Глава шестая. Возвращение Васнецова в Петербург. Произведения Васнецова, связанные с русско-турецкой войной 1877—1878 годов

Пребывание Васнецова, Крамского, Репина, Ковалевского в Париже в 1876 году совпало со временем, когда весь мир был взволнован событиями на Балканах, вызванными национально-освободительным движением славян. Доведенные до отчаяния системой национального гнета и беспощадной эксплуатации, славяне перешли к организованной борьбе. Вокруг турецко-балканского вопроса разгорелась борьба заинтересованных в своих выгодах и влияниях великих европейских держав. Особенно заинтересовано было английское правительство, защищавшее выгоды английского капитала, боровшегося за преобладающее место на ближневосточных рынках. Боясь усиления России на Балканах, Англия не только не оказывала положительного влияния на разрешение Турцией балканского вопроса, но желала подавления восстания славян. В апреле 1876 года было жестоко подавлено восстание болгар. Зверство и кровопролитие приняли невероятные размеры. Местами болгарское население было поголовно уничтожено. Такие события не могли не волновать. Жившие во Франции русские художники горячо реагировали на текущие события. Глубоко потрясенный происходившим, Крамской делился своими переживаниями с друзьями, находившимися в Париже, и высказывал свои взгляды в письмах на родину. Его переписка интересна, как показатель того, что думали и чувствовали лучшие русские люди. Крамской хорошо разбирался в общественно-политическом смысле происходивших событий. В письме к П.М. Третьякову он сообщал: «Долго я не обращал внимания на восточные дела, то есть не то, чтобы не обращал, а как-то отмахивался: ну, думаю, что это будет — посмотрим, а теперь что же такое? Хотя давно уже в Болгарии что-то делалось нехорошее, но все это в порядке вещей, на то турки, думаю. Но вот сегодня прочел часть переписки дипломатической, внесенной членами английского министерства в парламент... признаюсь, потерял хладнокровие... Теперь даже для меня, ничего не сведущего в этих делах, ясно, что это не турки, к сожалению... Слишком ясно, что самые цивилизованные и развитые люди позволили! Причем же эта наша хваленая цивилизация, если она не способна обуздать человека от желания сохранить грош во что бы то ни стало!.. Просто кровь у меня остановилась, когда правда для меня сделалась очевидна! Это не турки вешают, жгут, истребляют поголовно всех — не турки! Это ужасно! Как мрачен мир божий и как печально будущее!.. Меня теперь интересует, что Россия? То есть не правительство, а Россия?.. Я... о народе, о России, о Москве, наконец! Как бы мне хотелось что-нибудь узнать, как бьется сердце Москвы, что делают и говорят в городе и вообще в обществах русских?..»¹.

Пятого ноября (24 октября) 1876 года также из Парижа Крамской взволнованно писал Суворину: «Я положительно потерял хладнокровие и все думал: что же Россия?.. Что же, наконец, народ? Как он там?.. Как же, думаю себе, не произойдет взрыва негодования? Разве можно терпеть?.. Ведь режут! Понимаете ли, режут! Днем, на глазах просвещенной Европы. Что тут рассуждать!.. Сдается мне, что ни одна война XIX столетия не затрагивала таких, чисто человеческих сторон и не подводила итогов, насколько у просвещенных и цивилизованных народов осталось сердца. Жутко становится теперь в наше время!.. Знаете, есть припев такой у либералов: человек респектабельный, в белом галстуке, во фраке, необычайно вежливый и честный, спокойно сидит в тихом уютном кабинете и хладнокровно соглашается, чтобы лучше там, каких-то болгар, что ли, перерезали, нежели допустить пошатнуться цифре неизбежно поступающего дохода. Нехорошо!»² Двадцатого августа 1876 года он писал П.М. Третьякову: «Война в настоящее время за дело, поднятое славянами, я думаю, была бы неизмеримо выше многих войн, она нашла бы огромную поддержку и в обществе и в народе...»³.

