Рассвет

Давайте попробуем, подобно реставраторам, бережно, со вниманием и любовью расчистить образ Ильи Репина от искажающих записей. И уже в начальном движении осторожного «скальпеля», в почти не различимом первом расчищенном «оконце» репинского образа («с житием»), просияет нам особенный горний Свет.

И это обязательно надо здесь отметить: именно у Репина, впервые в русской живописи, мы увидели такой Свет. (О Свете в иконописи — разговор особый, о нём надо читать у Е.Н. Трубецкого).

В репинском, евангельском «светопервородстве» легко убедиться, пройдя быстрым шагом сквозь залы Третьяковки, как говорится, — от парсуны к персоне.

В начале пути, — а это начало века XVIII, — только и сплошь тёмные фоны фамильных пудреных портретов со светлыми пятнами недвижных благородных лиц... К середине XVIII века уже чуть светает за правым плечом у прелестных девичьих головок в завитках...

В начале века XIX, в первых русских пейзажах открываются первые небеса, но пока небеса вообще. А первое русское небо, ещё зябнущее, но живое и тем согревающее душу, появляется только у Саврасова. И отныне — разнообразные небеса и прекрасные освещения воцаряются в русской живописи.

Настоящие, «как у самой природы», — у Шишкина, Айвазовского, Левитана, Васильева, Богомолова.

Театральные и алхимические волшебства — у Куинджи.

Сказочный «белый свет» — у Васнецова.

Ослепительная чуждость — у Верещагина.

Эстетизированная дымка радости и печали — у Серова.

Рассеянные в воздухе Руси дымы русских бунтов и пожаров — небеса Сурикова.

А у многих и многих художников неба в картинах вообще нет. То есть оно изображено, но наравне с фигурами, предметами, произрастаниями, бликами и прочими деталями картин. Небо там — не источник света, не иной мир, а всего лишь лучше или хуже написанный фон, на котором взгляд не задерживается.

...Между тем, по ходу исторического времени (так и расположены залы Третьяковской галереи), световые эффекты на картинах утончаются многообразятся, иной раз ошеломляя фиоритурами и колоратурами высочайшего художественного ремесла... Брюллов, Семирадский, Поленов и Шишкин — как они это делали?!.

...Рассветает же внезапно. При входе в репинский зал. Вдруг, сразу — полдень! И ты — в лете! В толпе, в тепле, в золоте, в солнце, — и на тебя движется «Крестный ход...».

Стоя перед таким Репиным, понимаешь, что всё пройдённое, предыдущее — бесспорно и «прекрасное», и «лучшее» (а какое ещё хранится в Третьяковке?), — было только предисловием и путём к нему...