Глава V

Вторая знаменитая картина Сурикова "Меньшиков в Березове" (1883 г.) - сибирская не только по географии сюжета, но и по тому, что и самая тема, и живописное ее воплощение навеяны художнику Сибирью. Вот как это произошло по рассказу самого Сурикова, в передаче Я. Тепина.

"Лето 1881 г. Суриков с семьей проводил под Москвою в Перерве. Стояли дождливые дни. Художник сидел в крестьянской избе перед раскольничьей божницей и перелистывал какую-то историческую книгу. Семья собралась у стола в грустном ожидании хорошей погоды. Замутилось окно от дождевых капель, стало холодно, и почему-то вспомнилась Сибирь, снег, когда нет охоты выйти за дверь. Сибирь, детство и необычайная собственная судьба представились Сурикову как бы в одном Штрихе, в этой обстановке ему вдруг мелькнуло что-то давно знакомое, как будто он когда-то, очень давно, все это пережил и видел - и этот дождь, и окно, и божницу, и живописную группу у стола. Когда же это было, где, спрашивал себя Суриков, и вдруг точно молния блеснула в голове: Меньшиков, Меньшиков в Березове. Он сразу представился мне живым во всех деталях - таким, как в картину вписать. Только семья Меньшикова была не ясна"¹.

Березовские ледяные пространства чувствуются за стенами ветхой избушки, в которой стынет гигант Меньшиков, - один из тех "счастья баловней", закат которых совершался в 18 в. в сибирских снегах, человек крутой воли, не сломленной и несчастиями. Хотя лицо Меньшикова писано Суриковым с одного московского учителя в отставке, но весь облик людей такого типа был отлично известен Сурикову по Сибири.

"Оконце" в избушке Меньшикова, через которое Суриков заставил нас смотреть самое зиму сибирскую, он вывез из Сибири. "А Бузимово, где служил его отец, рассказывал Суриков, было к северу. Место степное. Село. Из Красноярска целый день лошадьми ехали. Окошки там еще слюдяные" (Волошин).

"Боярыня Морозова" (1887 г.) в композиционной основе своей, как было указано, исходит из черной вороны на снегу. "Ворона" напоминала не кого другого, а именно "Боярыню Морозову", конечно, только потому, что про боярыню эту Суриков слышал подробную повесть еще в детстве от раскололюбивой тетки, своей Ольги Матвеевны и запомнил эту повесть на всю жизнь. Принимаясь за картину, он возобновил в памяти эту повесть по статье Н.С. Тихонравова, написанной по древнему житию гонимой боярыни, умершей в Боровской земляной темнице,² да прочел то, что есть про Морозову в "Домашнем быте русских цариц" у Забелина. Этого было достаточно, чтобы с детства знакомый образ боярыни, неотступно борящейся с царем и патриархом, воплотился на картине. Отыскивая лицо Морозовой, Суриков писал свою красноярскую тетку, клонившуюся к расколу, но остановился на лице уральской старообрядческой начетчицы: "как вставил ее в картину - она всех победила". Как было уже указано, из Сибири вывез Суриков и образы тех, кто сочувствует гонимой боярыне - этих девушек и женщин, с великолепным мастерством изображенных на картине, и тех, кто смеется и глумится над нею. Московскую улицу 17 в., тесную, сжатую сугробами и домишками, тонущими в них, взгорбленную высокими перинами пышного снега с глубокими бороздами, Суриков нашел в родном Красноярске: стоило построить на ней несколько церковок с московскими луковицами - и получилась такая улица 17 в., где не только воздух, но и мороз, и снег оказались древними, единовременниками гонимой боярыне. Столь же древними оказались и дровни, на которых везут боярыню, - дровни, еще в Сибири возлюбленные художником за особую, крестьянскую их красоту.