П.М. Третьяков в ответ подробно описывает Крамскому положение дел в России с апреля 1876 года. Он говорит о всеобщем энтузиазме, о желании самых широких слоев населения помочь восставшим славянам, причину же задержки с объявлением войны предполагает в неподготовленности царского правительства к военному выступлению. Но Третьяков отмечает излишний оптимизм: «Казалось, что через неделю сербы будут в Константинополе. К тому же... газеты поддерживали это самообольщение»⁴. Мучительно волнуясь, Крамской спрашивает, как реагирует на события народ, страна? Третьяков отвечает: «Россия ведет себя относительно славян вовсе не позорно. Когда и на какое дело русские люди столько жертвовали капиталов, сколько жертвуют теперь и жертвуют бескорыстно, и как ничтожны все эти денежные пожертвования в сравнении с жертвой собственной жизнью, а сколько этих жертв принесено уже, и несмотря на все неудачи и разочарования (Третьяков разумеет тут военные неудачи сербов. — Н. М.-Р.), — количество охотников жертвовать своей особой не уменьшается, а с каждым днем увеличивается»⁵. Отвечая на положительную оценку Крамским войны за освобождение славян и явно сам сочувствуя ей, П.М. Третьяков пишет: «Воображаю, что за энтузиазм будет тогда, когда и теперь происходят овации отъезжающим добровольцам, демонстрации в пользу войны... увлечение не только на словах, а и на деле, сколько отправилось из простых хороших людей семейных, не говоря уже о молодежи, которая делала это не по рассудку, а по чувству, много было фактов весьма трогательных...»⁶. 23 сентября он сообщает: «Русские люди продолжают добровольно приносить себя в жертву — это весьма поучительно и трогательно...»⁷. А 15 апреля 1877 года Третьяков радостно пишет: «У нас 12-го числа праздник (это был день подписания манифеста об объявлении войны. — Н.М.-Р.). Дай бог, чтобы эта радостная встреча войны не омрачилась дальнейшими событиями и результаты ее могли бы быть также радостно встречены»⁸.

Таково было настроение в России летом и осенью 1876 и весной 1877 года.

Военная телеграмма. 1878

Насколько глубоко развертывавшиеся события затрагивали русских художников, живших в то время в Париже, можно судить по тому, что В.Д. Поленов под влиянием их отправился добровольцем в Сербию, К.А. Савицкий мечтал последовать его примеру, но это ему не удалось. Васнецов, по свидетельству его сына, также записался добровольцем, а потом хотел ехать на место военных действий как художник-корреспондент⁹.

Взгляды и переживания Крамского, отражавшие настроения демократической общественности, были близки и понятны его друзьям-художникам. Совместное обсуждение международного положения с Крамским и другими друзьями учило Васнецова вглядываться глубже в явления, рассматривать их всесторонне, тем более что Крамской убежден был, что «художник должен быть одним из наиболее образованных и развитых людей своего времени. Он обязан не только знать, на какой точке теперь стоит развитие, но и иметь мнение по всем вопросам, волнующим лучших представителей общества, мнение, идущее дальше и глубже тех, что господствуют в данный момент, да вдобавок иметь определенные симпатии и антипатии к разным категориям жизненных явлений»¹⁰. Естественно предположить, что те же мысли он высказывал и жившему тогда у него Васнецову, которого он любил и талант которого пестовал. И это дало свои результаты в последующих произведениях Васнецова, явившихся откликом на военные события 1877 года.

Возвращение Васнецова в Россию весной 1877 года совпало с началом русско-турецкой войны. На родине он увидал предугаданный Крамским и описанный Третьяковым большой патриотический подъем. Многие шли добровольцами на войну. Народ воспринимал ее как войну освободительную за братьев-славян, восставших против турецкого ига. Народ действительно искренне горел желанием помочь славянам и самоотверженно шел на войну, царизм же, прикрываясь флагом освободительной войны, преследовал свои реакционные цели — отвлечение внимания народных масс от внутренних противоречий жизни самодержавной России.

