Глава II

Суриков сделал однажды попытку и непосредственно изобразить любезных его сердцу красноярцев в их историческом действовании.

Повесть о красноярском бунте 1695—98 гг., в общих чертах знакомая Сурикову с детства, а вполне ставшая ему известной с 1901 г., и в глазах современного историка оправдывает любимое Суриковым определение его родины: "Краснояры - сердцем яры". Зная ее, понятно, почему Суриков мог гордиться своей "воровской" генеалогией: горстью своей, суриковской, родословной. Суриков черпал здесь из подлинного народного вольнолюбивого моря, заключенного в берега Сибирской истории 17 в. В виду крайней малоизвестности этого исторического эпизода и существенного значения, которое он имел для личности и творчества Сурикова, на нем надо остановиться подробнее.

"Насколько были грандиозны воеводские злоупотребления в Сибири, - говорит историк красноярского бунта¹, - настолько же поражают своими размерами и вызванные ими бунты. Иногда бунты длились по нескольку лет, переходя в открытые военные действия против воевод и их сторонников, которых восставшее население держало в осаде и преследовало всячески; воеводам "отказывали от воеводства" или прямо изгоняли их из городов. На место упраздненной воеводской власти служилые люди избирали своих выборных властей - "выборных судеек" и др., заводили "мирские круги, советы, думы", руководившие борьбою с воеводами и всем вообще движением. При отсутствии воевод эти "воровские" (т. е. вольные) думы брали на себя все функции воеводской власти. Красноярская "шатость" 1695-98 гг., закончившаяся открытым бунтом, выросла на той же почве воеводских злоупотреблений и является типичным представителем бунтов сибирских служилых людей 17 в. Красноярский бунт поражает своею продолжительностью, он длился около трех лет. Все это время существовала в Красноярске выборная организация среди служилых людей; движением руководили выборные судейки (судьи). Последовательно трем воеводам красноярцы "отказывали от воеводства" и добивались их официального смещения. Всего круче они обошлись с самым "лихим" из этих воевод - с Дурново, которого не только держали несколько месяцев "в осаде" (как и Мирона Ваковского), но в конце-концов изгнали из города, при чем воевода только случайно сохранил свою

<...>

жилых людей, которые и подговаривали Самсонова принять участие в избиении "осадных людей" — "вырубить всех". Суриковы, Петр и Илья, участвовали в потайной выборной организации во все время воеводства ненавистного Дурново, при чем организация, собиравшаяся по ночам у Суриковых, так хорошо была утаена, что сыщики не могли открыть имен "выборных судеек". На ночном собрании у Суриковых было решено изгнать воеводу Дурново. Один из суровых "отказчиков" воеводе носил фамилию "В. Торгошин" - это был предок В.И. Сурикова по матери, урожденной Торгошиной. Таким образом и по женской линии Суриков вел родословие от "воровских людей" Красноярского края, - обстоятельство, не отмеченное ни одним из его биографов. "Отказ" от воеводства, предъявленный воеводе восставшими красно-ярами, во главе коих были два предка Сурикова по отцу и один по матери, был так грозен, что воевода удалился в Енисейск, а в Красноярске правили выборные "судейки". Однако, неугомонный воевода вернулся туда через некоторое время, но пробыл немного часов: против него мгновенно составился "воровской круг", с Петром Суриковым и другими служилыми людьми во главе, и через четверть часа круг почти единогласно порешил "посадить на воду" Дурново, т. е. утопить. Это решение объявили воеводе, "поставя во многонародный свой воровской круг", при чем воеводу били.

Прочтя в исследовании Оглоблина подробный рассказ о Красноярском бунте, не тароватый на письма Суриков рекомендовал статью Оглоблина В.В. Стасову и так заразил этого Белинского русской живописи своим восторгом перед "воровской родословной" своей, что Стасов отвечал: "искренно благодарю Вас за указание статьи о красноярском движении... Ваши предки, Илья и Петр, сильно заинтересовали - видно, славные и лихие люди были тогда... И история их не забудет. Вы же, конечно, можете гордиться такими великолепными предками. Само собою разумеется, у меня сильно, с первой же минуты, разыгрался аппетит, и я, читая журнал, не переставал думать: ах, если б Суриков вздумал сделать картину из одного которого-то момента этих сибирских событий, да еще со своими Ильей и Петром. Да, думать-то я думал, но в конце-концов все-таки приходил к заключению, что это - чисто невозможно по нынешним временам. Разве только когда-нибудь в будущем, а когда и сообразить мудрено. А жаль. Как еще жаль!"². Пожелание Стасова, усмотревшего в Красноярском бунте прирожденно-суриковский сюжет, соответствовало такому же желанию самого Сурикова. Под влиянием статьи Оглоблина Суриков принялся за картину "Красноярский бунт" и написал два эскиза к ней (Русский музей в Ленинграде). Суриков выбрал самый драматический момент в красноярской истории - вывод воеводы "на воду".

Воеводу повели к Енисею. По дороге к "воде" наиболее рьяные противники воеводы били его палками и таскали за волосы. Вновь присланный вместо воеводы Лисовский, сибиряк родом, с хорошей стороны известный красноярцам по долгой службе в Енисейске, шел рядом с воеводой и уговаривал толпу не убивать его. Убеждения подействовали. С бранью и ударами, воеводу Дурново "столкнули в лодку". Многие из толпы стали бросать туда "каменьем, для того, чтоб тое лодку угрузить и его, Семена, утопить". Тогда несколько сторонников Дурново и четверо его слуг вскочили с плота в лодку, стали выбрасывать камни в воду и готовились отчалить. Вслед за ними вскочил в лодку и Лисовский, решившийся не оставлять Дурново, пока он не выйдет из опасности. Толпа стала требовать, чтобы Лисовский вышел из лодки, крича, что они его из Красноярска не отпустят для того, что быть ему у них вместо воеводы. Лисовского вытянули из лодки на берег, а Дурново с его девятью спутниками отпихнули от плота. Только благодаря этому эпизоду с Лисовским Дурново спасся, лодка поплыла прочь от города, но толпа на берегу продолжала еще несколько времени осыпать лодку камнями³. Суриков принялся за композиционную разработку этого эпизода, такого "суриковского" и по участию в нем предков его и по суриковскому историческому народному драматизму, заключенному в нем. Эпизод вполне соответствовал основному требованию Сурикова к историческому сюжету. "Я не понимаю действия отдельных исторических лиц, - мне нужно вытянуть их на улицу", т. е. погрузить в действия народных масс. Однако, картина не пошла дальше двух эскизов: в первой половине 900-х гг. художник занят был завершением давнего, не менее "суриковского" по существу, но более широкого по теме замысла: он писал своего "Разина".

Примечания

1. Н. Оглоблин. Красноярский бунт 1695-98 гг.. Из истории народных движений 17 в. Журнал Министерства народного просвещения, 1901 г., кн. V, стр. 25-26.

2. Письмо от 16/XII 1902г. "Искусство" 1925 г., № 2, стр. 281-282. Стасов разумел здесь цензурные условия художественных выставок начала 1900-х годов и выражал опасение, что цензура не допустила бы на выставку картины со столь революционным сюжетом. И характерно для Сурикова, что это описание нисколько не остановило его начать работу над этим, запретным для выставок, сюжетом.

3. Оглоблин, назв. соч., стр. 61-62.