Старый боярин

Большой интерес представляет образ старого боярина, находящегося среди приближенных Петра и всем своим древнерусским обликом контрастирующего с иностранцами. Этот образ обладает удивительной биографической определенностью. Старинная одежда боярина, высокая меховая шапка, окладистая борода и весь патриархальный облик, свойственный лицам, принадлежащим к родовитой знати старого московского царства, кажутся необычными в толпе приверженцев Петра.

Кого же имел в виду Суриков, создавая этот образ? Трудно утверждать это с определенностью, но можно высказать предположение, что прообразом Сурикову послужило конкретное лицо Петровской эпохи — боярин князь М.А. Черкасский, сведения о котором Суриков мог почерпнуть в «Дневнике» Корба и использовать их для творческой переработки.

Известно, что, вернувшись досрочно из заграничного путешествия, в связи со стрелецким бунтом, Петр, на следующий день после прибытия, разговаривая с боярами, стал собственноручно обрезать им бороды, начиная с победителя Стрельцов боярина Шеина и кончая Ромодановским. Так отвечал Петр на один из упреков взбунтовавшихся стрельцов, восставших против брадобрития и видевших в этом проявление вредного еретичества. Кто же мог посметь явиться на стрелецкую казнь, не обпив бороды? Ответ на это находим в дневнике Корба, который, описав сиену с обрезанием боярских бород, заметил: «Сохранили свои бороды только патриарх, святостью сана, князь Михайло Алегукович Черкасский, уважением к его преклонным летам, и Тихон Никитич Стрешнев, почетною должностью Царского Оберегателя. Все прочие должны были преклониться перед иностранными нравами, когда ножницы уничтожили старинный их обычай»¹. Так как о патриархе не может идти речь, следует установить, кого из двух бояр — Черкасского или Стрешнева — мог иметь в виду Суриков, создавая этот образ. Уже в записи Корба приводятся мотивы, подсказывающие ответ, — Стрешневу борода была оставлена по его должности, а Черкасскому — по уважению к его преклонным летам. О том же пишет и Устрялов, указывая, что Черкасский был избавлен от брадобрития, учитывая его преклонный возраст и более почтенный, чем у всех, внешний вид².

В самом деле, Тихон Никитич Стрешнев родился в 1649 году. Таким образом, во время первого стрелецкого бунта ему было 33 года, а во время последних стрелецких казней, изображенных Суриковым, 49 лет. В образе старого боярина Суриков изображает человека гораздо более преклонного возраста. Год рождения Михайлы Алегуковича Черкасского неизвестен, но прохождение им службы свидетельствует о его преклонном возрасте в момент казней стрельцов.

В 1674 году М.А. Черкасский — стольник и живет в Новгороде. В 1677—1678 годах, то есть за 20 лет до воспроизведенного Суриковым события, он уже боярин и занимает видное место воеводы большого полка в Киеве; затем он в Москве — наместник казанский. М.А. Черкасский во все время бунтов оставался верным сторонником и видным деятелем партии Нарышкиных и пользовался большим влиянием при дворе. С воцарением Петра I роль и значение князя Черкасского возрастают: «...он живет в Москве, — пишет Богословский, — и мы его постоянно видим на первом месте в той свите придворных чинов, которая сопровождает Петра в его беспрестанных загородных походах»³. М.А. Черкасский пользуется расположением и полным доверием Петра, а его опытность, авторитет и преклонный возраст оказываются полезными Петру в его сношениях с другими влиятельными лицами. Когда Петру в военных операциях надо было диктовать свою волю таким гораздо более опытным в военном деле людям, как А.М. Головин или генерал Гордон, царь Петр «...предпочитал делать это устами сановитого боярина Черкасского»⁴. Незадолго до последнего стрелецкого бунта, в декабре 1695 года, во время азовских походов было решено назначить боярина князя М.А. Черкасского Генералиссимусом⁵. Наконец, сразу же после стрелецких казней, когда Петр в 1698 году уехал в Воронеж, князь М.А. Черкасский был оставлен управлять Москвой, а через несколько лет, когда Петр укреплял Петроград против шведов, он снова поручает Москву боярину Черкасскому.

Внешность Черкасского обращала на себя внимание современников. В своем «Дневнике» Корб, упоминая о москвитянах, которые обнаруживали в разговорах с Петром высший ум, пишет: «Князь Михайло Алегукович Черкасский отличался степенностью, приличной его пожилым летам»⁶. И еще: «Князь Михайло Алегукович Черкасский достоуважаем по своим летам и характеру; честностью непорочной жизни и своею почтенною сединою князь Черкасский заслужил всеобщую любовь»⁷.