Русская армия проявляла исключительную храбрость и стойкость. Крепка была вера в победу. Начало войны было успешно. Но бездарность царского командования, неумение справляться со стоявшими перед ним боевыми задачами, безразличное отношение к судьбе солдата, заботы о своей карьере, а не о людях и не о деле — все это привело уже летом к крупным военным неудачам и огромным человеческим жертвам. Второе поражение под Плевной в июле, стоившее русским семи тысяч жизней, при значительно меньших потерях турок, произвело чрезвычайно тяжкое впечатление. Царское правительство и высшее военное командование пытались скрыть свои неудачи. Но правду от народа утаить было трудно. Она становилась известна различными путями. Так, например, ярый реакционер Победоносцев, внимательно через свою агентуру следивший за настроениями внутри страны и осведомленный о возмущении населения, писал наследнику, предупреждая его о том, что упорное «молчание из армии» кажется «зловещим» и что «иностранные газеты и телеграммы приносят... слухи и вести одна другой хуже... Внезапно посреди быстрых успехов начались неудачи, очевидно, от ошибок, от непредусмотрительности, от неосторожности со стороны распорядительных властей. Вмиг доверие к этим властям потрясено, а теперь всевозможные неудачи представляются воображению... Народные умы ужасно взволнованы, и теперь по случаю совершенной неизвестности и наших неудач всюду слышится ропот»¹¹.

Чтение таблицы выигрышей. 1872. Рисунок

П.М. Третьяков в конце июля 1877 года, очевидно, после того, как ему стало известно о неудачном втором штурме Плевны, пишет Крамскому: «Я нахожусь в ужасно нервном состоянии, гораздо худшем прошедшего лета. Уже давно, со дня первых неудач наших на Кавказе и в Аз[иатской] Турции, а теперь все хуже и хуже...»¹².

Крамской ему на это отвечает: «Тревога в настоящее время весьма и весьма законна, со своей стороны скажу, что время мрачное, всюду — куда ни посмотри...». И дальше смело указывает причину этих несчастий, переходит к необходимости политических изменений в России. «Да, самый лучший государь и самое лучшее правительство, но абсолютное, роковым образом осуждено на ошибки, от которых больно и стыдно народу...»¹³.

Август 1877 года принес еще одно поражение, страшнее и хуже других, особенно возмущавшее потому, что причиной его был исключительно карьеризм, честолюбие, абсолютное нежелание видеть в солдатах живых людей. Это был третий штурм Плевны, назначенный не в нужное по стратегическим соображениям время, а по случаю именин даря. Главнокомандующий, брат царя, пожелал подарить имениннику Плевну, условия же для штурма в это время были совершенно невозможными. Местное командование предупреждало об этом ставку, но штурм все же состоялся 30 августа. Это стоило русским потери пятнадцати тысяч человек.

Боясь революции, Победоносцев, извещая наследника (Александра III) о положении дел внутри страны, сообщал ему на фронт: «Ошибки упорные, повторяющиеся изо дня в день, теперь на устах у всех и каждого. Приезжающие из армии не находят слов выразить горечь и негодование свое на бессмысленность планов и распоряжений... Это грозит в будущем великой бедой целой России, если все останется в армии по-прежнему. Что-нибудь надобно делать, чтоб растворить эту желчь, чтобы погасить это негодование»¹⁴. Как ни старались скрыть размеры поражений и сгладить впечатления, слухи и сведения о них доходили. Показательно в этом отношении, например, полное горькой правды письмо В.Д. Поленова с театра военных действий, хотя оно и относится к более поздним событиям осени и зимы.

Карс взяли (Победа). 1878

Двенадцатого января 1878 года он писал из Брестовицы: «А каково бедным солдатам приходилось! В одном нашем отряде замерзло и занесено снегом около трехсот человек; были случаи, что больные замерзали в госпиталях... Природа как будто сговорилась с людьми. Мало ей, что около трехсот тысяч людей убито и искалечено войной, да около 80000 мирных жителей зарезано и вдвое более пущено по миру, нет же, и она захотела участвовать в общем празднике и несколько тысяч своих жертв прибавить для округления счета. Бедное человечество! Когда-то ты перестанешь страдать?..¹⁵

