В.М. Лобанов. Несколько слов о Я.Д. Минченкове и его книге

В литературно-художественных и артистических кругах Москвы девяностых и девятисотых годов квартира писателя В.А. Гиляровского в Столешниковом переулке звалась Столешниками. Она была одним из мест, где часто встречались люди самой разнообразной социальной принадлежности, самых различных взглядов и направлений.

Чаще всего заглядывали сюда, конечно, люди, связанные с искусством. Л.Н. Толстому и Ф.И. Шаляпину, А.П. Чехову и И.Е. Репину, А.М. Горькому и В.М. Васнецову, М.Н. Ермоловой и А.И. Южину была хорошо знакома дорога в Столешники. Их, как и многих других, неудержимо тянуло к В.А. Гиляровскому — талантливому писателю, превосходному журналисту, жизнерадостному и бесконечно доброму человеку.

Обычно литературная и артистическая Москва собиралась в Столешники к пятичасовому вечернему самоварчику. Здесь беседовали, обменивались мыслями и новостями текущей жизни, иногда спорили.

В.А. Гиляровский, с утра занятый редакционной работой, старался возвращаться домой к этому времени. Он всегда стремительно влетал в столовую с ворохом самых последних, свежих новостей, а часто приводил с собой кого-нибудь из интересных людей, встреченных им в редакции или на улице.

Однажды, помню, вместе с ним появился в столовой человек интеллигентного, типично «чеховского» вида тех времен, среднего роста, сухощавый, с бородкой, с усталыми глазами и медленными, застенчивыми движениями.

— Знакомьтесь, — громовым голосом произнес Гиляровский, обращаясь к присутствующим, среди которых в тот вечер, кажется, были и А.И. Куприн, и И.А. Бунин, и живописец С.А. Виноградов.

— Это художник Яков Данилович Минченков, только что из Питера, привез картины передвижной выставки — масса нового от Репина, Маковского, Дубовского и других.

— Картины, Владимир Алексеевич, только еще едут, — поправил пришедший. — Они пока в вагоне, а мне как уполномоченному Товарищества по организации выставки надо кое-что собрать у москвичей вместо тех вещей, что остались у покупателей в Петербурге. И Илья Ефимович и Владимир Егорович наказали вам, москвичам, кланяться и просили нам, передвижникам, помочь!

Яков Данилович, подсев к столу, начал медленно, глуховатым голосом рассказывать художественные новости Петербурга: об отношении публики к выставке, о проданных картинах...

Организация выставки в наше время резко отличается от того, что делалось в этой области полвека назад.

Теперь над устройством каждой большой выставки коллективно трудятся десятки художников и организационных работников, целый штат технического персонала.

У передвижников и в других тогдашних крупных художественных объединениях для этого выделялись один-два человека, преимущественно из самих же художников, которые и решали все технические вопросы: подыскивали и арендовали помещения, собирали и доставляли экспонаты, заказывали каталоги и билеты, следили за порядком.

От культурного уровня, вкуса и энергии этих людей, называвшихся уполномоченными на выставке или заведующими, зависел во многом успех выставки и, главное, продажа картин, что в дореволюционных условиях сбыта художественных произведений в немалой степени определяло материальные условия жизни и творческой работы многих и многих живописцев.

Н.А. Касаткин очень эмоционально писал в 1901 году Н.Н. Дубовскому о важности продажи картин и о необходимости правильного выбора уполномоченного для выставки:

«Петербург и Москва, — писал Н.А. Касаткин, — два города, где главным образом происходит продажа наших картин, — наш главный ресурс в жизни, требующий заботливого и расторопного отношения к этому делу.

В настоящее время дело продажи картин значительно изменилось, как показала нам выставка «36-ти» в Москве. Время, когда мы (т. е. передвижники) стояли вне конкурса и покупатель добивался чести иметь вещь передвижника, осталось в прошлом. В настоящее время есть бодрая борьба за свое дело и понимание искусства. Я не предлагаю хватать покупателя за рукав одной рукой, а другой залезать к нему в бумажник, но и изображать лежачий камень не время — вот мои соображения.

Сопровождающему выставки надо вменить в обязанность зорко и чутко относиться к запросам покупателя и не изображать только сопровождающего, имеющего взгляд, что дело старое, налаженное и само собой идет безо всякого напряжения со стороны сопровождающего, — это не по времени» (архив ГТГ).

