С.О. Грузенберг

В 1913—1916 годах мне довелось принимать участие в целом ряде литературных диспутов и публичных лекций, организованных в Петрограде с участием академиков В.М. Бехтерева и Ф.Ф. Зелинского, писателя Д.С. Мережковского и других видных ученых и писателей. В этих чтениях, привлекавших многочисленную аудиторию в зал бывшей городской думы, принимал участие, по моей просьбе, и Илья Ефимович Репин, вообще упорно уклонявшийся от публичных выступлений. Особенно живо запечатлелось в моей памяти его выступление на торжественном заседании совета профессоров Психоневрологического института, посвященном памяти Владимира Соловьева. После речей академика В.М. Бехтерева, профессора Н.И. Каракаша и автора этих строк, охарактеризовавших научную и общественную деятельность В. Соловьева, выступил со своими интересными воспоминаниями Илья Ефимович Репин. Его образная и красочная речь, изобиловавшая целым рядом ценных наблюдений и зарисовок, произвела неотразимое впечатление на многочисленную аудиторию.

Речь И.Е. Репина о Соловьеве представляла литературно-общественный интерес, и я предложил маститому художнику написать свои мемуары о покойном философе¹. В связи с этим предложением я получил от Ильи Ефимовича несколько писем. В одном из них он сообщал мне краткий план своих воспоминаний о Соловьеве:

25 января 1914 г. Куоккала

Дорогой и глубокоуважаемый Семен Осипович!

Жалею, что не могу исполнить буквально Вашей просьбы: рукопись и переписывается, а иногда и редактируется — добавляется.

В моем докладе ничего опасного не будет: это — невинный и небольшой рассказец. Называется: «Впечатления от Влад. Серг. Соловьева». По характеристике времени он разделен на крошечные звенья по признакам: I-е — семейное, II-е — героическое, III-е — интимное, IV-е — комическое, V-е — мое бестактное и VI-е — загадочное. Не сердитесь и не придавайте много значения моим воспоминаниям — их можно и выключить.

С дружеским приветом к Вам и величайшей благодарностью за все Ваши предупредительности о моем чтении в институте.

Ваш Ил. Репин.

Необычайно отзывчивый на нужды студенчества, Илья Ефимович, невзирая на преклонный возраст, не раз выступал в стенах Психоневрологического института, в руководимом мною научном кружке «Литература и искусство», с интересными докладами о Л.Н. Толстом и об искусстве.

Престарелому художнику был присущ тот завидный «дар удивляться», который, по словам Платона, характеризует творческую природу гения. Редко встречал я в своей жизни такую неутолимую фаустовскую жажду «все познать, все постичь», какую проявлял Илья Ефимович до самой смерти. Он прилежно учился всю жизнь и обязан обширными познаниями в области искусства и литературы исключительно самообразованию. Редко кто умел так внимательно слушать речь собеседника, как Репин. По моей просьбе Илья Ефимович, уклонявшийся вообще от публичных выступлений, часто выступал со мною в больших аудиториях на публичных лекциях и диспутах, и каждый раз я дивился его завидному дару красочного, характерного изображения и метких зарисовок. Несколькими сочными штрихами он живо рисовал яркий, выпуклый образ или эпизод из жизни и творчества великих писателей, с которыми связывала его долголетняя дружба.

Мне припоминается выступление Ильи Ефимовича в стенах Психоневрологического института, где он прочитал интересный доклад о задачах искусства и роли его в жизни учащейся молодежи².

Незадолго до вечера Репин прислал мне для ознакомления план своего доклада:

«Программа доклада «Учащаяся молодежь». Разница университетской молодежи от молодежи, посвятившей себя искусствам. Отношение общества к тем и другим. Задача научных знаний и их значение в культуре общественной жизни. Роль искусств и художников. Оценка их деятельности в развитии вкуса окружающей нас жизни и обстановки».

Появление Ильи Ефимовича в стенах института вызывало всякий раз бурю восторгов студентов, устраивавших шумные овации знаменитому художнику.

Помнится, мне пришлось председательствовать на большом литературном диспуте, происходившем в актовом зале Психоневрологического института с участием И.Е. Репина, Максима Горького и профессора С.А. Венгерова.