В иллюстрированных журналах того времени появлялись рисунки военных корреспондентов. В «Пчеле» за октябрь 1877 года был помещен рисунок очень тяжелого содержания: массовое захоронение убитых под Плевной 30 августа. Положение дел вызывало законное возмущение в передовой части русского общества и в народе. Разделяя общее негодование, мрачно настроенный, Васнецов, наблюдая жизнь столицы в это напряженное время, представил на VI Передвижную выставку, открывшуюся в марте 1878 года, три произведения, связанные с военными событиями: «Чтение военной телеграммы», «Победа» или «Карс взяли» и «Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны» (рисунок пером, который на выставке экспонирован не был). Из этих произведений хорошо известно только «Чтение военной телеграммы» (Третьяковская галерея). Но до сих оно рассматривалось просто как один из васнецовских жанров и его содержание не сопоставлялось с двумя другими, вышеназванными. Рисунок «Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны» хранится в запасе графики Третьяковской галереи и мало известен¹⁶, о картине «Победа» лишь изредка упоминали, но называли ее различно: то «Развешивание флагов», то «Победа», то «После победы». Воспроизводилась она лишь один раз в 1877 году в приложении к журналу «Пчела», но под названием «Карс взяли». Так как рисунок с нее издан до того, как картина появилась на выставке, то это и есть первоначальное и настоящее название картины. В каталоге VI Передвижной выставки картина была переименована и названа «Победа», вероятно, потому, что цензура не пропустила первого названия или оно, по цензурным соображениям, было уже заранее изменено устроителями выставки, ввиду особенностей истолкования автором содержания событий.

После VI Передвижной выставки картина попала к художнику А.П. Боголюбову. Боголюбов все свое собрание принес в дар городу Саратову, и картина Васнецова поступила в местный художественный музей (теперь Саратовский художественный музей им. А.Н. Радищева). Ее копия или повторение под случайным, чисто формальным названием «Развешивание флагов» находится в Куйбышевском художественном музее, рисунок к картине — под совсем неверным названием «Объявление войны» был приобретен Домом-музеем В.Д. Поленова. Вся эта путаница с названиями вызвана была неясностью и невыясненностью сюжета картины, который, действительно, с первого взгляда скорее походит на объявление войны, чем на победу, — так встревожены и опечалены почти все персонажи. Сопоставление с двумя вышеназванными произведениями на темы, связанные с русско-турецкой войной, дало возможность разобраться в замысле картины.

«Чтение военной телеграммы», «Победа» или «Карс взяли» и «Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны» — это своего рода жанрово-исторический цикл на тему о положении и настроении народа в пору русско-турецкой войны 1877 года. Бытовые явления, изображенные в них, имеют по сути дела историческое значение. Васнецов рассматривал события с демократических позиций, кистью и карандашом запечатлевал явления и факты, доказывающие глубокую печаль народа и негодование его против царизма и его окружения. Он остро подмечал то, что проходило незамеченным для многих других.

Картина «Чтение военной телеграммы» связана с известиями о позорной для русского командования тяжелой неудаче при третьем штурме Плевны 30 августа 1877 года. Картина изображает группу горожан и пришедших на заработки в город крестьян, собравшихся около стены дома, на котором в витрине вывешены сообщения с фронта. Настроение читающих и слушающих, сам город и та улица, где они под моросящим осенним дождем сошлись, — безрадостны, будят печальные мысли. Выразителен колорит этого произведения Васнецова, исполненного в мягком темно-сером тоне. Чувствуется влажность воздуха, сетка мелкого дождя, тихие и медленно вытекающие из водостоков струйки воды. Чувствуется, как вся атмосфера города насыщена скучным, утомляющим осенним дождем. Хорошо даны маячащий в конце улицы крендель булочной, влажное, мокрое платье, мокрый зонт, а также намокшая извозчичья пролетка. Типичны и выразительны головы читающего вслух мещанина в картузе и человека в котелке. Отлично вылеплена фигура глухого отставного военного. Привлекает внимание глубоко опечаленный крестьянин с топором в руках. Общая для всей группы скорбь слушающих чтение телеграммы ясно выражена, и вполне понятно происхождение этой скорби — известия с фронта трагичны. Картина была отмечена Крамским, он положительно отзывался о ней в своем письме к Репину: «Чтение телеграммы» — очень типично и жизненно. Мне эта картина очень нравится»¹⁷. Позже он писал Васнецову: «Ведь это вещь такая, что, будь она хоть в несколько саженей, и то не беда»¹⁸.

Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны. Эскиз. 1877. Рисунок

Реакционная художественная критика неодобрительно отзывалась о произведении, предъявляя традиционные требования, чтобы картина была приятной. Требовать это было по меньшей мере «тенденциозно», поскольку Васнецов прежде всего стремился к выражению психологического состояния людей, им изображаемых, а не к овладению «ресурсами живописи», по выражению тогдашних рецензентов. В то же время в картине Васнецова, отнесенной Крамским к разряду «эскизов», есть то, что следует признать именно живописной выразительностью.

Композиционным прототипом этого произведения был рисунок пером «Чтение таблицы выигрышей», приготовленный художником для репродуцирования еще в 1872 году, но, очевидно, не напечатанный. Их сближает изображение группы городских жителей привлеченных официальными сообщениями, и тонкая психологическая наблюдательность, которой проникнуты оба произведения. Но по содержанию они глубоко различны — иной состав слушающих, иной смысл их заинтересованности. Первые просто любопытствуют, вторые глубоко взволнованы, близко к сердцу принимают известия военных телеграмм. Рисунок пером был задуман и выполнен не без присущей Васнецову склонности к скрытой легкой иронии, картина же «Чтение военной телеграммы» вся насыщена затаенным беспокойством художника-гуманиста, остро реагирующего на все, взволнованного войной и тем, что он сам знал о войне. Персонажи данной картины находятся во власти чувств и мыслей, вызванных событиями, развертывающимися далеко от них, но затрагивающими непосредственно каждого. Собирая материал для своего произведения, Васнецов не был просто репортером, наблюдающим случайные уличные сцены, а художником, в своем жанровом произведении воплотившим реакцию народа на происходившие события, запечатлевшим существеннейшие переживания того времени в типических социально разнообразных образах.

Вторым произведением Васнецова на VI Передвижной выставке на военную тему была картина «Победа» или «Карс взяли». Она является не только откликом на большое событие, падение турецкой крепости Карса 6 ноября 1877 года, ее тема, в сущности, шире и глубже.

На картине изображен момент вывешивания царских флагов над крыльцом трактира, что Васнецов подчеркивает изображением большой вывески между флагами. Перед трактиром собралась группа людей. Толстый, самодовольный трактирщик держит трехцветный флаг, с ним рядом плачущая о гибели сына или внука старушка. Вокруг нее сочувствующие ей женщина в сарафане, бедно одетый старик, держащий стремянку, с которой мальчик-половой вешает второй флаг. В этой же группе детишки городской бедноты, среди которых мастерски передан тип уличного мальчишки, своего рода русского Гавроша. Он засучивает рукав, угрожающе сжав кулак. На втором плане другая группа, где купец с характерным лицом стяжателя и деспота наставительно тычет пальцем в газету. Вокруг него собрались прохожие, тут чиновники, монах, извозчик. Все они с взволнованными лицами заглядывают в газету или слушают купца. Этой группе и в первую очередь самоуверенному купцу противопоставлен дворник на переднем плане. Услышав слова купца, он остановился и почесывает в затылке — жест, выражающий критическое отношение к происходящему. Впервые этот типичный характерный жест использовал Перов в картине «Проповедь на селе», где крестьянин, слушающий священника, тоже почесывает в затылке. Что же хотел этим жестом выразить художник? Почему же победа русского оружия не вызывает общего ликования? Турецкую крепость Карс не раз брали русские войска, не раз падала эта твердыня под натиском русских храбрецов, но что получил народ от этого? Победу добывал народ, а она приносила радость и пользу не народу. Картина Васнецова рождена была самой объективной действительностью. «Бойня за бойней. Одна кровопролитнее другой... — писал об этом времени современник. — Гений войны тут уже сбросил свои блестящие покровы и явился во всем ужасе. Теперь валились сотни и тысячи солдат, до десяти тысяч убитых русских гнило еще под редутами Плевны, новые гекатомбы задумывались доморощенными стратегами, учившимися на живых солдатах... Благородные сердца обливались кровью, вера гасла во все, даже в правоту дела, за которое уже легло столько напрасных жертв... Здание [царизма] грозило рухнуть. Рядом с этим вырастала иная сила, сила, на которую не рассчитывали, — народ. Он являлся великим, он, массами ложась под серпом, выручал и бездарность и ошибки других. Он ломил хребтами, и хребты эти выручали все — и судьбу войны, и самое дело...»¹⁹.