Яков Данилович Минченков — художник-пейзажист, человек тонкого вкуса, большой чуткости и зоркой наблюдательности — на протяжении последних десятилетий деятельности передвижничества бессменно являлся таким «уполномоченным Товарищества передвижных художественных выставок».

Рядом с ним должны быть названы и другие уполномоченные по выставкам, оставившие по себе добрую память: Вячеслав Павлович Бычков, Цезарь Александрович Мюнстер, Павел Петрович Сауров.

Все они, художники по образованию, не просто организовывали выставки и продавали картины. Это были настоящие, искренние друзья искусства. Я.Д. Минченков и В.П. Бычков сами писали и показывали на выставках картины, П.П. Сауров и Ц.А. Мюнстер занимались реставрацией, «починкой» картин, и каждый из них преданно любил искусство, близко знал множество больших и малых художников, старался «устраивать» их произведения, помогать молодежи «встать на ноги».

На выставках эти уполномоченные обычно занимали небольшие комнатки или «закуточки» за щитами, на которых были развешаны картины. Отсюда они зорко наблюдали за всеми текущими делами выставок и руководили ими; порой давали пояснения публике, налаживали общение художников с приобретателями картин, служили как бы посредниками между ними.

На протяжении более десяти лет и в Столешниках и на выставках мне приходилось встречаться с Я.Д. Минченковым, порой мимолетно, а иногда подолгу разговаривать с ним, наблюдать, как он, не торопясь беседовал со зрителями, с приходившими на выставку художниками.

Интересно было смотреть, как подчеркнуто спокойно и деловито разговаривал Яков Данилович, стоя у картин, с вечно куда-то спешившим И.Е. Репиным, язвительным В.Е. Маковским, добродушнейшим А.М. Кориным, с часто кипятившимся Н.А. Касаткиным и барственного вида В.Д. Поленовым.

Долгими были беседы Якова Даниловича с приезжавшим из Петербурга Н.Н. Дубовским, который в те годы держал «руль управления» передвижными выставками и ведал всеми хозяйственными и финансово-расчетными делами Товарищества. В разговорах с ним Яков Данилович не столько отчитывался в текущих делах, сколько направлял мысль и волю собеседника на все то, что считал важным и нужным, в чем был глубоко убежден. Оба они искренне верили, что в Товариществе есть еще единство общих стремлений и нет разногласия, но вместе с тем понимали и то, что высший подъем передвижничеством уже пройден, что близится закатный период существования организации и к нему надо быть готовым, как к естественному и неизбежному концу.

— Мы свое дело сделали, — говорил Яков Данилович Н.Н. Дубовскому, — и надо стремиться только сохранить уважение общества, завоеванное долгими годами несомненного успеха и большим количеством произведений, внесших поистине грандиозный вклад в русское передовое реалистическое искусство.

Преданность Якова Даниловича передвижническим делам, его настоящую заинтересованность всем, что так или иначе соприкасалось с Товариществом, очень наглядно раскрывают его письма к И.Е. Репину, Н.Н. Дубовскому и другим художникам, сохранившиеся в архивах.

После Октябрьской революции, когда Товарищество стало искать новые формы своей деятельности, Яков Данилович писал в одном из последних писем к Н.Н. Дубовскому в декабре 1917 года: «По закрытии этюдной выставки, если будет возможность поехать, — уеду на хутора...»

«Хутора» — это станица Каменская на Донце (сейчас город Каменск), родные места его детства, куда и уехал Я.Д. Минченков, исчезнув в последующие годы из поля зрения людей, близко его знавших.

Шли годы, об Якове Даниловиче не было ни слуха, ни духа.

В начале тридцатых годов на одной из выставок ко мне подошел человек, сказавший, что приехал с юга, привез В.А. Гиляровскому и мне привет от художника Я.Д. Минченкова. Мы разговорились, и я услышал, что Яков Данилович живет в Каменске, учительствует и очень бы хотел получить весточку из Столешников. Так мы узнали о местонахождении Якова Даниловича.

В.А. Гиляровский, которому я рассказал об этом, тотчас же написал Я.Д. Минченкову письмо и очень скоро получил от него ответ. Установилась переписка.