Народу набилось так много, что даже нам, участникам диспута, стоило больших усилий, чтобы протиснуться через переполнившую зал толпу и занять места на эстраде. Появление Репина на кафедре вызвало бурные овации студентов. Тщетно пытался маститый художник читать свою речь; его слабый голос едва был слышен в первых рядах. Илье Ефимовичу стоило больших усилий напрягать свой голос. По окончании речи он, провожаемый шумными овациями студентов, тотчас же уехал к себе в Куоккалу. На следующий день я получил от него письмо, полное упреков по моему адресу: он журил меня за то, что я как председатель диспута не принял никаких мер к предотвращению чрезмерного переполнения зала и допустил Ходынку³, благодаря чему он чуть не упал в обморок от духоты и вернулся домой совершенно больным. Хотя Илья Ефимович «закаялся» впредь выступать в публичных собраниях, он и впоследствии неоднократно выступал вместе со мной в крупных публичных диспутах.

Помнится, однажды Илья Ефимович совершенно неожиданно приехал в Психоневрологический институт и, войдя в аудиторию во время чтения мною лекции, тихонько уселся рядом со студентами.

Вынув свой альбом и вскидывая на меня от времени до времени пристальный взгляд, он стал зарисовывать меня. Трудно представить себе мое смущение; мне стоило больших усилий сохранить внешнее самообладание и закончить лекцию, делая вид, что я не замечаю смотревшего на меня в упор художника. По окончании лекции студенты окружили художника тесным кольцом и сердечно приветствовали дорогого гостя...

Влюбленный в учащуюся молодежь, которая платила ему щедрую дань преклонения перед ним, Илья Ефимович чутко отзывался на ее нужды. Помнится, однажды во время сеанса, когда Илья Ефимович писал мой портрет в моем кабинете, ко мне неожиданно явилась группа студентов — руководителей журнала «Студенческий путь». Илья Ефимович тотчас прервал сеанс и, выйдя со мной в приемную к студентам, вступил с ними в дружескую беседу; по их просьбе он дал для журнала интересную статью, характеризующую его своеобразные взгляды на задачи искусства⁴.

По предложению академика В.М. Бехтерева Репин был избран почетным членом Психоневрологического института.

Растроганный данью внимания совета профессоров Психоневрологического института, Илья Ефимович прислал мне (я был в ту пору профессором того института) письмо следующего содержания:

25 ноября 1916 г. Куоккала

Милый великодушный друг, Семен Осипович.

Если бы Вы знали, сколько мучений моей совести сделали Вы избранием меня в почетные члены Неврологического института.

Я все еще не могу прийти в свое нормальное рабочее состояние: я самый простой, заурядный работник, и такие большие отличия мне не к лицу и не ко двору... Лучше бы мне вымостить булыжником часть пустоши большого пространства, еще не замощенного — живого памятника деятельности Владимира Михайловича⁵. Я облегченно бы вздохнул... Ну, что киснуть... Я берусь за перо и стараюсь что-нибудь припомнить о Влад[имире] Серг[еевиче] Соловьеве, чтобы хоть чем-нибудь заглушить состояние, о котором Некрасов сказал:

Совесть песню свою начинает,
Я советую гнать ее прочь...

Трудная задача, и едва ли что пригодится Вам из моих воспоминаний профана о философе. Свое писание я пришлю Вам на решение — отдать его на прочтение редактору Вашего издания...

Жму крепко Вашу руку с желанием всего лучшего.

Ваш Ил. Репин

Живо вспоминаются мои встречи и беседы с престарелым художником в связи с созданием комитета по учреждению Института гуманитарных наук и искусств. Этот комитет возник по инициативе автора этих строк в 1916 году, под эгидой Психоневрологического института. Попытка создания народного университета искусств с резко выраженным демократическим характером заслуживает внимания как характерный по тому времени симптом роста рабочего класса и показатель высокого уровня его развития. Жизнь властно диктовала необходимость создания высшей пролетарской школы нового типа, невзирая на суровый гнет полицейских репрессий. Самая мысль о создании в Петрограде рабочего университета в пору безудержного разгула реакции казалась по тому времени, говоря языком Николая I, «бессмысленным мечтанием».

Заручившись энергичным содействием И.Е. Репина, В.Е. Маковского, В.А. Беклемишева, В.М. Бехтерева, А.Ф. Кони, А.К. Глазунова, С.А. Танеева и ряда других видных ученых и деятелей искусства, я с радостью увидел, как давно взлелеянная мною мечта о создании Института гуманитарных наук и искусств для рабочих стала претворяться в жизнь.

