К 80-летию Дмитрия Владимировича Сарабьянова. В поисках «цельного знания»

О смысле и сущности искусствоведческой науки Дмитрию Владимировичу Сарабьянову приходилось в печати высказываться не раз. Пожалуй, наиболее доверительно, я бы даже сказал доверчиво, ученый поделился своими соображениями на этот счет в «Предварительных замечаниях» к сборнику своих трудов «Русская живопись. Пробуждение памяти», вышедшему в свет в 1998 году в «Библиотеке журнала "Искусствознание"». Высоко оценив достижения многих отечественных и зарубежных специалистов, автор, на мой взгляд, очень к месту вспомнил давнюю мечту русской гуманитарной мысли о «цельном знании», никак не сводящем аналитические усилия исследователя ни к отвлеченному умствованию, ни, тем паче, к добросовестному использованию пришедших извне новомодных понятий и методологических идей. Попытки обозначить контуры подобного знания, использовать его склонность к постановке онтологических проблем искусства, выявить его способность освещать и освящать глубинную «связь времен» — возможно, главное свойство творческих интенций Д.В. Сарабьянова. В этих размышлениях профессиональное кредо кажется неотделимым от жизненной позиции ученого, от окрашенного его личностью долголетнего духовного опыта.

Основные научные труды Д.В. Сарабьянова, если смотреть на них глазами библиографа-регистратора, довольно легко выстраиваются в хронологический ряд, а сам путь ученого в пространстве русской художественной культуры предстает с этой точки зрения последовательным движением автора от одной исторической эпохи к другой (что, разумеется, не исключает постоянных заглядываний то в прошлое, то в будущее). В самом деле, у истоков творческой биографии Сарабьянова находится его известный капитальный труд «Народно-освободительные идеи русской живописи второй половины XIX века» (1955) — дополненная кандидатская диссертация молодого специалиста. Обрела публичную научную жизнь и докторская диссертация Д.В. Сарабьянова «Федотов и русская художественная культура 40-х годов XIX века» (в виде одноименной книги она была издана в 1973 году). В промежутке появляются в свет и другие солидные сочинения. Назову среди них: «П.А. Федотов» (1969), «Русская живопись конца 1900-х — начала 1910-х годов» (1971), «Русская живопись начала XX века. Новые направления» (1973). Названия перечисленных трудов сами по себе много говорят об эволюции научных интересов их автора, о расширении сферы его исследовательской деятельности. Многое говорят, но мало что объясняют. Краткий экскурс в жизненную биографию ученого позволяет, мне кажется, вникнуть в еще одну, часто скрытую от позднейшего наблюдателя сторону дела.

В 1957 году состоялся Первый Всесоюзный съезд художников. Среди выступавших на съезде был Д.В. Сарабьянов. Молодой искусствовед, как и многие другие делегаты, выразил надежду живых творческих сил на грядущие перемены. Сарабьянов оказывается в это время одним из самых влиятельных и авторитетных советчиков художественной молодежи, участником выставочных вернисажей и критических дискуссий, на которых формировалась общественная позиция и творческая платформа «шестидесятников».

Драматичная судьба целого поколения сильно влияла на человеческое и профессиональное самоопределение личности. Поступив в 1941 году на искусствоведческое отделение Московского института философии, литературы и истории, Сарабьянов, как и многие его сверстники, вскоре уходит на фронт. После ранения возвращается в Москву и возобновляет студенческие занятия на искусствоведческом отделении Московского государственного университета. В 1949 году университет окончен. Начинается напряженная исследовательская и педагогическая деятельность.

Ко второй половине 1950-х вместе с углублением искусствоведческой эрудиции обострялось чувство ответственности и перед художественным наследием страны, и перед современным состоянием ее искусства. Приходилось считаться с тем, что серьезная историко-культурная проблема — традиция и новаторство — стараниями официальных инстанций все чаще оказывалась общим местом газетных передовиц, превращалась в пустой, демагогический лозунг, используемый ради конъюнктурных целей. Предстоял серьезный, научно обоснованный пересмотр обеих частей этой двуединой формулы — пересмотр, основанный на глубоком познании многовекового художественного опыта в сфере пластического творчества. Взлеты и трагедии искусства начала XX века требовали в этом смысле особого исследовательского внимания. Бывали случаи, когда приходилось глубже познавать не только историю искусства, но и самого себя, — и это тоже было велением эпохи.

