Вятские былины

В середине прошлого века Вятка — нынешний город Киров — славилась местными художниками. Чего только не делали мастера и мастерицы в Вятке и Вятской губернии! Вышивка, резьба по дереву, начиная с дуг и вальков и кончая наличниками избяных окон; разрисованные ложки и мебель, лепная крашеная игрушка, даже пряники вятские — и те пеклись в особых деревянных формах с узорами и фигурами.

Много поколений народных творцов поработало над ними и воплотило в них свою наблюдательность, вкус, жизнерадостность, изобретательность.

Не менее значительно было развито и не меньшей пользовалось любовью у вятичей устное народное творчество. Сказывались излюбленные народом сказки — про сестрицу Аленушку и братца Иванушку, про Ивана-царевича; пелись протяжные и грустные песни, в которых народ изливал всё свое наболевшее из года в год — печалился, негодовал, мечтал о счастливой доле; читались нараспев былины о великих деяниях русских богатырей.

В холмистых, заросших то перелесками, то таежными лесами далях Вятской губернии, смягченных тусклыми красками севера, таилось особое очарование суровой и строгой природы. На холмах раскинулись деревни, откуда открывался вид на десятки верст вокруг: великаны-ели и пихты, быстрые извилистые речки, серые деревянные избы селений и среди них приютившаяся белая церковушка; избитые колеями дороги, на которых можно было разглядеть и крестьянский обоз, и пастуха, гонящего стадо, и странников с котомками за плечами и длинными посохами в руках.

Казалось, ничто не может измениться ни в картинах живой природы, ни в быту вятичей. Стоят эти ели и домишки многие сотни лет и стоять еще будут в непробудной тишине.

Великий русский писатель М.Е. Салтыков-Щедрин, отбывавший в Вятке ссылку, писал: «Въезжая в этот город, вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что вы ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остается только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания.

И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец миру»...

Глухой, далекий край... Потому и сделало царское правительство Вятку местом ссылки, чтобы, упрятав людей в эту глухомань, дать почувствовать им свою заброшенность, внушить мысль, что Россия огромна, самодержавие несокрушимо и «больше ничего уже нельзя требовать от жизни».

Нет, не кончались в Вятке дороги, и не только богомольцев можно было встретить на пути. Из Вятки шел тракт дальше в Сибирь, и четыре раза в неделю проходили через город, звеня кандалами и еле передвигая ноги, ссыльные революционеры. А за год проходило по Сибирскому тракту более трех тысяч арестованных «политических».

Они мечтали о счастливой жизни для всего народа, они выступили против царя, против бесправия и нищеты, и вот теперь их кидали в сумрачные леса Вятской, Вологодской, Тобольской губерний.

Молча провожают их взглядами крестьяне: конвой не позволяет приближаться; разве кто горестно вздохнет или смахнет концом платка скупую слезу.

И, минуя Вятку, минуя Тобольск, идут ссыльные дальше. Идут день, другой, третий; неделю, другую, третью...

Тянется нескончаемый тракт, необозримые леса, а над редкими городами и селами высятся церковные колокольни. Они господствуют и над ветхими лачугами, и над хоромами купцов.

В одном из таких заброшенных сел — Лопьяле — в 1848 году, в семье священника Михаила Васильевича Васнецова, родился сын Виктор — будущий знаменитый русский художник.

Михаил Васильевич был человеком доброго нрава, умным, отзывчивым; не лишенным поэтического чувства и тонко понимавшим природу.

Любовь к природе была едва ли не самым большим богатством, которое он смог передать своим шестерым сыновьям в наследство.

Когда Виктору исполнилось два года, Васнецовы переехали в село Рябово. Тихо текла жизнь в Рябове. Восемьдесят пять верст до губернского города Вятки, а до столицы — Петербурга — многие и многие дни пути.

Начальное образование детям Михаил Васильевич дал сам, — он выучил их грамоте. В звездные августовские ночи всей семьей гуляли по полям, и отец обращал внимание сыновей на небо, показывал им созвездия, Млечный Путь, учил отличать планеты от неподвижных звезд. Когда наступала весна, он брал мальчиков в лес слушать зябликов, перед окнами ставили скворешни. Под руководством отца дети собрали своими руками коллекцию минералов и гербарий, которые долго потом хранились в старом рябовском доме.

