. «Картина Сурикова оригинальна в высшей степени... Сколько во всем тут красоты, здоровья, свежести, веселья, молодцеватости и изящества у зрителей, особливо у правой группы молодых хохочущих женщин в богатых санях и у молодого парня в сером зипуне, с красным ярким кушаком, посередине картины, парня, махающего прутом на скачущего коня и хохочущего»³.

Примечания

1. Так, сохранился датированный рукой Сурикова 21 сентября 1887 г. акварельный рисунок «Памятник Минину и Пожарскому в Нижнем-Новгороде» (Красноярский краевой музей).

2. См. А. Турунов и М. Красноженова. В.И. Суриков, Москва—Иркутск, 1937, стр. 132—134.

3. В.В. Стасов. Статьи и заметки. Том II. Изд. «Искусство», 1954, стр. 40—41.