Окончание Академии художеств

Отказав Сурикову в золотой медали, Совет Академии выдал ему диплом на звание классного художника первой степени¹ и возбудил ходатайство «в виде исключения» о заграничной командировке (право на которую автоматически давала золотая медаль). Сурикова, видимо, глубоко задела несправедливость решения Совета Академии. И только в марте следующего, 1876 года Суриков сообщил родным: «Я, мама, уже теперь с января месяца не стал получать от П.И. Кузнецова содержания. Я сам хочу теперь самостоятельно работать. Я уже выучился хорошо рисовать, — и затем добавлял в шуточной форме: — В ноябре я получил диплом на звание классного художника 1-й степени и вместе с тем чин коллежского секретаря. Конечно, дело, что чин мне не особенно нужен, но все-таки же я начальство, в спину могу давать! Вот ты и возьми меня! Вон оно куда пошло!»²

Таким образом, в ноябре 1875 года курс Академии художеств, законченный ранее по наукам, был закончен и по искусству. Дальнейший путь «классного художника 1-й степени» Василия Сурикова во многом зависел от того, как сложится его деятельность по окончании Академии: получит ли он, как пенсионер, заграничную командировку, или же должен будет прокладывать себе дорогу самостоятельной работой в России.

Здесь необходимо подчеркнуть, что годы пребывания в Академии дали Сурикову серьезную профессиональную подготовку, так как в литературе о Сурикове нередко встречается огульное отрицание какого бы то ни было положительного значения для него Академии. Так, например, И. Евдокимов писал о Сурикове: «По обязанности, подневольно, по заданию Академии он выполнял, как и все ученики, вещи ему внутренне чуждые, архаические по сюжету, без того необходимого согласия в сердце, которое неизбежно для подлинного вдохновения и «заражения». Таковы были «Милосердный самарянин», «Пир Валтасара» («Падение Вавилона»), «Апостол Павел»³.

Подобные выводы упрощенны и неверны. (Не говоря уже о том, что И. Евдокимов в виде примера неудачных произведений называет как раз самые лучшие из академических работ Сурикова.) Конечно, академическая система воспитания во многом засушивала молодые дарования, толкала на путь подражания готовым образцам, приучала к отвлеченным канонам.

Но если дарование молодого студента и его интерес к реальной жизни были достаточно сильными, чтобы он мог противостоять влиянию казенных штампов и готовых приемов, то в Академии он мог приобрести полезные навыки, и именно в работе над композицией.

Интересно в этой связи привести мнение Я.Д. Минченкова, воспитанника Московского училища живописи, ваяния и зодчества — школы, которая давно порвала с академической рутиной, ложным классицизмом, в которой преподавали лучшие мастера передвижники; Минченкова никак нельзя заподозрить в излишне снисходительном отношении к Академии художеств.

«Хотя мы и бранили нещадно все старое академическое искусство, — писал Минченков, — но чувствовали, что в старой Академии и при ложном ее направлении все же хранились традиции больших мастеров. Было много замысла в композициях, и при большом знании человека выученики Академии не боялись браться за выполнение колоссальных и сложных по композиции картин. Даже последние питомцы Академии, пришедшей к упадничеству в своем классицизме, как Репин, Суриков и некоторые другие, вынесли традиции большого искусства и умение не натуралистически копировать природу, а подчинять ее своим замыслам»⁴.

Суриков проучился в Академии художеств пять лет (с сентября 1869 по октябрь 1875 г.). За это время из талантливого, но совершенно неподготовленного провинциала он превратился в квалифицированного профессионального живописца, овладевшего общей и специальной художественной культурой. В те годы императорская Академия художеств была учреждением полезным и в то же время вредным, опасным для молодых дарований. Вместе с ценными сведениями она прививала своим ученикам и яд ложного академического классицизма, вместе с полезными навыками она обучала своих воспитанников и обветшалым штампам, вместе с профессиональными знаниями она внушала своим студентам реакционную теорию «чистого искусства», вместе с художественным образованием она воспитывала молодых живописцев в духе презрения к реальной жизни, к идейности, народности и национальности русского искусства.

Вид на Кремль зимой. 1876. В., акв.

В этих условиях юноша, попадавший в Академию, должен был обладать не только талантом, но и силой воли, твердым характером, крепкой связью с жизнью своей страны и народа, передовыми убеждениями, чтобы взять от Академии то полезное, что она могла дать, и не поддаться влиянию реакционности ее общего направления, мертвящей силе ее традиционных приемов.