А пока братья были малы, этот дом с палисадом и мезонином составлял для них целый мир.

Обыкновенно вся ватага собиралась на заднем дворе, и начиналась игра.

Но во что могли играть, что могли видеть вокруг себя деревенские ребята сто лет назад? Единственными игрушками у них были глиняные свистульки — бараны и петушки, привезенные в подарок из Вятки. Весело было приложить к губам пеструю фигурку с золоченым гребешком или рогами и свистеть, свистеть, — кто кого пересилит!

А то притаскивали глину и лепили из нее на одном конце двора игрушечный дом; около него наскоро пристраивали из щепок крестьянский поселок с полевыми воротами и изгородью. В другом конце двора, у забора, делали мельницу, а у амбара — пекарню, в которой были даже глиняные хлебцы.

Работа кипит, словно в муравейнике; вокруг «деревни» оживление, беготня. Привязав веревочки, ребятишки таскают по воображаемым дорогам заношенные лапти — «телеги»... Но вот картина меняется: в мезонине мальчики усердно занимаются вырезыванием солдатиков и кройкой мундиров из обрывков синей — «сахарной» — и цветной оберточной бумаги, а затем начинаются и большие маневры у крыльца рябовского дома.

Уже в этих играх проявлялись характер и склонности братьев Васнецовых. Особенно отличался Виктор: быстрый, веселый и вместе с тем серьезный, он был зачинщиком многих затей. Однако случалось, он оставлял товарищей, убегал в дом и устраивался на скамеечке около книжной полки.

Даже когда он был совсем маленьким и не мог еще читать, его любимым занятием было листать старые журналы и рассматривать картинки. Но особенно влекло его к рисованию.

Рисовать Виктор начал рано. Рисовал то, что попадалось ему на глаза, срисовывал то, что видел на картинках в книгах и журналах, рисовал по воображению то, что никогда не видел, например корабли.

Домашние поощряли это его увлечение. Случалось, бабушка или отец присаживались вместе с другими детьми к столу и брались за карандаш или акварельные краски.

В обстановке немудреной крестьянской жизни вырастали братья: по вечерам, при свете и треске лучины, слушали песни и народные сказки, днем играли или бегали с соседскими ребятишками к реке.

Бурные события шестидесятых годов проходили стороной, разве только дойдет до села слух, что в Вятку прибыла новая партия ссыльных. Но с детства наблюдательный Виктор Васнецов не мог не видеть горестей народных, не мог не слышать, как пели крестьяне-соседи: «Чтой-то нынче какие всё тяжелые годы...»

И он не мог не сочувствовать им. Всё виденное запечатлевалось в его памяти и служило постоянным источником для рисунков.

Вот в престольный праздник возле рябовской церкви собирается толпа послушать нищих певцов, «божественное пение». У церковной ограды сгрудились телеги с поднятыми оглоблями, виднеются наспех сделанные из рогожи лавочки купцов, — ведь храмовой праздник — ярмарка на селе. Из дальних и ближних деревень съехались на ярмарку крестьяне. Нищих больше, чем в будние дни. Они тоже собрались сюда в надежде, что подаяние подвыпивших «хозяев жизни» — богачей — будет обильнее.

Нищие-певцы уселись в кружок и гнусаво-протяжно поют про житие «бедного Лазаря». Среди певцов и баба, и мальчишка-нищий, и спившийся монашек в рясе.

Вышла от обедни матушка-дьяконица, высокая женщина в сером платье, подошла послушать. Слушают и старики-крестьяне, пришедшие с базара, и деревенские парни, и молодые крестьянки, которые благоговейно и доверчиво опускают глаза и задумываются. А на ярмарке — и балаганы, и фокусники, и дешевые лубочные картинки, и какого там только нет народа!

...Но беззаботное детство окончилось, и в 1858 году, когда Виктору Васнецову исполнилось десять лет, его, как сына священника, отдали вслед за старшим братом Николаем в Вятское духовное училище, а позже — и других младших братьев. Закончив училище, Васнецов поступил в духовную семинарию.