После "Морозовой" Суриков поехал в Сибирь, написал там, в Красноярске, портрет матери и, как в первую поездку на родину в 1873 г., наполнил свой альбомчик зарисовками природы и людей Красноярска, Тобольска, Тюмени и других мест своей родины. В эту поездку у Сурикова возникла мысль о "Разине". Живя в Сибири в 1888-1890 гг., он, кроме "Городка", написал ряд портретов сибиряков - дяди своего И.А. Торгошина, К.М. Верхотуровой, своей двоюродной племянницы Доможиловой, Екатерины Рачковской, - портрет, в котором художник видел нечто большее, чем портрет частного лица: он дал ему особое название: "Сибирская красавица" (Музей иконописи и живописи имени И.С. Остроухова в Москве). В 1891-94 гг. из летних поездок по Сибири Суриков вывез многие десятки этюдов к "Ермаку", которые сами по себе являются целой галереей портретов сибиряков (крестьян, казаков, горожан, туземцев и т. д.) и видав различных мест Сибири.

Конец 1890-х гг. Суриков посвятил работе над большим историческим полотном - "Переход Суворова через Альпы в 1799 г.". Тема картины требовала Альп, а не Сибири: Суворов и его солдаты как будто были очень далеки от предшествовавшего им Ермака и казаков. Однако и эта картина все-таки потребовала Сибири, а не только Швейцарии. В 1898 г. Суриков совершил поездку на родину и там, у себя в Красноярске, писал с краснояров солдат Суворова. Привычка к "казакам" была так велика, что в угоду ей и вопреки формальной правде истории Суриков перемешал на картине суворовских гвардейцев с казаками: без казаков, наследников Сибирской вольницы, с одними солдатами, все казалось беднее и бескрасочнее. Суриков неизменно в Сибири продолжал находить живописный ключ к своим художественно-историческим задачам: русская история, как бы ни была она мало или вовсе не связана с Сибирью, для Сурикова отпиралась всегда сибирским ключом. Под одним из этюдов 1898 г. - "Старик, синий ворот рубахи, темно-серый кафтан" - читаем: "В. Суриков. Красноярск". С этого "старика"-краснояра художник написал лицо Суворова. "Суворов у меня с одного казачьего офицера написан. Он и теперь (1913 г.) жив еще, ему под 90 лет" (Волошин).

Но у этой картины есть и иная, так сказать, зародышная связь с Сибирью.

"Главное в картине - движение, - говорил сам Суриков, - храбрость беззаветная - покорные слову полководца, идут - вернее, стремительно катится вниз по ледяным отвесам Альпийских гор. Это "движение" - основу композиции - Суриков сам искал в Альпах, изучая движение катящихся с гор людей: "верхние тихо едут, средние поскорее, а нижние совсем летят вниз. Эту гамму выискать надо было. Около Интерлакена сам по снегу скатывался с гор, проверяя. Сперва тихо едешь, под ногами снег кучами сгребается. Потом - прямо летишь, дух перехватывает". Так рассказывал Суриков Волошину в 1913 году. От одного покойного мецената, давнего приятеля Сурикова, мне довелось, когда еще был жив художник, узнать другой рассказ о том же "движении", слышанный рассказчиком от самого Сурикова. С "Суворовым" повторилась история со "свечой", "тесной избушкой" и "вороной", приведшими к созданию "Стрельцов", "Меньшикова" и "Морозовой". В детстве, в обильном кручами и взгорьями Красноярске, Суриков с товарищами любил скатываться на "ледянках" со снеговых гор. После "Ермака" вспомнилось ему как-то это детское "скатывание" с гор, замирание духа, блестящий снег, круча, головокружительный лет вниз, жуть и отвага. И художник задумался: "Кто же это в русской истории так-де вот, как красноярские казачата, катился вниз на ж..., с ледяной горы. А кто-то катился, точь-в-точь, как мы в ребячестве. И память подсказала. Да вот кто, да Суворов с солдатами на ж... катились с Сен-Готарда".

Исток и этой картины, столь далекой от Сибири, оказался сибирским.