Умонастроение народных масс, общую ситуацию так обрисовывает стоявший на страже интересов самодержавия Победоносцев: «Не можете себе представить, — пишет он наследнику, как бы предостерегая его, — до какой степени здесь все, от мала до велика, говорят и судят о делах и об лицах; нет швейцара и дворника, кто бы не судил и не осуждал, и не волновался. В этих рядах гораздо больше волнения, нежели наверху, где чиновные люди по-прежнему подписывают свои бумаги и получают свои деньги»²⁰. Именно эти настроения в народе и хотел выразить Васнецов в своем цикле произведений.

Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны. 1877—1878. Рисунок

Васнецов выносит приговор явлениям действительности с точки зрения интересов народа. Думы о судьбе народа связывают картину «Карс взяли» с картиной «Чтение военной телеграммы». Но здесь замысел сложнее, социальная ситуация раскрыта глубже, образное воплощение шире и острее.

В этом произведении, как и в предыдущем, сказалась специфика таланта Васнецова как мастера-психолога. Каждый образ, как и сам сюжет, раскрывается через тонко наблюденные и ярко выраженные типы. Положительной стороной данной работы Васнецова является и то, что, сохраняя в композиции впечатление только что увиденной живой уличной сценки, он дает здесь результат своих длительных наблюдений над типами современной ему действительности. Многие персонажи взяты им из прежних зарисовок 70-х годов. Таков суровый купец, близкий к типу начетчика, «книжного лавочника», трактирщик знаком нам по «Кабаку», прототип старушки встречается в ранних рисунках петербургского периода, типы детворы в композициях «Трагического происшествия». Картана выдержана в серой тональности, близкой к «Чтению военной телеграммы», хороша по живописи.

Третьим произведением анализируемого цикла является рисунок пером «Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны». В Русском музее хранится первоначальный эскизный набросок, очевидно, сделанный под впечатлением происходившего уличного торжества. Плевна была взята 28 ноября 1877 года, набросок сделан явно по непосредственному наблюдению происходившего на улицах. Он хорошо передает эффекты иллюминации, яркие блики и густые фантастические тени, на фоне которых развертывается общее оживление толпы. Рисунок подписан и датирован самим художником «В. Васнецов 1878 г.», но цифра «8» исправлена на «7». Подписывая рисунок позже, Васнецов ошибся и потом исправил дату.

Большой рисунок пером, хранящийся в Третьяковской галерее, тоже подписной, но без даты. Его можно датировать декабрем 1877 или началом 1878 года, как последующую, завершенную работу, подготовлявшуюся к Передвижной выставке, открытие которой намечалось на март 1878 года. Он детально проработан автором, толпа стала больше, типы разнообразнее, подробности осязаемее, но несколько потеряно общее впечатление ночного, искусственного освещения и ночной таинственности. В законченном рисунке, как и в эскизе, дана сцена торжества по поводу взятия Плевны. Васнецов изображает иллюминацию в Петербурге. Согласно описаниям того времени, торжество происходило на Дворцовой площади, она была иллюминирована, на прилегающих к ней улицах горели плошки. Манифестанты устремлялись на площадь к дворцу. Купцы, чиновники, баре в толпе поют «Боже, царя храни», а над толпой, в самом центре, на фоне поднятых рук с цилиндрами и шляпами выделяется освещенный огнем, высоко поднятый, крепко сжатый угрожающий кулак сильной рабочей руки. Следует обратить внимание на то, как композицией и освещением его выделяет художник, явно придавая большое значение подмеченному явлению. Эта деталь и все решение композиции на тему о торжестве по случаю победы настолько характерны, что не оставляют сомнения в чувствах художника и идее его произведения. Ясно, что он раскрывал настроение народа, возмущенного самодержавием, которое вызвало ненужную гибель тысяч русских солдат и офицеров, особенно в третьем штурме Плевны. Васнецов выражал гнев и негодование народа.