Причастность Д.В. Сарабьянова к заботам и тревогам духовной жизни с полной очевидностью сказалась и на академических интересах исследователя. Нетрудно установить хронологическую и логическую связь между его частыми художественно-критическими выступлениями в поддержку исканий молодых живописцев и концентрацией его научных усилий вокруг тех эпизодов истории русского искусства, когда ход событий определяла творческая дерзость.

Кабинетные занятия не долго были единственным видом деятельности ученого. Во второй половине 1950-х годов Д.В. Сарабьянов — один из руководителей академического Института истории искусств. Приглашенный на этот пост патриархом нашего искусствознания академиком И.Э. Грабарем, он много делает для подготовки очередных книг многотомной «Истории русского искусства». Позже ученый становится профессором Московского государственного университета, где в течение двух десятков лет заведует кафедрой истории отечественного искусства.

Служебные обязанности, естественно, отнимали много времени, но столь же очевидно, что они служили серьезным дополнительным стимулом к постоянным размышлениям о фундаментальных проблемах художественного развития России, о национальных особенностях русского изобразительного искусства, о способах и формах его синтетической характеристики. Едва ли не все обобщающие работы Д.В. Сарабьянова — прямой или косвенный отклик на возникающие здесь непростые вопросы.

Традиции и новаторство — один из таких вечных вопросов, в какие бы словесные формулировки он теперь ни облекался, какими бы изощренными аналитическими методами он ни исследовался. Реальная история искусства требует в этом случае от специалиста прямого и честного ответа, оставляющего в стороне диалектические игры и ориентированного на содержательную суть художественного процесса. Историческая память культуры (равно как и самого исследователя) может пробуждаться или же исчезать, но проблема остается.

Последние десять-пятнадцать лет Сарабьянов систематически занимается изучением русского пластического авангарда. Результаты этих серьезных академических штудий хорошо известны. На рубеже 1980—1990-х годов в печати появляются одна за другой его работы на эту тему — крупные статьи в капитальных монографиях и в обстоятельных каталогах больших выставок произведений Василия Кандинского, Казимира Малевича, Марка Шагала, Любови Поповой. В современных суждениях о русском изобразительном искусстве первой четверти XX века одно из самых авторитетных слов принадлежит именно Д.В. Сарабьянову. Он частый и всегда очень желанный участник множества научных конференций, обсуждающих общественные и эстетические проблемы художественного радикализма. Ученому совершенно чужды «тусовочные» страсти по поводу заново открываемых полотен — его исследовательское внимание сосредоточено на том, чтобы обозначить место русского авангарда в мировой художественной культуре.

Пока дело касается взглядов на это искусство изнутри него самого, все кажется ясным. Такой аспект особых методологических хлопот теперь уже не вызывает — в последние годы специалисты довели почти до скучноватого автоматизма основные аналитические приемы в характеристике подобного материала, отработан и вполне рационализирован понятийный аппарат. Серьезные контроверзы возникают тогда, когда исследователи стараются оценить новаторские дерзания снаружи — глазами историка искусства, занятого идентификацией национальных художественных традиций, озабоченного выявлением их содержательного, духовного уровня.

Разумеется, эту проблему можно вообще спокойно обойти (кстати, так часто и поступают многие теперешние поклонники и знатоки авангардного творчества). Д.В. Сарабьянов сознательно идет навстречу трудностям синтетического изучения разно-природных творческих импульсов, усматривая ответственную задачу исследователя как раз в том, чтобы вникнуть в глубинную связь между мировидческими, «жизнетворческими» и пластическими идеями искусства авангарда. Поискам именно такого, комплексного подхода к изучаемому предмету посвящена одна из недавних программных работ ученого — «Русский авангард перед лицом религиозно-философской мысли» (1993).

Оборотная сторона той же проблемы — особенности русского искусства, лучше всего познающиеся в его сравнении с творческими поисками других национальных художественных школ. Этими научными задачами ученый увлекся давно и, судя по всему, надолго. Достаточно назвать его капитальный и, пожалуй, наиболее известный труд «Русская живопись XIX века среди европейских школ. Опыт сравнительного исследования» (1980).