Лето 1899 г. Суриков провел на родине: как всегда, рисовал в альбом людей и природу, и думал над "Разиным", первый акварельный эскиз которого был сделан еще в 1887 г. и послужил отчасти для "Покорения Сибири". В 1901 г. Суриков поехал за этюдами к "Разину" на Волгу, но в следующем году ему не хватило одной Волги, а понадобилась и Сибирь: он писал этюды для "Разина" в Красноярске. В 1903 г. он опять поехал в Красноярск за этюдами Для этой трудно дававшейся ему картины и там же написал вторую свою "Сибирячку" - портрет женщины с распущенными волосами, смотрящейся в ручное зеркало; портрет, очень интересный и новый по живописи. В 1907 г. "Разин" появился, наконец, на передвижной выставке. Но художник выставлял картину, скрепя сердце: в "Разине" не было Разина: все поиски лица атамана - с бородой, с усами, безбородого, основанные на многих этюдах, не удовлетворяли художника, и центральную фигуру картины он считал неудавшейся, а без нее не было и самой картины. Недовольство это возросло до того, что Суриков взял "Разина" с выставки и принялся вновь его искать. Поиски 1907 и 1908 гг. в Москве также ни к чему не привели. Тогда Суриков решил прибегнуть к старому испытанному средству: летом 1909 г. он уехал в Сибирь и необыкновенно много там работал. Он писал пейзажи - минусинские и красноярские горы и степи, писал русских и туземцев (напр., портрет "Калмычки", бывший на выставке в Третьяковской галерее в Москве, в 1927 г.), делал в Минусинске первые этюды к картине: "Княгиня Ольга встречает тело Игоря", а главное, внутренно сам решив, что провалился с "Разиным" в Москве, усиленно готовился к переэкзаменовке в Сибири. Он вновь упорно искал самого Разина среди сибиряков, давших ему Ермака и Суворова. И, как всегда, Сибирь не обманула его. 28 декабря 1909 г. он писал из Москвы: Относительно "Разина" скажу, что я над той же картиной работаю. Усиливаю тип Разина. Я ездил в Сибирь на родину и там нашел осуществление мечты о нем³".

В 1914 г. Суриков совершил последнюю поездку на родину, из которой вывез несколько акварелей, кровно связанных с Сибирью. В 1914 же году Суриков работал над композицией последнего своего исторического замысла "Ольга встречает тело Игоря", "Живописный остов будущей картины уже найден и запечатлен в этюде сидящих на земле минусинских татарок"⁴. Таким образом, и 12-й век русской истории Суриков строил из того же материала, из которого он построил 16 и 17 века.

Так до самой смерти Сурикова (1916 г.) творческая его работа неразрывно и плодотворно была связана с Сибирью.

Примечания

1. Яков Тепин. "Суриков", "Аполлон", 1916 г., № 4-5.

2. В статье Н.С. Тихонравова "Боярыня Морозова. Эпизод из истории русского раскола" ("Русский Вестник", 1865 г., IV) Суриков нашел такую оценку раскола с точки Зрения общественно-исторической: "Раскол был не церковным только, а общественным, политическим явлением. Отрицая "благоверие" в государе, староверы отказывались повиноваться ему... Раскольники столько же враждебны были Никону и архиереям, сколько, если не более, самому великому государю" (стр. 21). Эта оценка разделялась самим Суриковым: для него, как для историка-сибиряка И.П. Щапова, как вообще для людей 60- 70-х гг., раскол прежде всего был широким общественно-политическим народным движением, заявившим резкий протест против московской государственности 17 в. В этом протесте крупное место принадлежало "Боярыне Морозовой", резко нападавшей именно на "великого государя". Поэтому выбор Суриковым этого сюжета подсказан ему и общественно-историческою мыслью его времени. Об этом подробнее в моей работе "Историческая живопись передвижников" (Госуд. Академия худож. наук., М., 1925).

3. Письма В.И. Сурикова. "Искусство", 1925 г., № 2, стр. 280-281.

4. В.М. Никольский. "В. И. Суриков", П. 1923 г., стр. 60.