Суриков вышел победителем из этой борьбы. В этом ему огромную помощь оказали происходившее вне Академии бурное развитие русской реалистической живописи конца 60—70-х годов; внутри Академии — преподавательская деятельность П.П. Чистякова.

К окончанию Академии Суриков сумел превосходно овладеть мастерством живописи, не утратив самобытности своего дарования, но накопив силы и знания для самостоятельного творчества в совершенно новом направлении, которое отвечало характеру его таланта и было решительным отрицанием коренных принципов Академии, — в направлении идейного реализма.

Выдающиеся произведения Сурикова, созданные им после окончания Академии, — «Стрельцы», «Меншиков», «Морозова» и другие — не только не были продолжением ее традиций, но, напротив, каждое из них наносило сокрушительный удар по академизму, и именно в той сфере, которая считалась «святое святых» императорской Академии художеств и ее монополией, — в сфере исторической живописи.

Но отсюда вовсе не должно проистекать пренебрежительное отношение ко всем работам Сурикова, выполненным им во время пребывания в Академии, на том основании, что академические принципы были враждебны реализму и что система преподавания в Академии строилась на разработке исключительно библейских и классических сюжетов.

Сам Суриков, критически отзываясь об Академии, говорил: «Но классике я все-таки очень благодарен. Мне она очень полезна была и в техническом смысле, и в колорите, и в композиции»⁵.

Значение Академии художеств в деле подготовки многочисленных кадров талантливых художников и педагогов было отмечено в приветствии ЦК КПСС и Совета Министров Союза ССР от 28 декабря 1957 года, направленном Президиуму Академии художеств в связи с 300-летним ее юбилеем.

Конечно, рассмотренные нами выше работы, выполненные Суриковым в Академии, не свободны от недостатков, несут на себе отпечаток академической условности, штампов, а также незрелости, преувеличений и т. д. Но эти же работы показывают, как развивался талант Сурикова, как, несмотря на трудности и срывы, Суриков не довольствовался повторением готовых академических «истин», а искал самостоятельных решений даже для внутренне чуждых ему библейских и классических сюжетов.

Колокольня «Ивана Великого» и купола Успенского собора. 1876. Б., акв., граф. кар.

Правда, даже в лучших произведениях академического периода — «Милосердный самарянин», «Пир Валтасара», «Апостол Павел» — преодолеть влияние академизма Сурикову удалось не полностью, они не были разрывом с академической традицией, но важно то, что в процессе их создания постепенно вырабатывались и накапливались те реалистические элементы, которые подготовили этот разрыв. Появление первой большой самостоятельной картины Сурикова — «Утро стрелецкой казни» ясно показало, что разрыв произошел, и обнаружило всю глубину, все коренное различие в самом понимании исторической картины Суриковым и исторической живописью, насаждавшейся императорской Академией художеств.

Поэтому было бы натяжкой искать преемственную связь между даже лучшими академическими работами Сурикова на классические и библейские сюжеты и «Утром стрелецкой казни».

Но есть ли связующее звено между этим первым выдающимся произведением Сурикова и предшествующими ему работами? Да, есть, но не в «Милосердном самарянине», не в «Валтасаре», не в «Апостоле Павле» и, конечно, не во «Вселенских соборах».

Нам представляется, что таким связующим звеном является выполненная Суриковым в академические годы картина «Княжий суд». Здесь художник впервые обратился к материалу русской истории и, используя предоставленное ему право на самостоятельную разработку темы, выдвинул на первый план простой народ, а главное — в композиционном решении, в трактовке образов проявил новое понимание самого принципа исторической картины, опирающегося на реалистический метод воссоздания событий и характеров далекого прошлого.

Вот почему при всей незрелости этой картины можно установить преемственную связь между нею и таким неизмеримо более совершенным произведением исторической живописи, как «Утро стрелецкой казни».

1876-й год был годом начала самостоятельной работы Сурикова. Вопрос о том, как сложится дальнейшая деятельность Сурикова в ближайшие годы после окончания Академии, решался в первые месяцы 1876 года, когда шла переписка между Академией и министерством императорского двора по вопросу о заграничной командировке Сурикова.