Наконец, в русской публикации, посвященной «Дневнику» Корба, дано подробное примечание о М.А. Черкасском, сказано о его благородстве, верности; его называют «муж чести — правды», «убеленный сединами», «доблестный боярин, неустрашимый в боях», «друг Матвеева, заслонивший его грудью от стрельцов»⁸, осуждавший всех любимцев Софьи.

Таким образом, по занимаемому им первостепенному положению, присутствие князя Черкасского на Красной площади во время стрелецких казней в непосредственной близости к Петру у Спасской башни вполне оправданно⁹.

Следует принять во внимание также и эмоциональное состояние образа старого боярина. На картине Сурикова он, наблюдая за казнью стрельцов, смотрит на осужденных с глубокой задумчивостью, в которой проскальзывает даже некоторое сочувствие¹⁰.

Мог ли так смотреть на стрельцов боярин Т.Н. Стрешнев, один из наиболее ненавистных стрельцам начальников? Как показал розыск, стрельцы намеревались, побив иноземцев, побить и Т.Н. Стрешнева за то, что он «на службе их не кормил»¹¹, «за то, что у них хлеба убавил»¹². Среди стрельцов ходили упорные слухи, будто Стрешнев, пользуясь отсутствием Петра, хотел царевича удушить и самому на Москве владетелем быть¹³. Т.Н. Стрешнев, активный участник розыска, не мог не знать отношения к себе стрельцов, поэтому трудно предположить с его стороны возможность признаков какого-либо сочувствия к осужденным стрельцам.

Старый боярин. Этюд. 1880

Иное дело М.А. Черкасский. Он хотя и участвовал в розыске, как и другие видные бояре, его имя совершенно не упоминается в показаниях стрельцов. Это свидетельствует о том, что, во всяком случае, он не был для стрельцов одиозной фигурой. Характерно, что раскольник Григорий Талицкий, объявивший Петра антихристом, советовал обратиться к князю М.А. Черкасскому, через которого будет народу «нечто доброе»¹⁴, и на допросе показал, что «имя князя он писал для того: как государь пойдет с Москвы на войну и стрельцы, разосланные по городам, соберутся в Москве, то чтобы они выбрали в правительство князя Михайлу Алегуковича Черкасского, для того, что он человек добрый»¹⁵.

Видимо, у князя М.А. Черкасского были (хотя бы в его личном быту) симпатии к старорусским обычаям, и можно предположить, что весь его облик знатного боярина старой Руси, сохранившийся без изменения и в годы крутого перелома и внедрения Петром иноземных новшеств, мог импонировать стрельцам и раскольникам.

Выше мы отмечали частые встречи Сурикова с Львом Толстым во время работы над картиной «Стрельцы». В историческом романе Толстого «Начала» есть следующее описание внешности князя Черкасского: «маленький сухой старичок, с красным, как будто ошпаренным, лицом и белой седой бородой, усами, бровями и волосами». Он ходил «в горлатной черно лисьей шапке с темно-зеленым бархатным верхом и в вишневой бархатной собольей шубе, распахнутой на атласном зеленом кафтане... Это был почтеннейший боярин, известный щеголь — Михайло Алегукович князь Черкасский»¹⁶.

Суриков кое в чем отошел от этого описания с целью придать образу боярина большую представительность, величавость и патриархальность. Но многое в описании Толстого совпадает с изображением боярина на картине. Это — белая седая борода, белые усы, белые брови и волосы, горлатная боярская шапка и шуба из богатой ткани вишневого цвета¹⁷.

Если Суриков в образе старого боярина действительно имел в виду князя М.А. Черкасского, то такое включение его в картину интересно тем, что связывает последний стрелецкий бунт 1698 года с первым стрелецким бунтом 1682 года, когда Михаил Алегукович Черкасский, рискуя собственной жизнью, пытался спасти боярина Артамона Матвеева и уговорить бунтующих стрельцов, сойдя к ним вниз, а затем, когда они все же схватили Матвеева, Черкасский вырвал его из рук стрельцов и прикрыл собой. Стрельцы отняли Матвеева и разорвали одежду на Черкасском, по не тронули его самого¹⁸.

Образ Черкасского вызывает в представлении зрителей воспоминания о первых бунтах, начавшихся 16 лет назад, что придает картине большие исторические масштабы и характеризует последний бунт не как случайное, эпизодическое явление, а как завершающий этап целого ряда бунтов и восстаний.