Организаторы института ставили своей задачей всемерно помочь широким слоям трудового народа выявить таившиеся в его недрах дарования и творческие силы, дремавшие в нем под спудом. Мы понимали всю сложность этого дела, так как в то время даже чтение легально организованных лекций для рабочих навлекало на лекторов суровые гонения и административные репрессии. Большой победой было уже то, что нам удалось осуществить в уставе института принцип трудового воспитания: «Институт, — гласил третий параграф выработанного нами устава, — имеет целью дать художественно-трудовое воспитание лицам обоего пола, подготовляя их к художественно-практической деятельности». По проекту устава институту представлялось право учреждать гимназии, музеи, библиотеки, кабинеты, лаборатории, студии и мастерские, а также открывать свои филиальные отделения в провинции. По замыслу Ильи Ефимовича, при институте учреждалась специальная литейная мастерская для отливки монументов, скульптурных произведений и обслуживания нужд художественной промышленности. Я прилагаю к этим воспоминаниям сохранившийся в моем архиве проект учебного плана и программы деятельности института, написанный Ильей Ефимовичем 14 апреля 1915 года. В этой рукописи нашли отражение взгляды великого художника на задачи и пути художественного образования.

Живо помню, как на заседаниях комитета по учреждению института, происходивших в моей квартире, Илья Ефимович с чисто юношеским подъемом развивал свои оригинальные взгляды на задачи демократизации искусства и служения его пролетариату. Какой бодрой верой в неиссякаемые творческие силы грядущей обновленной России звучала его образная, красочная речь! Каким огнем зажигались его глаза, какие бодрые юношеские ноты звучали в его грудном голосе, когда он говорил о необходимости «высвободить непочатые творческие силы, таящиеся под спудом в толще народной».

Мне вспоминается выступление Ильи Ефимовича на юбилейном вечере, устроенном редакцией «Вестника знания» в огромном зале Спортинг-Паласа. Выступая перед двухтысячной аудиторией народных учителей, съехавшихся из самых глухих углов на это празднество, Репин призывал их к большой самоотверженной работе, к служению народу.

— Сегодняшний день общения с вами, — говорил престарелый художник, — счастливейший день моей жизни...

По средам, когда к Илье Ефимовичу обычно съезжались в «Пенаты» его многочисленные друзья и в мастерской нередко устраивались литературные чтения, Илья Ефимович всегда зарисовывал кого-нибудь из своих гостей. Помнится, я был немало смущен, когда в одну из сред маститый художник выразил желание зарисовать меня в свой альбом во время чтения Л.Н. Андреевым своей пьесы «Не убий».

Иногда в «Пенатах» и в летнем театре в Оллила (близ Куоккалы) Илья Ефимович устраивал для своих гостей импровизированные лекции, на которых выступали его друзья и знакомые. Так, в 1913 году, в день именин Репина, когда к нему съехались в «Пенаты» его многочисленные друзья, престарелый художник попросил меня прочитать лекцию «О мировой скорби». Тщетно пытался я уклониться от этой миссии: Илья Ефимович был неумолим, и мне пришлось, дабы не ослушаться гостеприимного хозяина, прочитать в его мастерской импровизированную лекцию на заданную тему.

На следующий день я получил от Ильи Ефимовича письмо по этому поводу:

21 июля 1913 г. Куоккала, «Пенаты»

Дорогой и глубокоуважаемый Семен Осипович.

До сих пор я полон высшим интересом нашего мира. Вы нас подняли вчера Вашей лекцией, и я все еще гуляю по этим высотам. Так не хочется спускаться к житейскому. А вчера, в конце лекции, Вы, боясь, чтобы у нас не закружилась голова, стали было спускаться к нам: Вы что-то заговорили обо мне... Я мигом выскочил на воздух и ушел домой, потому что почувствовал большую уже физическую усталость...

Я полон благодарности за Ваше великодушие и за все труды и хлопоты, понесенные Вами для нас [...]

Искр[енно] преданный
Вам Илья Репин.

Я беру на себя смелость воспроизвести эти интимные строки Ильи Ефимовича только потому, что они характеризуют необычайную импульсивность маститого художника и его чисто юношеское увлечение философскими и психологическими проблемами. В этом отношении Илья Ефимович поражал своих друзей ненасытной любознательностью и удивительной в его годы жаждой знания. Невзирая на преклонный возраст, он живо интересовался вопросами новейшей литературы и искусства. Его воспоминания о целом ряде выдающихся деятелей литературы и искусства, с которыми ему приходилось вступать в близкое общение, — ценный исторический материал, проливающий свет на целую эпоху русской культуры.

