Московская атмосфера

В марте 1877 года Васнецов с семьей переехал в Москву. Через Мясницкую, Лубянскую площадь, Кузнецкий мост, Охотный ряд и Моховую площадь извозчик привез седоков в один из переулков Остоженки. Здесь Васнецовы поселились на верхнем этаже небольшого деревянного дома, окруженного садом. Об этом жилье для Виктора Михайловича заранее позаботились его друзья — Поленов и Репин, к тому времени уже жившие в Москве.

Тридцатилетний Васнецов раньше бывал в Москве только проездом. Теперь ему впервые предстояло по-настоящему разглядеть город, который вовсе не напоминал привычного «европейского» Петербурга.

В XIX веке Москва была городом усадеб. Небольшие деревянные одноэтажные, редко двухэтажные дома располагались в глубине обширных дворов, обсаженных плодовыми деревьями. Город утопал в садах. Вокруг уютных, узких кривых улочек и переулков было множество пустырей, москвичи превращали их в огороды или в выпасы для домашнего скота. Не редкостью было увидеть корову, которая медленно брела по узкому переулку — направлялась домой с летнего пастбища. Многочисленные нарядные церкви сверкали золотом куполов почти на каждой улице старой Москвы... Такая «патриархальность» сохранялась в Москве очень долго, вплоть до начала XX века.

В конце 70-х годов XIX века русские художники один за другим стали покидать Петербург и перебираться жить в древнюю столицу Российского государства — Москву. Почему они сознательно меняли европейский блеск «туманного» Петербурга на довольно провинциальную в те времена Москву?

Немалое значение для купеческого собирательства имела сама атмосфера Москвы как города особого, обладавшего, по выражению известного коллекционера, князя Щербатова, особым и труднопередаваемым очарованием. В то время Москва, по контрасту с Петербургом, воспринималась хранительницей национальной русской старины. Петербург — город регулярной планировки, построенный европейскими архитекторами на «иноземный» лад. Не случайно поэтому северная столица всегда больше тяготела к европейскому искусству. А Москва, с ее особой атмосферой седой старины, стала тем местом, где формировалось русское национальное художественное сознание.

После окончания пенсионерской поездки Репин и Поленов переселились в Москву. Убеждая Поленова сделать выбор в пользу Москвы, Илья Ефимович писал своему другу: «Нет, брат, увидишь сам, как заблестит перед тобой наша русская действительность, никем не изображенная. Как втянет тебя, до мозга костей, ее поэтическая правда. Как станешь ты постигать ее, да со всем жаром любви переносить на холст — так сам удивишься тому, то получится перед твоими глазами, и сам первый насладишься своим произведением, а затем и все не будут перед ни зевать. О Москве я все так же думаю, как и прежде. Это для нас необходимо, неумолимо и страшно выгодно».

Репин высказал в этом письме очень важное понятие — «поэтическая правда» Москвы, русской действительности. Вот что стояло на повестке дня! Вот чего стало недоставать русским художникам! Увлеченные бытописательством, выбором самых неприглядных, но «назидательных» сюжетов из народной жизни, они захотели по-настоящему глубоко заглянуть в поэзию русской старины, почувствовать ее «изнутри» в памятниках искусства, которыми была так богата древняя столица...

Хорошо сказал об этом драматург А.Н. Островский: «В Москве все русское становится понятнее и дороже. Москва — город вечно обновляющийся, вечно юный. Через Москву волнами вливается в Россию великорусская сила».

Васнецова еще в Париже начинало тянуть к поэтической правде народного творчества. Ему захотелось оставить в стороне все дрязги, весь прозаизм обыденной жизни и попытаться проникнуть в саму суть русского народного творчества, отразить в своих карти-нах народную веру, народные поэтические представления о прекрасном.

Позже Виктор Михайлович рассказывал, что, приехав в Москву, он почувствовал, что «приехал домой и ехать уже больше некуда». Древние памятники Москвы — Кремль, Василий Блаженный — заставляли его чуть не плакать, до такой степени все это «веяло родным, дорогим, своим, несравненным»...

