Об идее ненаписанной картины «Радуйся, царю Иудейский!»

Надо написать еще «Христа», непременно надо, то есть не собственно его, а ту толпу, которая хохочет во все горло, всеми силами своих громадных животных легких. В самом деле, вообразите: нашелся чудак — я, говорит, знаю один, где спасение. Меня послал Он и Я его Сын. Я знаю, что Он хочет, идите за мною, раздайте свои сокровища и ступайте за Мною. Его схватили: «Попался! Ага! Вот он! Постойте — гениальная мысль! Знаете что, говорят солдаты, он царь, говорят? Ну, хорошо, нарядим его шутом-царем, неправда ли, хорошо?» Сказано — сделано. Нарядили, оповестили о своей выдумке Синедрион — весь бомонд высыпал на двор, на площадку, и, увидавши такой спектакль, все, сколько было народу, покатились со смеху. И пошла гулять по свету слава о бедных сумасшедших, захотевших указать дорогу в рай. И так это понравилось, что вот до сих пор все еще покатываются со смеху и никак успокоиться не могут. Этот хохот вот уж сколько лет меня преследует. Не то тяжело, что тяжело, а то тяжело, что смеются.

Из письма Ф.А. Васильеву. 1 декабря 1872 г.

Я еще раз ворочусь к Христу, если проживу, разумеется; теперь я написал «Быть или не быть» или около этого. А потом будет он же в терновом венце — в шутовском костюме царя, но не перед народом, а именно во дворе Кайафы, когда воины всячески над ним издевались, и вдруг им пришла гениальная мысль одеть его царем. Чудесно. Нарядили, зовут аристократию — и все, кто есть во дворе, на крыльце, на галереях, заливаются хохотом... Теперь он у меня один, и тут он с признаками всем нам знакомых человеческих слабостей, но так как он знал, на что он идет, то в эту минуту перед казнию, он спокоен, как статуя, бледен, как полотно, и правая пятерня горит на щеке. Пока мы не всерьез болтаем о добре, о честности, мы со всеми в ладу, попробуйте серьезно проводить христианские идеи в жизнь, посмотрите, какой подымется хохот кругом. Этот хохот всюду меня преследует, куда я ни пойду, всюду я его слышу.

Из письма А. Д Чиркипу. 27 декабря 1873 г.