До нас дошел только один этюд, послуживший основой для создания образа боярина Черкасского¹⁹. Натурщиком для этого этюда был какой-то московский барин с патриархальной окладистой темной бородой, в богатой меховой шубе с бобровым воротником и в высокой бобровой шапке, чей погрудный портрет тщательно написал Суриков, поставив модель в том же повороте, в каком находится в картине боярин. Но художнику предстояла трудная задача: из сорокалетнего мужчины сделать седобородого старика, превратить московского барина конца XIX века в родовитого боярина допетровской Руси; а главное — передать во взгляде князя то сложное психологическое состояние, которое было присуще именно старому боярину XVII века, присутствовавшему при казни стрельцов.

Суриков превосходно справляется со всеми этими задачами. Он чуть не вдвое удлиняет бороду, заменяет темные волосы белоснежными сединами и несколькими незаметными штрихами (заострение носа, глубокая морщина вдоль впалой щеки, сдвинутые нахмуренные брови) полностью изменяет его выражение. В особенности важен тот смысл, который художник сумел придать взгляду боярина и в котором суровость и непреклонность царского приближенного не могут заглушить сочувствия к стрельцам и скорбного раздумья над судьбами этих обреченных защитников старины, с которой он сам неразрывно связан.

Коснемся еще одного персонажа, голова которого видна справа, за плечами боярина. Тип этого пожилого вельможи очень своеобразен: его голова и лицо гладко выбриты, оставлены лишь по-украински свисающие длинные седые усы. Его облик несколько напоминает Мазепу, который тогда пользовался полным доверием Петра, приезжал в Москву в те годы и мог присутствовать среди приближенных царя на стрелецкой казни²⁰.

Примечания

1. «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 88.

2. См.: Н.Г. Устрялов, История царствования Петра Великого, т. III. Приложение, Спб., 1858, стр. 621.

3. М. Богословский, Петр I, т. I, стр. 277,

4. М. Богословский, Петр I, т. I, стр. 278.

5. М. Богословский, Петр I, т. I, стр. 274.

6. «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 113.

7. «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 312.

8. «Библиотека для чтения», 1860, № 159, стр. 43. Примечание к публикации «Россия в 1699 году. Дневник Иоганна Георга Корба».

9. Отметим попутно, что двор князей Черкасских находился поблизости от кремлевской стены (между Спасской и Константино-Еленинской башнями), о чем Суриков мог знать от Забелина или от других сотрудников Оружейной палаты, которую он часто посещал во время работы над «Стрельцами».

10. Нельзя согласиться с авторами книги «Суриков», которые пишут: «На первом плане, как безучастный свидетель, равнодушно смотрит перед собой седобородый боярин в красной шубе» (Г. Гор и В. Петров, Суриков. М., 1955, стр. 89). Так же рассматривает образ боярина Н.А. Дмитриева в своей работе «Утро стрелецкой казни» (М.—Л., 1948, стр. 24).

11. М. Богословский, Петр I, т. III, стр. 36.

12. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, кн. III, т. XIV, стр. 1194.

13. См.: М. Богословский, Петр I, т. III, стр. 89.

14. Г.В. Есипов, Тяжелая память прошлого, Спб., 1885, стр. 79.

15. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, кн. III, т. XV, стр. 1371.

16. Л.Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 17, стр. 169—170.

17. Это так называемая «турская» шуба с двойными рукавами, из которых одни, собственно, для рук, оканчивались выше локтя, а другие, весьма длинные, висели позади для украшения. Такие шубы шились обычно для представителей высшего сословия. Изображенная на боярыне горлатная шапка (шилась из меха от горл или душек) была принадлежностью туалета только князей или бояр (П. Кирхман, История общественного и частного быта, дополненная В. Ключевским. М., 1867, стр. 169).

18. Эпизод этот многократно пересказывался в литературе, притом со многими неточностями. Голиков даже писал, что стрельцы убили М.А. Черкасского (И. Голиков, Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам, ч. I. М., 1788, стр. 158).

Расходятся мнения и об отношениях между Черкасским и Матвеевым. В некоторых источниках отмечается, что Матвеев был личным врагом Черкасского. Тем более поступок Черкасского характеризует его как человека благородного, смелого, надежного сторонника Петра.

19. Местонахождение этюда в настоящее время неизвестно. Имеется фотоснимок с него. Этюд писан маслом. Вверху слева подпись: В. Суриковъ 1880 г.

20. В год казней — 1698 — в России был учрежден орден Андрея Первозванного; первыми награжденными были Федор Головин и Мазепа («Русский быт в воспоминаниях современников XVIII века», т. I. М., 1914, стр. 51).