Тема сама по себе не новая, но для каждого автора, старающегося всерьез к ней подступиться, она остается труднейшим испытанием собственных профессиональных возможностей, укорененности его новаций в духовных ценностях культуры. Совершенно очевидно, что подобная постановка вопроса требует от специалиста особой эрудиции. Но главный, самый трудный искус заключается в другом: поступать так, чтобы в поисках национальной идентификации русского искусства, его своеобразия не утратить исследовательскую корректность, избегнуть всякого рода «патриотических» соблазнов и не упустить из виду общие закономерности мирового художественного процесса — идет ли речь, к примеру, об архитектуре русского классицизма или же о живописи передвижников. В этом смысле только что упомянутый труд Д.В. Сарабьянова безупречен и продолжает лучшие традиции отечественной компаративистики.

Когда в 1989 году, долго пролежав в издательстве, появилась очередная книга Д.В. Сарабьянова «Стиль модерн. Истоки. История. Проблемы», она были воспринята научной общественностью как логический результат, точнее говоря, как естественное ответвление давних исследовательских и педагогических занятий ее автора. Сарабьянову приходилось считаться с тем, что за три-четыре десятилетия до того через страны Европы и Америки прокатилась волна необычайно сильного увлечения модерном, оставив после себя вполне материальный след в виде десятков солидных научных изданий, сотен выставочных каталогов и статей. С некоторым опозданием мода на модерн возникла и в нашей культурной жизни. Вышедшая книга Сарабьянова об этом стиле имела, по существу, два общественных адреса: она была обращена и к научным кругам, и к тем творческим силам, которые на деле старались реализовать очередную страсть к художественному прошлому.

Стилевая типология искусства — вообще родная стихия Д.В. Сарабьянова-аналитика. Сама тема книги давала большой простор для реализации этих наклонностей ученого. Стилевая природа модерна, сам процесс стилеобразования исследуются в ней на разных уровнях — от общих эстетических предпосылок до живой ткани пластических образов.

Предлагаемый очерк творческого пути Д.В. Сарабьянова — отнюдь не библиографическая справка. В пределах журнальной статьи таковую дать вообще невозможно, если учесть, что за годы своей деятельности ученый опубликовал на русском и других языках около четырехсот работ. Однако в дополнение к уже упомянутым стоит все-таки назвать хотя бы скороговоркой еще несколько книжных изданий, вносящих в научную биографию ученого и педагога новые черты, позволяющих лучше оценить интенсивность его исследовательских занятий. Вот, к примеру, несколько из них: «С.А. Чуйков» (1958), «Образы века. О русской живописи XIX столетия, ее мастерах и их картинах» (1967), «Алексей Васильевич Бабичев. Художник, теоретик, педагог» (1974), «Валентин Серов» (1982), «История русского искусства второй половины XIX века» (1989), «История русского искусства конца XIX — начала XX века» (1993). Для выразительности общей картины можно было бы упомянуть здесь ряд капитальных трудов, вышедших за рубежом.

Если судить по количеству теперешних замыслов, частично уже успешно осуществленных, а в ряде случаев к этому очень близких, Д.В. Сарабьянов встречает свое восьмидесятилетие, сохраняя исследовательскую напористость и целеустремленность, и это не дежурная фраза обычных юбилейных заметок. Искусствоведческие интересы ученого остаются столь же фундаментальными и многообразными. Как и прежде, они сосредоточены вокруг ведущих проблем Новой истории отечественного искусства и методологических задач гуманитарного знания. Д.В. Сарабьянов не только сохранил, но и умножил свое умение дистанцироваться от суетных забот научной жизни, никак не уклоняясь от участия в ее серьезных практических делах. Уже много лет он возглавляет Научный совет по историко-теоретическим проблемам искусствознания Отделения историко-филологических наук Российской Академии наук, координирующий искусствоведческую деятельность наших специалистов. Продолжая активно сотрудничать с отечественными и зарубежными издательствами, автор готовит к выходу в свет ряд новых своих трудов, в частности, книги, пополняющие серию компаративистских штудий исследователя. Прочным остается интерес и к художественным проблемам русского пластического авангарда.

Ученики Д.В. Сарабьянова — весьма существенная часть не только его научно-педагогической биографии, но и судеб нашей искусствоведческой науки последних десятилетий. 30 подготовленных кандидатов наук — таков немалый личный счет ученого. В историографии искусствознания как-то не принято говорить о научных школах. Между тем, если бы такая классификация была произведена, сарабьяновская школа в науке о русском искусстве обрела бы вполне определенные очертания.

Сердечно поздравляя Дмитрия Владимировича Сарабьянова, ученого с мировым именем, действительного члена Российской Академии наук, хочется от всей души пожелать ему здоровья и новых творческих достижений.