П.А. Радимов

Вспоминается июньский полдень 1926 года. По лесной дорожке идем мы, советские художники — Бродский, Григорьев, Кацман и я. Наш путь лежит в Куоккалу к великому Репину. Бродский, его ученик, с Репиным в переписке. Я передвижник, член Товарищества с 1914 года, но бывал на собраниях общества лишь в Москве и ни разу не встречался с Репиным. Каков он — этот знаменитый старик? Незаметно прошли от станции четыре километра. Вот и Куоккала — тихое местечко, кое-где с забитыми домиками, на берегу Финского залива. Репин извещен письмом Бродского, что к нему приедут гости. В аллее тишина, хрустят стручки акаций, безлюдье.

Как в царство Черномора, вступили мы в этот полный идиллической тишины уголок. Вот и решетка ворот, на ней маленькая дощечка с надписью: «Пенаты». Мы входим в калитку, зачарованный сон продолжается. Как в детстве — старый, старый сад, чирикающие воробьи, в зеленом кружеве листвы брызги голубого неба.

Входим на крылечко. Тишина — ни собак, ни запоров. Сегодня среда, и к Репину может зайти любой гость. Это обычай мастера. В этот день он беседует с гостями и гости могут осмотреть его мастерскую. Как это просто и трогательно! Но трогательнее всего сам Репин.

Да, это он. Живой старик с кудрями как ковыль стоит в дверях зала. Легкий белый костюм. Пышный бант-галстук под белым мягким воротником рубашки, порыжевшие стоптанные ботинки.

Всматриваюсь в руки Репина. Это они создали мировые шедевры. Когда правая отказалась служить, Репин научился писать левой.

Завязывается оживленная беседа. Белофинские газеты, изощряясь во лжи и клевете, обливали грязью Страну Советов. Репин хотел знать правду о Советской стране, о революции, и мы поведали ему ее. «Какой великолепный спектакль!» — вырывается у Репина. Перед ним предстала грандиозность событий, он словно услыхал гул революции, заново перестраивающей жизнь.

Мы сидим за круглым столом у радушных хозяев. Без конца текут рассказы художников. По стенам столовой развешаны произведения Репина.

Илья Ефимович зовет нас в сад. Гектар земли под усадьбой — красивый парк с небольшим прудом. Вот башня — «беседка Шехеразады», вот «площадь Гомера», названные так Репиным. Сколько замечательных русских людей побывало здесь: Стасов, Горький, Шаляпин, Маяковский, Павлов. Сад хорош, ласкова его природа, но мы стремимся поскорее увидеть мастерскую художника, где так благотворно для русского искусства протекли творческие часы Репина. Семь часов каждодневно стоял мастер за работой. Наконец, мы в мастерской.

Величайшее было наслаждение — из рук мастера брать для просмотра его рисунки. Вот папка с «Бурлаками», а вот другая — с «Запорожцами». Вот эскиз маслом «Казнь революционерки»: на шею девушки накинута петля. На стенах висят большие картины: «Голгофа», где у городской каменной стены стоят пустые римские кресты и псы лижут кровь. Вот «Явление Христа в Гефсимании». Рядом висят «Натурщица» и портрет Пушкина.

Неожиданно Репин согласился, чтобы мы сделали с него портрет. Он позировал нам так, как делали это в Академии художеств опытные натурщики — около трех часов с перерывом по пятнадцать минут. Двое из нас — Бродский и Кацман — рисовали, а я выпросил у любезного хозяина подрамник с натянутой клеенкой, масляные краски и палитру. Моя дерзость не была осуждена великим мастером. Я написал за этот недолгий срок фигурный портрет, изобразив Репина в кресле на фоне его мастерской. По окончании сеанса, когда Илья Ефимович подошел к моему этюду, я ждал от него укоризны. Но он добродушно посмотрел на меня и сказал одобрительно: «Целая картина».

Этот мой этюд был приобретен с московской выставки для фондов Третьяковской галереи, а я храню в памяти теплое слово великого мастера русской живописи — Ильи Ефимовича Репина.

Примечания

Воспоминания написаны для настоящего сборника.

Павел Александрович Радимов (1887—1967) — художник-живописец и поэт. Один из основателей и руководителей АХРР.

Приложение

Прощаясь с Репиным, Радимов подарил ему свою книгу стихов «Деревня», написав на ней сочиненное в «Пенатах» четверостишие:

Море

Старый художник у моря живет, сединой убеленный,
В море вскипают валы, волны как время бегут.
Старец думает думу о жизни, шумящей как море,
Ветер искусству его вольную славу поет.

1 июля 1926 г. П. Радимов.

Прекраснейшему русскому художнику Илье Ефимовичу Репину от деревенского поэта II. Радимова 30 июня 1926 г. Куоккала.

Музей-усадьба И.Е. Репина «Пенаты».

В ответ Репин прислал Радимову свою книгу «Воспоминания, статьи и письма И.Е. Репина» с надписью: «Павлу Александровичу Радимову. Счастливый его стихами (Море). И. Репин. 19/VII 26» (архив П.А. Радимова, Москва).

Поездка к И.Е. Репину

Посвящается Исааку Бродскому

I

Какой чудесный день! Куоккала вдали.
Мы к Репину идем в его гнездо «Пенаты».
О муза древняя! Ты жизнь мою продли,
Чтоб образ создал я, талантом столь богатый.
Приемный нынче день у Репина Ильи.
Пегас! Могучий конь! Лети ко мне, крылатый.
Пред нами уголок, весь в солнечном сиянье,
Стучится кровь в висках, вокруг одно молчанье.