В одном из писем В.А. Гиляровский предложил Якову Даниловичу записать то, что он помнит о своих встречах с И.Е. Репиным и передвижниками, многие из которых были его личными друзьями.

Некоторое время спустя от Якова Даниловича были получены записанные в ученических тетрадках воспоминания об И.Е. Репине. Вскоре к нам в Столешники стали приходить по почте и другие тетради из характерной для того времени плохой бумаги, исписанные ровным, разборчивым почерком, почти без поправок и помарок. В них Я.Д. Минченков ярко, образно, впечатляюще рассказывал о своих встречах и разговорах минувших дней.

Эти воспоминания неожиданно раскрыли совершенно неведомую ранее сторону даровитой натуры Якова Даниловича, может быть, даже более интересную и талантливую, чем его живопись. Они показали его зоркую наблюдательность, умение подмечать характерные особенности своих собеседников и рассказывать о них колоритным и сочным языком, рельефно лепящим образ человека.

Записи воспоминаний Я.Д. Минченкова не только засвидетельствовали несомненный литературный талант их автора; в них заинтересованный читатель получил «из первых рук» первоклассные, во многих случаях почти уникальные факты и сведения о жизни передвижников, рисующие их облик, творческий и просто человеческий, часто с вовсе малоизвестных сторон. Положение Я.Д. Минченкова в Товариществе и роль, которую он там играл, обусловили его широкую осведомленность во всех вопросах современной ему русской художественной жизни и позволили осветить ее «изнутри», и с такими подробностями, какие решительно были бы недоступны для иного, стороннего наблюдателя.

Все это, вместе взятое, и определило значение «Воспоминаний» Я.Д. Минченкова как одного из интереснейших произведений нашей не слишком обильной мемуарной литературы из области искусства.

Иногда бывает так, что человек, всю жизнь проработавший в одной какой-нибудь области, благодарную память о себе оставляет совсем в другой, прямого отношения к его основной деятельности как будто не имеющей.

Яков Данилович окончил московское Училище живописи, ваяния и зодчества; всю жизнь он усердно писал пейзажи, в которых было много наблюдательности, задушевности, лиризма. Создавал их медленно, с трудом («Благодаря неопытности, — говорил он, — в своей привычке долго писать, если я начал весенний этюд, то кончал его чуть ли не осенью»). Свои пейзажи он из года в год экспонировал на передвижных выставках, находил для них покупателей — но теперь их местонахождение мало кому ведомо, а знают его и ценят как автора «Воспоминаний о передвижниках», которые он писал в последние годы жизни, все время сомневаясь, могут ли эти воспоминания быть кому-либо интересными.

В итоге оказалось, что «Воспоминания» не просто интересны, но и представляют собою книгу, чрезвычайно ценную во многих отношениях. На ее страницах перед читателем предстают выведенные им люди во всей неповторимости их облика и характера, порой в противоречиях, со всеми их радостями и страданиями, творческими успехами и неудачами, со всем тем малым и великим, что было в них, — одним словом, живые люди, многие из которых являются славой н гордостью русской художественной культуры и о которых пока, кроме Якова Даниловича, еще никто в «минченковском плане» не писал.

Достоинства книги Я.Д. Минченкова очевидны и велики. Не лишена она и недостатков.

На склоне лет, когда Минченков писал своп воспоминания, многие факты и даты непрочно удерживались в его памяти, в них есть неправильности и прямые ошибки; поэтому сведения, им сообщаемые, часто нуждаются в проверке. Не все является приемлемым в характеристиках, которые он дает некоторым художникам. Перед нами не исторический труд, а книга воспоминаний, со всеми неизбежными для этого жанра недостатками — и неоспоримыми достоинствами, с лихвой перекрывающими авторские погрешности.

«Воспоминания о передвижниках» Я.Д. Минченкова, несомненно, займут почетное место на книжных полках всех, кто не безразличен к судьбам нашей отечественной художественной культуры. Без книги Я.Д. Минченкова, при всех ее недочетах, не могут обойтись ни специалист, изучающий историю русского изобразительного искусства, ни вообще всякий, кто знает и любит драгоценное наследие, оставленное нам мастерами русской национальной школы живописи, и стремится глубже и полнее познать его.

М.В. Лобанов