Переехавшие в Москву друзья по Академии и по Парижу — Репин, Поленов, Левицкий — образовали здесь нечто вроде художественной колонии, подобной той, что была в Париже. Виктор Васнецов на равных вошел в это содружество.

Художники вместе проводили время, вместе изучали Москву и ее окрестности. Вот что писал И.Е. Репин в письме к Стасову: «Я все езжу и хожу пешком по окрестностям Москвы, в компании с Поленовым и Левицким, а иногда и с Васнецовым. Какие места на Москве-реке! Какие древности еще хранятся в монастырях, особенно в Троицко-Сергиевском и Саввинском! Вчера только я побывал в Звенигородско-Саввинском монастыре. Какое место! Там была сельская ярмарка. Но это еще не главное, а главное — какого я видел там дурака-юродивого — чудо!».

Прогулки чередовались с чтением серьезных журналов, размышлениями, спорами о новых явлениях в искусстве. «Не думайте, что я один нахожу эти последние статьи движением вперед, — отчитывался Репин перед Стасовым. — Нет, и все приятели мои, Поленов и Васнецов, и прочие — того же мнения. Да и не может быть иначе...»

Подобные же чувства «открытия» русской истории испытывал в те же годы и молодой Василий Иванович Суриков, который после окончания Академии художеств тоже переселился в Москву. Он, как и Васнецов, бродил по древней столице в поисках образов для своих исторических картин и на Красной площади «камни допрашивал», ибо «они видели», они — «свидетели» тех жутких, кровавых событий, которые потом с поразительной правдой, доходящей до «ясновидения», отразятся на его великих полотнах...

Поселившись в Москве, Суриков получил официальный заказ — монументальные росписи в новом московском храме Христа Спасителя. Здесь он познакомился и подружился с Васнецовым и Репиным, стал бывать у них. Репин вспоминал, что в эти первые годы, проведенные в Москве, художники сговорились «помочь Сурикову, но так, чтобы не задеть его самолюбия».

«Слабым» местом выпускников Академии художеств было рисование женской обнаженной натуры. Этому там нельзя было научиться — натурщиц в штате Академии попросту не было. Поэтому художникам приходилось позже, часто за границей, самостоятельно восполнять этот «пробел». Репин решил завести у себя в мастерской раз в неделю совместные рисования с обнаженной модели, с тем чтобы на эти штудии заманивать и Сурикова, «подвинуть слабую сторону его искусства»

Эти натурные классы проходили в мастерской Репина раз в неделю на протяжении нескольких лет — вплоть до 1882 года. Кроме Сурикова, эти классы посещали и другие московские художники — И.С. Остроухое, В. А Серов и другие.

Несмотря на дружный кружок друзей-единомышленников, Васнецов, однако, поначалу с трудом привыкал к Москве, но был «больше доволен, чем нет», как написал он в письме к Крамскому. Иван Николаевич ответил: «К Москве Вы еще не привыкли; и не привыкайте, а интересное забирайте все — Вы на это способны».

В первые недели и месяцы в Москве Васнецов часто посещал Оружейную палату, галерею П.М. Третьякова. В.Д. Поленов, у которого в Москве было много друзей и родственников, водил своего друга по другим адресам известных коллекционеров. Так, благодаря Поленову, Васнецов познакомился с собранием картон К Т. Солдатенкова, у которого в особняке на Мясницкой находилось множество старинных книг, первый вариант «Явления Христа народу» и эскизы к нему А Иванова, а также картины Федотова, Перова, Айвазовского, Боголюбова, Шишкина.

Посетил Васнецов и коллекцию зарубежного искусства в особняке Д.П. Боткина на Покровке. Сам Д.П. Боткин, много лет провел на дипломатической службе за границей, сумел собрать великолепную коллекцию, в которой были настоящие шедевры — пейзажи Сильвестра Щедрина и этюды Александра Иванова...