В 1917 году, когда Илья Ефимович писал у меня на дому мой портрет, во время сеансов он обычно делился со мной своими воспоминаниями о Л.Н. Толстом, И.С. Тургеневе, Ф.М. Достоевском. Помнится, однажды Илья Ефимович, указав на висевший в моем кабинете портрет Гете, сказал: «Вот кто великий художник и на редкость счастливый человек». Я сказал Илье Ефимовичу, что мне довелось выслушать такой же точно отзыв художников и о нем самом.

«Какой же я великий художник? — ответил он. — Как часто хотелось бы мне написать большую картину, да вот все не удается — не по силам. Есть только маленький уголочек в живописи, в котором я могу еще кое-что сделать...» Признаюсь, я был крайне озадачен таким самоуничижением Ильи Ефимовича.

Его скромность граничила порою с робостью; особенно ярко сказывалась эта черта его характера на людях. В большом обществе, в особенности при знакомстве с новыми лицами, Илья Ефимович проявлял порою несвойственную его возрасту застенчивость. Помнится, однажды после сеанса Илья Ефимович обедал у меня. Он был в этот день в ударе и с необычайной живостью рассказывал, как он писал картину «Иоанн Грозный и сын его Иван». Увлекшись воспоминаниями, Илья Ефимович вскочил на стул и стал оживленно жестикулировать, изображая Иоанна Грозного. В этот момент в столовую вошел мой покойный друг — профессор Николай Иванович Каракаш (б. ректор Петроградского сельскохозяйственного института). При появлении Н.И. Каракаша Илья Ефимович сразу осекся и, как говорится, набрал в рот воды. Тщетно я и Н.И. Каракаш вызывали Илью Ефимовича на разговор: явно смущенный присутствием незнакомого лица, он отделывался односложными ответами, хмурился и, видимо, тяготился обществом моего друга. Не дождавшись окончания обеда, он простился с нами и уехал к себе в Куоккалу.

Примечания

Архив И.А. Бродского, Ленинград. Машинописная копия.

Семен Осипович Грузенберг общественный деятель и литератор. Был профессором Психоневрологического института. Автор ряда трудов по вопросам психологии.

1. Воспоминания И.Е. Репина «Владимир Соловьев» вошли в его книгу «Далекое близкое».

2. По-видимому, в связи с этим докладом И.Е. Репина ему было направлено 24 марта 1913 года письмо студентов Психоневрологического института: «Глубокоуважаемый Илья Ефимович! Студенчество Психоневрологического института, приветствуя Вас в стенах своей alma mater, пользуется случаем выразить Вам чувство искренней признательности за Ваш отзыв на духовные нужды учащейся молодежи. Нам тем более отрадно видеть Вас в тесной студенческой семье, что в своем служении искусству Вы начертали на своем знамени те же идеалы добра, красоты и свободы, которые одушевляют и нас на нашем тернистом пути служению науке и духовным нуждам родины [подписи]».

3. Сильная давка с жертвами при большом стечении народа. По названию катастрофы, происшедшей 18 мая 1896 года на Ходынском поле в Москве во время празднеств по случаю коронации Николая II. Из-за нераспорядительности властей, не огородивших ямы и рвы, произошла давка, приведшая к гибели около двух тысяч человек.

4. В журнале «Путь студенчества» (1916, № 5—6) были опубликованы «Ответы И.Е. Репина по вопросам искусства, предложенным редакцией». Журнал редактировался М.Е. Кольцовым, тогда студентом Психоневрологического института, впоследствии известным советским журналистом.

5. Владимир Михайлович Бехтерев — академик. Был основателем и директором Психоневрологического института.

Приложение

И. Репин. Проект программы деятельности института гуманитарных наук и искусств

Учреждается институт молодых профессоров искусств в Петрограде. Основанием института могут служить художественные студии при Неврологическом институте по живописи, скульптуре и архитектуре. Комплект учащихся составится из выдающихся учеников всех школ России, избранных но конкурсу, который установится учредителями. Большинство этих учеников могут поступить в студии Неврологического института при выдающихся способностях и солидной подготовке. Ученики, окончившие с отличием Академию художеств — даже, отбывшие установленную посылку за границу (это не обязательно), приглашаются в профессора института на три года — по выбору учредителей.

