«Не ждали»

Некоторые исследователи причисляют эту картину к евангельскому событию — «Явление». Многие вспоминают бесчисленные в мировой живописи «возвращения блудного сына». Можно, наверное, толковать и так, и так. Но, не отказываясь, возможно, от сюжета «блудного сына», Репин всё же написал «Явление». Он очень любил и высоко ценил «Явление Христа народу» А. Иванова, считал её лучшей русской картиной. Много раз (в продолжение 40 лет!) приходил к ней в Румянцевский музей в Москве. Сроднился, сжился с каждым персонажем.

Если сравнить «Явление...» и «Не ждали», то много откроется удивительного. Спина матери, поднявшейся навстречу вошедшему в «Не ждали», и спина рыжеволосого, с белым покрывалом на плече, восставшего навстречу Пришедшему в «Явлении...» — это одна спина. Повороты голов детей, их глаза в «Не ждали» и повороты голов персонажей в правом углу «Явления», и их глаза — это одни повороты и одни глаза.

Словом, сюжет картины, как его ни толкуй, — евангельский. Однако у Репина в «Не ждали» явился ведь совсем не Спаситель, и вернулся вовсе не блудный сын. У этого, кого впустили в дом — нежданного и неузнанного, пожалев, как мокрую собаку, — безумное и мёртвое лицо.

Возвращение такого «блудного сына» в отчий дом — событие трагическое! Огненными, рваными, дрожащими письменами взвились над мирным бытом вопросы: Кто это? Как же это? Мы же его не ждали! Он же, говорили, повесился почти две тысячи лет назад? Разве мы не простили его, опозорившего своё семейство, свою фамилию, сломавшего нашу жизнь и судьбы детей? Мы простили, и мы забыли его. Мы выжили, мы выплыли из этого ужаса... А он — вернулся!

В комнате, куда вошёл нежданный, давно «умерший», — мать без лица (вид со спины), потому что в её лицо в этот миг не надо смотреть никому! И траурная, согбенная фигура матери, «фигура встречи», как будто и взятая-то из чужой картины, — ведь только оболочка души. Эта старенькая, измученная материнская душа первой поднялась своему родненькому, своему погибшему «иудушке» навстречу. Она тоже не ждала! Но она единственная, кто любит. Всякого, и «чёрненького», даже такой страшной чернотой... Как любила «до», так будет любить и «после».

И совсем не случайно Репин убрал с многострадального холста первоначальное «явление» (вариант 1883 года) — плотненькую, обстоятельную, совсем домашнюю революционерку с докторским саквояжем в руке и с раскаянным, просящим об узнавании и прощении материнским лицом. С тревожным и заботливым взглядом на своих драгоценных детей: все ли здоровы?.. Такую, даже не узнавшие её младшенькие, конечно, ждали.

И Репину пришлось искать для картины иного героя. Сначала он искал героя прекрасного и благородного. Какого требовала прогрессивная публика. Такого героя и ждали от «солидарного» Репина. Хотели идеала. Не подходит ли Гаршин? — спрашивал П.М. Третьяков.

Репин прислушался к «солидарному» своему голосу и нарисовал было соответственно: красиво и возвышенно. Но Истина не попустила! И художник стёр фальшь. И написал правду. За что общество его единодушно осудило: ах! исказил, изуродовал прекрасное лицо «народной воли». «Московские новости» неловко заступились: «Художник не виновен, если русские политические преступники не могли возбудить в нём симпатии... сделал несимпатичное ему полуидиотическое лицо центром картины¹.

Общество хотело видеть своего героя другим. Потому что оно в самой глубине своей коллективной души чувствовало, не могло не чувствовать, всеразрушительность и неправедность «общего дела» и именно поэтому требовало для его вершителя мученического, светлого лика.

Но репинская кисть — христианка. Она — не попустила. Герой картины вернулся «тёмным». С бес-светным лицом.

Живой свет остался там, за его спиной, за порогом, — где душистый сад, где жизнь. А в комнате, куда он ступил, свет странный...

Вошедший сумрачен, и вставшую ему навстречу чёрную фигуру матери накрывает косая грязная тень. Но! — за исключением этих двух трагических «теневых» персонажей, все другие действующие лица картины на свету. А свет особенный, какой встречается только в описаниях рая в «Житиях»: «...Свет вижу, как в полдень, а солнца нет», «...Стоят два мужа, чудно осенённые красотой воздуха», «...Увидел я корабль, окружённый чудным светлым воздухом» и т. п. Таким видится освещение в этой картине. Хотя очень напоминает оно и наш обыкновенный летний «серенький денёк». Пожалуй, более всех других деньков любимый.

Вот и Крамской пишет одному из своих адресатов: «Как Вы верно заметили о картине Репина, что всё верно и солнечно, исключая общего впечатления солнечности! Стало быть, верность впечатления лежит где-то за чертой этюдности. Ах, Бог мой, до чего это верно...»^{* 2}.

И Бенуа, чуткий Бенуа, заметил этот свет: «...Я как-то даже забыл о самом сюжете... до того меня пленил льющийся через окна серый свет, до того красивыми мне показались сочетания этих самых обыденных, простейших, будничных красок, до того весь этот interieur, который в натуре мне был бы ненавистен своим убожеством, оказался наполненным жизненностью...»³.

Вот такая обыкновенная история: человек, считавшийся пропавшим, похороненный всем миром, вернулся домой... где его не ждали. И только серый, тонкий свет родного дома обнял его и утешил. Но ведь и сказано: «А о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся». (Лк. 15:32).

«Не ждали» — русская картина уже только потому, что, глядя на неё, все, даже не знающие ни евангельской, ни русской истории, жалеют этого странного, тёмного, потерянного человека. Впрочем, знающие историю, жалеют его ещё больше.

Примечания

*. Не раз говорилось здесь о Репине как о «ретрансляторе» в живопись евангельского Света. Но есть у него и другой живописный свет — неявная в серой дымке, и сквозь непогоды! — солнечность. Назову этот свет «репинский русский», потому что он именно русский и онтологически (раньше говорили «бытийственно») и этимологически. На русском Севере, больше других наших областей скучающем по свету и солнцу, вынести что-то «на русь» — по сей день значит — вынести на свет. Вот этот-то неочевидный свет наших дач, деревень и прочих провинций и удивляет и восхищает зрителя в «Не ждали».

1. Г. Прибульская. Репин в Петербурге. — Л., 1974. — С. 152.

2. И.Н. Крамской. Письма, статьи. В 2 т. — М., 1965. — Т. 1. — С. 284.

3. Цит по: Новое о Репине. — Л., 1969. — С. 139.