Рисунок, тщательно сделанный и большого размера, явно предназначавшийся на выставку, не попал на нее, очевидно, по цензурным причинам. Таким образом, можно считать, что произведения Васнецова на темы, связанные с русско-турецкой войной, были выражением желания подойти критически к событиям эпохи, осветить их с демократической точки зрения. Дружба и общение с Крамским оставили след в развитии Васнецова и дали свои результаты. Этот небольшой цикл жанровых произведений занимает особое, своеобразное место в русском идейно-реалистическом искусстве второй половины XIX века.

Примечания

1. Письмо И.Н. Крамского к П.М. Третьякову от 24 июля 1876 года. — И.Н. Крамской, Письма, т. II, 1937, стр. 55.

2. Письмо И.Н. Крамского к А.С. Суворину от 24 октября 1876 года. — И.Н. Крамской, Письма, т. II, 1937, стр. 66, 67.

3. Там же, стр. 57.

4. Письмо П.М. Третьякова к И.Н. Крамскому от 29 июля 1876 года. — Цитируется по копии, хранящейся в Отделе рукописей Третьяковской галереи. Подлинники писем хранятся в Русском музее.

5. Письмо П.М. Третьякова к И.Н. Крамскому в Париж от 8 сентября 1876 года. — Там же.

6. Письмо П.М. Третьякова к И.Н. Крамскому в Париж от 9 сентября 1876 года из Москвы. — Там же.

7. Письмо П.М. Третьякова к И.Н. Крамскому от 23 сентября 1876 года. — Там же.

8. Письмо П.М. Третьякова к И.Н. Крамскому от 15 апреля 1877 года. — Там же.

9. М.В. Васнецов, Русский художник Виктор Михайлович Васнецов, Прага, 1948, стр. 19.

10. Письмо И.Н. Крамского к В.В. Стасову от 1 декабря 1876 года. — И.Н. Крамской, Письма, т. II, 1937, стр. 73.

11. Письма Победоносцева к Александру III, т. I, стр. 67, 68. — Цитируется по книге П.К. Фортунатова «Война 1877—1878 гг. и освобождение Болгарии», Учпедгиз, 1950, стр. 101.

12. Письмо П.М. Третьякова к И.Н. Крамскому от 23 июля 1877 года. — И.Н. Крамской, Переписка, 1953, стр. 197.

13. Письмо И.Н. Крамского к П.М. Третьякову от 26 июля 1877 г. — Цитируется по копии, хранящейся в Отделе рукописей Третьяковской галереи, из архива Крамского, находящегося в Русском музее. В издании писем Крамского 1888 и 1937 годов эти слова были выпущены. — И.Н. Крамской, Переписка, 1953, стр. 197.

14. Письма Победоносцева к Александру III. Цитируется по книге П.К. Фортунатова «Война 1877—1878 гг. и освобождение Болгарии», Учпедгиз, 1950, стр. 121.

15. Е.В. Сахарова, В.Д. Поленов. Письма, дневники, воспоминания. Письмо к М.Н. Климентовой, стр. 161.

16. Он впервые был описан в книге Н.С. Моргунова «В.М. Васнецов», М.—Л., 1940.

17. Письмо И.Н. Крамского к И.Е. Репину от 26 марта 1878 года. — И.Н. Крамской. Письма, т. II, стр. 7. (В обоих изданиях писем Крамского данное письмо отнесено ошибочно к 1876 году.)

18. Письмо И.Н. Крамского к В.М. Васнецову от 5 мая 1878 года. — Отдел рукописей Третьяковской галереи, ф. 66/363.

19. Вас. И. Немирович-Данченко, Художник на боевом поле. — «Художественный журнал», 1881, № 3, стр. 135.

20. Письма Победоносцева к Александру III. Цитируется по книге П.К. Фортунатова «Война 1877—1878 гг. и освобождение Болгарии», Учпедгиз, 1950, стр. 121.