Чередуясь в распределении занятий с учениками в институте, молодые профессора будут предпринимать поездки по провинциальным школам искусств, чтобы на местах ревизовать успехи и методы школ и вносить в них оживление применением новых способов и усовершенствований последнего времени. Как студии института, так и школы в своих стенах и библиотеках должны будут пополнять постоянно художественную обстановку, чтобы служить хорошими образцами для воспитания вкусов. Желательно, чтобы в течение трех лет молодые профессора субсидировались содержанием, равным академическому пенсионерскому (на разъезды, материалы и пр.), а ученики, как отличившиеся уже в искусствах, находили бы в институте готовые материалы и прочие пособия во время своего курса. Молодые профессора удостаиваются звания членов-корреспондентов Императорской Академии художеств с правом совещательного голоса как на всех общих собраниях Академии художеств, так и на экзаменах, чтобы таким образом быть всегда близкими к делам искусств в широком смысле. В Академии художеств они будут читать свои доклады после командировок, на которые они будут уполномочены советом Академии. Звание им следовало бы присвоить общника Академии художеств.

По выбору учредителей в институт общников должны быть уполномочены два лица: управляющий и делопроизводитель. При них полагается письмоводитель.

Инспекция проводится этими же лицами.

Студии в общем будут служить той опытной станцией, где молодые руководители будут применять свои методы и обогащать практикой академические теории. Со временем необходимо институту завести свою литейную: она окупалась бы постоянными заказами изящной бронзы и спасла бы русскую скульптуру от методической гибели. С тех пор, как по соображениям бюрократов, заведывавших всегда у нас делом искусства, литейная при Академии художеств (на Литейном дворе) была упразднена и на ее место возвели дом постоянных квартир для чиновников канцелярии, — с тех пор все наше молодое искусство скульптуры отливалось только из гипса на время экзаменов и беспощадно расколачивалось потом по кладовым и сараям.

А между тем, если бы наша мастерская отливала часто превосходные статуи и группы из бронзы, мы бы могли обогащать своей скульптурой города и скверы, имеющие всегда такой вид запустения и скуки. И имели бы свою историю нашей скульптуры, за которую нам не пришлось бы краснеть. А теперь мы вправе только варварски краснеть от собственного вандализма дома у себя. Кроме пластики чистого искусства литейная работала бы по устройству монументов: решетки, капители, карнизы, канделябры, вазы — все это обновило бы изящную промышленность России и обогащало бы нас [...]

14 апреля 1915 г.

Примечания

Архив И.А. Бродского, Ленинград. Машинописная копия, заверенная С.О. Грузенбергом. Печатается с небольшими сокращениями.

Пписьма И.Е. Репина С.О. Грузенбергу

1

[Март 1913 г.]¹

Глубокоуважаемый Семен Осипович.

Представляя мою программу на Ваше прочтение, я предоставляю Вам полное право ее проредактировать и поправить, что Вы найдете необходимым для напечатания о моей беседе в стенах вашего института 24 марта, в воскресенье, в 2 часа дня.

Ваш Ил. Репин

Программа доклада
Учащаяся молодежь

Разница университетской молодежи от молодежи, посвятившей себя искусствам. Отношение общества к тем и другим. Задачи научных знаний и их значение в культуре общественной жизни. Роль искусств и художников. Оценка их деятельности в развитии вкуса окружающей нас жизни и обстановки.

2

9 января 1914 г. Куоккала

Дорогой Семен Осипович.

Кажется, я с Вами еще не перекинулся словцом в этом 14-м году. Кажется, еще в прошлом — оповещал Вас, что воспоминания мои о Владимире Серг[еевиче] Соловьеве давно готовы и ждут Ваших указаний — куда их послать.

Теперь, если я с ними не опоздал и они еще нужны, я просил бы только — прислать мне корректуру в двух экземплярах с рукописью, — чтобы проверить на случай опечаток или ошибок. А за сим я, как всегда, полон самых дружеских симпатий и глубочайшего уважения.

Ваш Ил. Репин

3

[Февраль 1914 г.]²

Дорогой и глубокоуважаемый Семен Осипович.

Должен Вам написать всю правду: я был уже уверен, что чтенье мною моих воспоминаний о В.С. Соловьеве не состоится в институте и мой труд свободен, а потому я отдал его для напечатания в «Ниву». Но если это обстоятельство соловьевское заседание Неврол[огического] института признает неважным и допустит мое чтение, то я готов читать в воскресенье, 2 марта по той программе, в какой будем назначены и первым по очереди — как Вы пишете — в 1-м часу дня.

Искренно преданный Вам Илья Репин.

Примечания

Архив И.А. Бродского, Ленинград. Машинописные копии.

1. Датируется временем подготовки доклада Репина «Об учащейся молодежи» в Психоневрологическом институте.

2. Датируется на основании предыдущего письма.