После того как на октябрьском экзамене 1875 года реакционные профессора провалили присуждение золотой медали Сурикову, что вызвало резкое возмущение Чистякова, недовольство студентов и обратило на себя внимание общественного мнения, оба ректора Академии художеств — Ф. Иордан и А. Резанов — и несколько профессоров обратились к президенту Академии художеств вел. кн. Владимиру с письмом, в котором писали, что, хотя никто из конкурентов не удостоен первой золотой медали, некоторые из программ, а именно Сурикова и Творожникова, исполнены лучше прочих и показывают талант их авторов, вполне достойный поощрения. Письмо заканчивалось ходатайством предоставить возможность этим двум молодым художникам поехать за границу на два года на казенный счет с представлением к 1 января 1878 года картин в качестве отчета их занятий и успехов за границей⁶. Владимир с этим мнением согласился и направил министру императорского двора ходатайство о Сурикове⁷.

Несмотря на скромную просьбу — вместо шести лет длительность командировки испрашивалась всего на два года, — а также несмотря на высокие качества представленной Суриковым картины и его успехи в Академии (4 серебряных и одна золотая медали), ответ из министерства двора, полученный спустя 25 дней, был отрицательным и грубым по тону. Министр двора уведомлял Владимира, «что ввиду положительного закона, определяющего правила о посылке учеников Академии за границу на казенный счет, я не считаю себя вправе ходатайствовать перед Его Императорским Величеством о каком-либо исключении в пользу ученика Академии Сурикова, который не приобрел оказанными им успехами в живописи права на поездку за границу пенсионером Академии.

Министр Императорского Двора
граф Адлерберг»
(8 февраля 1876 года № 554)⁸

Учитывая мнение ряда профессоров Академии и ее Совета, а может быть, также и потому, что была задета «честь мундира» самого президента Академии, Владимир настаивает на своем предложении и вторично пишет министру двора, добиваясь, чтобы ходатайство о командировании Сурикова было доложено царю⁹.

Прошло более двух месяцев, прежде чем Владимир получил раздраженный ответ Адлерберга, содержащий скрытую нотацию: «Его Императорское Величество соизволил разрешить предоставить на сей раз, если Ваше Императорское Высочество изволите находить это необходимым, послать ученика Сурикова за границу на 2 года на счет Академии Художеств... Но с тем, чтобы этот случай не мог служить в будущем примером дли подобных же ходатайств. О таковом высочайшем разрешении имею честь уведомить Ваше Императорское Высочество для зависящего распоряжения.

Министр Императорского Двора
граф Адлерберг»¹⁰.

Стоит лишь представить себе независимый характер Сурикова, его горячий гордый нрав, общее признание его созревшего таланта и одобрение его картины, чтобы понять, как должны были подействовать на Сурикова оскорбительные слова царского чиновника о том, что он «не приобрел оказанными успехами права на поездку за границу» и предупреждение о том, чтобы «этот случай» не мог служить примером «для подобных же ходатайств» в будущем.

Не приходится удивляться, что, когда разрешение в такой унизительной форме было получено, Суриков от поездки за границу отказался.

Суриков мог позволить себе этот независимый шаг еще и потому, что он не сидел сложа руки в ожидании решения, а уже принял участие в составлении эскизов для росписи в московском храме Христа Спасителя на тему «Вселенские соборы»; эскизы были одобрены, и с Суриковым должны были заключить соответствующий контракт¹¹.

Отказ Сурикова от заграничной командировки был доведен до сведения Совета Академии, который 25 августа 1876 года заслушал письмо министра двора и ограничился следующей записью: «По выслушании Совет определяет: вышеизложенное сообщение принять к сведению».

Примечания

1. Текст диплома следующий: «Имп. С.-Петербургская Академия художеств. Дан сей диплом имп. Академии художеств Василию Сурикову на звание классного художника первой степени, которым он, Суриков, удостоен определением Совета Академии 31 октября 1875 года № 2453, состоявшимся за отличные успехи в живописи с присвоением на основании 293 ст. т. III, кн. I. Уст. о службе по опред. прав. (прод. III № 4) права и чин X класса.

К сему прилагается печать Академии. С.-Петербург.
Ноября 4 дня 1875 года

Товарищ президента (подпись)
Конференц-секретарь (подпись)
Производитель дел (подпись)».

Печать.

2. В.И. Суриков, Письма, стр. 43. Письмо от марта 1876 г.

3. И. Евдокимов, Суриков, М.—Л., 1940, стр. 40.

4. Я.Д. Минченков, Воспоминания о передвижниках, М.—Л., 1940, стр. 133.

5. Максимилиан Волошин, Суриков. — «Аполлон», 1916, № 6—7, стр. 54.

6. ЦГИАЛ, фонд 789, год 1869, опись 6, д. 155, л. 21.

