Суд над С.И. Мамонтовым

В сентябре 1899 года на семью Мамонтовых обрушилось несчастье: Савву Ивановича обвинили в растратах при строительстве Северной железной дороги и посадили в следственную тюрьму. Позже ходили слухи, что сделано это было с единственной целью — уберечь его от самоубийства. Как бы то ни было, несколько месяцев Мамонтов провел в следственной тюрьме, в одиночной камере. Там он страдал прежде всего от одиночества. Человек, который всегда находился в самой гуще людей, занимался активной деятельностью, — вдруг оказался замкнут в четырех стенах. В камере его здоровье резко ухудшилось — он начал страдать приступами бронхиального удушья.

Поддерживала и воодушевляла Савву Ивановича в эти тяжелые месяцы любовь к искусству: даже из тюрьмы он продолжал заботиться о постановках новых спектаклей Частной оперы. В своих письмах к В.Д. Поленову он просил сделать декорации к опере «Ожерелье», строил новые планы художественной деятельности...

Художники, деятели искусства не остались в стороне, оказывали Мамонтову свою поддержку. В.Д. Поленов направил письмо прокурору Московского окружного суда с просьбой перевести Савву Ивановича из тюрьмы под домашний арест, давая поручительство за него. М.В. Нестеров слал Елизавете Григорьевне письма, полные заботы, внимания и душевного участия. Молодой Исаак Левитан, который тоже успел оценить прелесть Абрамцевского содружества художников, по поводу ареста Мамонтова высказался весьма категорично: «Мы, русские, совершенно не умели ценить культурные заслуги перед обществом. Не оценили г. Мамонтовых. Мне кажется, само государство должно было прийти на помощь Савве Ивановичу, памятуя многие и многие заслуги, и поддержать его, когда он пошатнулся, не дать ему рухнуть...».

Валентин Серов, который в те дни работал во дворце над портретом императора Николая II и имел возможность общаться с ним, обратился к царю со словами: «Мой долг заявить Вам, что все мы, художники — Васнецов, Репин, Поленов и т. д. сожалеем об участи Саввы Ивановича Мамонтова, т. к. он был другом художников и поддерживал, как, например, Васнецова в то время, когда над ним хохотали...». На это Николай II быстро ответил, что распоряжение им уже сделано и что он считает Третьякова и потом Мамонтова людьми, много сделавшими для русского искусства.

18 февраля Поленов сообщил Васнецову радостную весть: Савву Ивановича перевели под домашний арест. Распоряжение об этом сделал сам император — видимо, под влиянием общественного мнения.

Однако Мамонтов вернуться в свой московский дом на Садовой не мог: там был произведен обыск, имущество опечатано. С женою, Елизаветой Григорьевной, он окончательно расстался, поэтому в имении Абрамцево, оформленном на ее имя, он тоже поселиться не мог.

Еще в 1896 году С.И. Мамонтов перевел Абрамцевскую керамическую мастерскую в Москву. На небольшом участке земли по 2-й улице Ямского поля (близ нынешнего Савеловского вокзала, в те годы — дальняя окраина Москвы) были построены жилые и хозяйственные постройки. Эта небольшая усадьба тоже стала называться «Абрамцево». Именно здесь и поселился Савва Иванович, здесь же, под охраной судебных приставов, ожидал он решения суда.

Художники, друзья Мамонтова — В. Поленов, В. Васнецов, Н. Кузнецов, М. Антокольский, И. Репин и многие другие — с тревогой и волнением ожидали суда над Саввой Ивановичем. Было решено составить совместное обращение к великому князю Владимиру Александровичу как президенту Академии художеств, чтобы он посодействовал оправданию Мамонтова. Поленов совместно с Васнецовым составили текст этого обращения, подписали его многие художники.

Савве Ивановичу, еще находившемуся под домашним арестом, был преподнесен торжественный адрес, в котором среди многих имен первой стоит подпись В. Васнецова. В этот послании есть такие строки: «Все мы, твои друзья, помня светлые прошлые времена, когда нам жилось так дружно, сплоченно и радостно в художественной атмосфере приветливого родного кружка твоей семьи близ тебя — все мы в эти тяжелые дни твоей невзгоды хотели хоть чем-нибудь выразить тебе наше участие.

Твоя чуткая художественная душа всегда отзывалась на наши творческие порывы, мы понимали друг друга иногда без слов и работали дружно, каждый по-своему. Ты был нам другом и товарищем. Семья твоя была нам теплым пристанищем на нашем пути: там мы отдыхали и укреплялись силами. Эти художественные отдыхи около тебя были нашим праздником <... .

Мы, художники, для которых без высокого искусства нет жизни, провозглашаем тебе честь и славу за все хорошее, внесенное тобой в родное искусство, и крепко жмем тебе руку».

Художники преподнесли Мамонтову две книги, из которых он черпал вдохновение для своих работ, — Библию и сборник русских былин.

Как рассказывал один из очевидцев, суд над Саввой Ивановичем стал его подлинным «бенефисом».

Мамонтова блестяще защищал знаменитый адвокат Ф.Н. Плевако, который начал свою речь словами: «Что? Мы пришли судить Мамонтова? Как, и вы, и мы пришли судить Савву Ивановича Мамонтова — человека великого духа?..». Речь адвоката была построена столь виртуозно, что Мамонтов был полностью оправдан. Когда был зачитан оправдательный приговор, стены зала дрогнули от рукоплесканий. Толпа бросилась со слезами обнимать своего любимца.

Савва Иванович сохранил свое доброе имя, но был почти разорен. После суда он лишился дома на Садовой со всем имуществом, которое в нем находилось. Состоялся варварский аукцион. С молотка ушли полотна Васнецова «Ковер-самолет» и другие его произведения, драгоценная майолика из Абрамцевской мастерской, работы самого Мамонтова, старинная мебель... Некоторые вещи с аукциона попали в Русский музей, остальные — разошлись по частным коллекциям, некоторые — исчезли.