«Четверги» в Артели художников

Васнецов бывал на вечерах Артели художников, так называемых «четвергах», его приглашали друзья. В то время Артель располагалась в просторной квартире с огромными окнами, поделенной на комнаты и мастерские в доме, на углу Вознесенского проспекта и Адмиралтейской площади. Заказов в Артель стало поступать так много, что Иван Николаевич Крамской стал опасаться: вдруг в «погоне за деньгой» художники начнут изготовлять халтуру. Руководитель Артели приглашал и молодых помощников — они и учились у мастеров, и немного подрабатывали сами. Возможно, одним из таких помощников одно время был и Виктор Васнецов.

Вот как вспоминал «четверги» в Артели Репин: «Собиралось от 40 до 50 человек... Через всю залу ставился огромный стол, уставленный всякими художественными принадлежностями. Желающий выбирал себе по вкусу материал и работал, что в голову приходило. В соседней зале на рояле кто-нибудь играл, пел. Иногда тут же вслух прочитывали серьезные статьи о выставках или об искусстве. Так, например, лекции Ипполита Тэна об искусстве читались здесь переводчиком Чуйко еще до появления их в печати. Здесь же однажды Антокольский читал свой «Критический взгляд на современное искусство». После серьезных чтений и самых разнообразных рисований следовал очень скромный, но зато очень веселый ужин. После ужина иногда даже танцевали, если бывали дамы».

Васнецов посещал «четверги» и работал в Артели с октября 1866 года по зиму 1871—72 года — то есть почти весь период, когда жил в Петербурге. Главным заводилой, «сердцем» вечеров был все тот же деятельный и умный Крамской. Здесь Васнецов познакомился и сдружился с блистательно-остроумным весельчаком, пейзажистом Ф. Васильевым, «гениальным мальчиком», как называл его Крамской, который умер так рано, в расцвете своего таланта; с «богатырем русского пейзажа» И. Шишкиным и многими другими известными в будущем мастерами...

Васнецов рассказывал, как Шишкин заражал и покорял «четверговцев» своей чудесной русской речью, искрометным, безудержным весельем. Васнецов и его друзья с удивлением и восторгом наблюдали, как Шишкин своими мозолистыми пальцами создавал, исправлял и переделывал на глазах у всех свои великолепные рисунки....

В мастерских Артели, по воспоминаниям Репина, «было множество книг серьезного характера, валялись в разных местах совсем новые журналы и газеты того горячего времени. По вечерам, до поздней ночи, здесь происходили общие чтения, толки, споры. Вырабатывалось сознание прав и обязанностей художника». Студенты двух крупнейших учебных заведений тогдашней столицы — Академии художеств и Петербургского университета — тоже часто встречались здесь, на углу Вознесенского и Адмиралтейской и устраивали совместные диспуты.

Скульптор Марк Антокольский тоже отдал дань демократической обстановке, царившей в Артели художников: «Наша внутренняя жизнь шла своим чередом, не имевшим ничего общего с Академией. Благодаря Репину я познакомился с некоторыми товарищами... Скоро из нас составился кружок. Мы часто собирались, передавали друг другу академические новости, читали, спорили, шумели, пели и расходились поздно ночью. Впоследствии к нам присоединились, кроме товарищей по Академии, также и некоторые слушатели Университета, и кружок принял несколько более систематическую организацию. После вечернего класса мы собирались у каждого по очереди... Каждый из нас по очереди позировал; один читал вслух, а прочие молча, притаив дыхание, рисовали... Иногда затевались у нас споры... преимущественно тогда, когда на наших вечерах были студенты... Искусство казалось им праздной забавою, очень дорого стоящей и, в сущности, никому не нужною. Тогда еще не затих знаменитый спор: «что лучше: яблоко в действительности или яблоко написанное?» Мы схватывались с ними, боролись, доказывали противоположное. Кричали до хрипоты, далеко за полночь, спорили по нескольку человек вместе, поодиночке, выносили спор на улицу, уносили его с собой домой. Назавтра спорили уже между собой художники... В самом деле: что такое искусство, кому оно нужно, какая его цель? Каков идеал? Чего оно хочет от человека? От самой жизни? Какую пользу оно приносит? Имеет ли оно право на существование?».

Диспуты кипели не только в Артели, но и в мастерских художников. Вечером 12 сентября 1869 года на один из таких диспутов у Антокольского собрались друзья — В. Васнецов, И. Репин, Г. Семирадский. По приглашению Антокольского в тот день к ним пришел известный музыкальный и художественный критик Владимир Васильевич Стасов.