7. Приводим текст письма Академии художеств о Сурикове:

«13 января 1876 года
№ 38
Г. Министру Императорского Двора

На бывшем 31 минувшего Октября годичном экзамене по присуждению золотых медалей, из представленных четырех программ на большую золотую медаль, по исторической живописи, никому означенной медали присуждено не было, почему лица эти и не приобрели Всемилостивейше даруемого уставом Академии права быть отправленным на 6 лет, за границу, пенсионерами Академии; между тем, как программа конкурента Сурикова, исполненная лучше трех других, выказала в авторе художественный талант, вполне достойный поощрения, почему Совет, признавая, что путешествие за границею с целью осмотра и изучения произведений древнего и нового времен, несомненно, послужит к дальнейшему развитию и усовершенствованию этого молодого художника, постановил: ходатайствовать о предоставлении ему возможности поехать за казенный счет за границу, на два года для дальнейшего усовершенствования, с тем, чтобы Суриков представил к 1 янв. 1878 г. в Академию картину, как отчет занятий и успехов.

Разделяя таковые представления Совета и имея в виду, что программа и прежние классные работы Сурикова служа ручательством художественного таланта его вполне заслуживают внимания к предоставлению ему возможности ознакомиться с произведениями известных Европейских Мастеров, я считаю обязанностью почтительнейше просить Ваше Сиятельство исходатайствовать Всемилостивейшее Его И. Величества соизволение на назначение Сурикову в виде особого исключения пенсионерского содержания на два года по 300 — год. и 400 путевых.

Подписал: Товарищ Президента Владимир»

(ЦГИАЛ, фонд 789, год 1869, опись 6, д. 155, л. 23).

8. ЦГИАЛ, фонд 789, год 1869, опись 6, д. 155, л. 25.

9. ЦГИАЛ, фонд 789, год 1869, опись 6, д. 155, л. 27. Письмо от 24 февраля 1876 г. № 245.

10. ЦГИАЛ, фонд 789, год 1869, опись 6, д. 155, л. 28. Письмо от 27 апреля 1876 г.

11. По вопросу о присуждении Сурикову золотой медали и предоставлении ему заграничной командировки распространено много неверных суждений. Например, Н. Кравченко пишет, что Сурикову отказали в пенсионерство и в медали: «Предпочли наградить кого-то из своих любимцев» (Н. Кравченко, В.И. Суриков и его творчество. — «Новое время» от 8 марта 1916 г.), хотя документы показывают, что ни один из конкурентов этого года не получил пенсионерства и медали.

И. Давыденко сообщает, что члены Совета Академии «вынуждены были 31 октября 1875 года присудить Сурикову звание классного художника первой степени и отметить картину Большой золотой медалью», и утверждает, будто у Сурикова были основания полагать, что вел. кн. Владимир «спрятал его командировку в карман», желая «отомстить художнику за его независимое поведение». Далее И. Давыденко пишет, будто бы Суриков «с большим упорством добивался удовлетворения своего попранного права» (И. Давыденко, Василий Иванович Суриков, Красноярск, 1948, стр. 19—20). Все эти утверждения не соответствуют действительности. Первоисточником неточностей в книге Давыденко и других авторов являются книги В.А. Никольского. В первой из них автор еще делает оговорку о неизученности вопроса и лишь высказывает предположение об отсутствии денег в казне Академии и о недовольстве князя Владимира независимым поведением Сурикова (Виктор Никольский, В.И. Суриков, творчество и жизнь. М., 1918, стр. 18—19.). Но в следующем издании эти предположения уже излагаются как факты, хотя и без приведения каких-либо доказательств (В.А. Никольский, В.И. Суриков, Пг., 1923, стр. 28—30). При этом перепутана действительная последовательность событий. В.А. Никольский пишет, будто бы ходатайство Академии о заграничной командировке «в виде исключения» увенчалось успехом, «но обиженные художники, не пожелав воспользоваться милостями, наотрез отказались» и «просили дать им заказы по росписи московского храма Спасителя, на что Академический Совет дал согласие». На самом же деле согласие на заграничную командировку Сурикова было дано в письме министерства двора от 27 апреля 1876 г., то есть через сорок дней после того, как Суриков, не дожидаясь ответа, попросил Академию предоставить ему помещение для работы над эскизами росписей для храма Спасителя, и через одиннадцать дней после того, как эскизы Сурикова к четырем «Вселенским соборам» были утверждены царем.