II

Ты, Бродский Исаак, мой друг, ушедший рано,
Вводи нас, странников Советского Союза,
В финляндские места. Рассказывать не стану,
Как миновали мы аллею, муза, муза!
Я в песне воспевать ту встречу не устану,
Как будто бы снялась тогда с души обуза.
Совет нам нужный даст великий русский гений.
Я Кацману шепчу: «Идем вперед, Евгений!»

III

Открылась в сенцы дверь, и снова тишина.
Засовы сняты здесь, и не звенит звонок,
В волшебный будто сон страна погружена.
Но вдруг открылась дверь, выходит одинок
Великий старец к нам. Седых волос волна
И зоркие глаза; сам ростом не высок;
Пиджак из чесучи, проглаженный жилет,
Нам крепко руку жмет. Привет, привет, привет!

IV

Пегас! Спеши ко мне, не то умолкну я.
Какое первое тогда сказал он слово?
(Ему писали ложь парижские друзья).
«Скажите правду мне про друга Васнецова».
Ответ был нами дан. «Хотел бы я в края
Родные заглянуть. Все для меня там ново».
И Репин, то сказав, прикрыл свои глаза.
А вот и Вера — дочь, она — та стрекоза,

V

Что всем давно мила по солнечной картине.
Гостей зовет за стол. Он кругл, с таким устройством:
Всяк кушанье к себе, его вернув, придвинет,
И незачем прислуг тревожить беспокойством.
Все это для меня в диковинку, в новинку.
Но Репин славился гостеприимным свойством,
Радушен он и прост, в нем никакого форса.
В гостиной у него певцы из Гельсингфорса.

VI

Сопрано, баритон и композитор стройный.
В партере мы, средь нас хозяин добродушный,
Как этот летний день, чудесный, но не знойный.
У скрипача поет смычок его послушный.
Концерт был общества серьезного достойный.
В окно же сад дышал струей своей воздушной.
Но руки от хлопков артистам не устали,
И гости вежливо прощаться с нами стали.

VII

А час спустя пришел весь в штатском генерал,
Сосед по даче он, но с ним случились беды:
Он славу Врангелю нескладную достал
И в глушь заехал сам, чтоб посещать обеды.
У мастера в гостях нередко он бывал.
Ведь тем и славились все репинские среды —
Кто б ни пришел, тот гость. Язвил он тут немало,
Но злость его от нас пылинкой отставала.

VIII

А Репин поругал, и то не нас, за «ять»:
«Мануйлов ректор был, ума же не хватило,
И подпись как мою в картине исправлять?
А если напишу, мне кажется немило —
Ведь «Репин» будун...» За разговором, глядь,
Уж гаснет за окном прекрасное светило,
И вечер наступил. «Вы спите в мастерской», —
Сказал хозяин нам и вышел на покой.

IX

Я с Кацманом иду в святилище и храм,
Иль в мастерскую то ж. Огромнейший диван,
(С Шаляпина портрет когда-то сделан там),
Этюд натурщицы, копна волос на стан
Стыдливо спущена. На миг казалось нам,
Что оживет она. Закрыл ее туман.
Но старого творца могучи были силы,
И долго грезился нам образ этот милый.

X

В шестом часу утра он вышел на балкон,
Потом спустился в сад, где утки у пруда.
Луч солнца золотой блеснул в стекло окон,
И загорелась в них цветным пятном слюда.
А старец у воды, сияньем озарен,
Стоял задумчив, прост и скромен, как всегда.
«Одной ногой я здесь», — сказал сам про себя
И брызнул в куст водой, жасмин-цветок любя.

XI

В саду им названы: луг — площадью Гомера,
Беседка для него — дворец Шехерезады,
Для милой дочери, для стрекозы, для Веры
В кустах устроен грот под именем «Отрада».
Здесь Горький проходил, в словах не лицемеря,
И Маяковский здесь читал свои бравады,
А Репин думал так: он автор «Бурлаков»,
В России он бунтарь, он царских враг оков.

XII

Он истый демократ, художник он народный.
«Не ждали», «Крестный ход», «Сечь», «Арест», «Бурлаки» —
Вот долгой жизни труд и подвиг благородный.
Самодержавные холопы-дураки
Уйдут с родной земли, как тухлый сор негодный.
Проснувшийся народ подымет кулаки.
«Тяжелой поступью взять власть придет народ», —
Писал Касаткину в письме он в давний год.

XII

Мы, гости, в мастерской. Какая здесь пожива
Для взора! Кончен холст «Голгофа». У стены
Собаки лижут кровь, на склоне сохнет ива,
Кресты стоят без тел, солдаты не видны,
Палач ушел в притон, разбой ему не диво,
И души у людей безрадостно темны.
Пусть будет проклято навеки царство Рима!
На небе же зажглась звезда Ерусалима.

XIV

Рукою щедрою нам старец показал,
Что в жизни делал он, чего хотел всегда.
А за столом потом он поднимал бокал:
«Собраться бы на родину, да вот одна беда —
Мешает старость мне, а как бы я желал
Чугуев навестить, как в старые года.
На родине побыть не приведется мне,
Искусство ж будет цвесть в советской стороне.

П. Радимов

Примечания

Архив П.А. Радимова, Москва. Автограф.