«В назначенное время я был у Антокольского, — вспоминал позже Стасов, — Он жил тогда уже не со своим приятелем И.Е. Репиным и помещался в маленькой квартирке на Васильевском острову, на углу 7-й линии и Академического переулка. Комната, куда я вошел, была маленькая. Низенькая, в два окна, и почти ничего не давало знать, что здесь живут художники. Не знаю, потому ли, что у них не было еще тогда никаких больших собственных работ, а маленькие этюды и рисунки лежали где-нибудь особо, или же в этот день освободили место для гостей, но не видать было нигде по стенам или вдоль их никаких рисунков или набросков, а на столах — скульптурных этюдов. Комната казалась почти голая. Кроме одного исключения, про которое я сейчас скажу. Я нашел уже всех в сборе. Были тут, креме самого хозяина, И.Е. Репин, Г.И. Семирадский, П.О. Ковалевский, В.М. Васнецов (не помню, кто еще) и некто Буткевич, тоже художник, тогдашний большой приятель их всех. Мы тотчас все перезнакомились. Это все были еще воспитанники Академии, посещавшие ее классы молодые люди, все родившиеся в сороковых годах, значит, юноши лет 20-ти с небольшим, и ни один из них не был уроженец петербургский, все приехали из провинции. Типы были все разные. Кто светловолосый, кто темноволосый, иные великороссы, другие малороссы, иные с польским, татарским и еврейским обликом, но все тоненькие совсем, молодые, живые, любопытные, внимательные, вечно интересующиеся. Первый разговор пошел у нас тотчас же про эскиз из зеленой глины, стоявший на окне, всем им хорошо известный, а мною еще никогда не виденный. Этот эскиз содержал частицу «Инквизиции» Антокольского <... . Этот этюд сильно мне понравился. Я заговорил о нем, о всей композиции Антокольского, молодые художники тоже стали высказывать свои мнения, кто за, кто против необычной новой скульптурной попытки, и скоро разговор перешел от эскиза Антокольского на общие принципы и задачи, сначала скульптуры, а потом и всего искусства. Затеялся даже горячий спор между Семирадским и мною. Он стоял за искусство идеальное, я — за реальное, и главным предметом спора сделалось голландское искусство с его маленькими сценками из ежедневной, действительной, мало величественной, но глубоко правдивой жизни голландского крестьянства и мещанства XVII века в деревне и в городе. <... Спор вышел очень живой, горячий и продолжительный».

Васнецов почти не принимал активного участия в том споре, хотя Стасов отмечал, что все, кроме Семирадского, «были искренние и ревностные реалисты». Эта встреча запомнилась им обоим. В 1898 году Васнецов на вопрос Стасова, помнит ли он тот вечер у Антокольского 13 сентября 1869 года, ответил: «Вечер у Антокольского мне памятен, но подробности спора Вашего с Семирадским не помню. Кажется, вопрос шел о реализме (Вы) и идеализме (Семирадский) в искусстве. Наш вечер был шумен и увлекателен...». То было первое знакомство Васнецова и Стасова, который станет постоянным критиком в течение многих десятилетий его творческой судьбы.

Занятия в академических классах требовали много времени, большого напряжения сил. Поэтому Васнецов оставил свою работу в литографическом заведении Ильина, стал брать заказы в Артели художников — выполнял различные литографические работы, в основном копии и репродукции с известных картин для книг.

Сохранилось несколько рисунков, сделанных Васнецовым «для себя». Это его наблюдения за людьми, различные уличные сценки. Глядя на них, становится понятно, почему Крамской впоследствии так восхищался умением Васнецова «схватывать» определенные типы. С одного рисунка на нас пристально смотрит добродушное лицо седого монаха-сборщика, держащего большое блюдо для подаяния. Этот рисунок, выполненный в 1869 году, выдает руку уже опытного мастера, которому под силу изображать самые сложные ракурсы тел и передавать если не характер, то состояние человека. На другом рисунке мы видим забавную жанровую зарисовку — «Купец в передней у пристава». Толстый купец подобострастно улыбается, поправляет одежду, приглаживает рукой волосы, готовясь встретиться с начальником... Все это передано очень живо, темпераментно, с юмором.

Между тем дела в Академии продвигались успешно. В 1869 году Васнецов получил две Малые серебряные медали за рисунок «Два обнаженных натурщика» и за этюд с натуры. В 1870 году ему присудили Большую серебряную медаль за эскиз «Пилат умывает руки». Тогда же Васнецов получил от Академии денежное пособие в двадцать пять рублей и ему назначили стипендию.