Училище и семинария не оставили особых воспоминаний в памяти Виктора. Дни проходили, похожие один на другой, и юноша выполнял всё, что от него требовали: занимался, прислуживал в церкви, пел в хоре, постился... Однако ничто не в состоянии было заглушить в молодом семинаристе интерес к народному творчеству и любовь к искусству. Используя каждую свободную минуту, он рисовал истово, с увлечением, и рисование сделалось для него не только радостью и отдыхом, но серьезным занятием, главной целью.

Правда, он даже не представлял себе, что где-то в Петербурге кипит сложная художественная жизнь, что люди полностью отдают себя борьбе в искусстве; не представлял, как живут люди, посвятившие себя искусству. Но он решил уже, что станет непременно художником, а не священником. Семья его не возражала против этого, но отец предупредил, что содержать его он не сможет.

Учась в семинарии, Васнецов одновременно начал заниматься рисованием у преподавателя вятской гимназии — художника Н.А. Чернышева. Они вместе ходили в местный музей, рассматривали фотографии с картин известных художников, изучали гипсовые слепки со скульптур. Занятия шли успешно, и Васнецов стал рисовать не только «от себя», но и с натуры.

До нас дошло несколько его ранних рисунков, выполненных в 17—18-летнем возрасте: «Отставной солдат» (1865), «Слепой нищий с мальчиком» (1866), «Дед и внук» (1866) и акварели: «Сироты» и «Татарин Абдул Габайдулла» (1865). Все эти работы говорят о том, что Васнецов черпал свои впечатления из окружающей жизни.

Значительный интерес представляют также начатые еще до отъезда в Петербург в 1866 году и законченные через два года иллюстрации к русским пословицам и поговоркам. Возможно, что они были первым заказом, полученным молодым художником, потому что много лет спустя он написал собственноручно на тетради, в которой помещались эти 75 рисунков: «Выполнено для господина Трапицына».

Трудно сказать, сам ли заказчик выбирал тексты или тут сказалось богословское воспитание братьев Васнецовых, но, рассматривая теперь небольшие бесхитростные картинки, мы видим, что для пословиц были выбраны изречения нравоучительного характера в духе добродетельного чино- и богопочитания.

Иллюстрация к пословице: «Мило тому, у кого много в дому».

«Без бога ни до порога», «Благовоспитанному сыну отцов приказ не ломит спину», «Ложась благословися, а встав — перекрестися», — поучали пословицы, совсем так же, как рябовский священник поучал своих прихожан.

Но что делает художник? Скучное изречение: «Человек предполагает, а бог располагает», а у Васнецова — целая композиция: берег реки, крестьянин, собравшийся переехать по льду; воз провалился, а крестьянин хлопочет вокруг лошади, распрягает ее, помогает выбраться из проруби. Живая, наблюденная сцена! Или вот поговорка: «Мило тому, у кого много в дому». А у Васнецова изображена большая крестьянская семья, где всякий занят своим делом: женщина прядет, мужчина стоя вьет веревку, прикрепленную к потолочной балке, рядом малыш играет с пенькой, в глубине избы — другая женщина ткет, а старуха спешит с горшком и ложками накормить детей, сидящих вокруг стола.

В картинках-иллюстрациях уже сказываются большие возможности начинающего художника, его наблюдательность и находчивость. Образы героев пословиц и поговорок и окружающая их обстановка взяты из повседневной жизни села Рябова, столь хорошо знакомой Васнецову.

Избы, околицы, скотные дворы; ярмарка, молотьба, похороны; мужики и бабы в своих обычных костюмах Вятской губернии, представители различных ремесел — столяр, каменщик, кузнец, пильщики, плотник, — одним словом, весь быт деревенских обитателей воспроизведен Васнецовым в иллюстрациях внимательно и любовно. Правда, нельзя сказать, что в них чувствуется критическое отношение к действительности, которое придет гораздо позже. Здесь, скорее, знание жизни и интерес к ней — то, что в дальнейшем сослужит художнику великую службу.

В техническом отношении в этих иллюстрациях много слабостей и недостатков. Это было совершенно неизбежно для человека, еще начинающего и делающего свои первые шаги самостоятельно, без опытного руководства и необходимой школы.

Но для Васнецова как художника важно было то, что он с детства проникся истинными интересами народа, знал его доподлинно, ценил, уважал и по-настоящему любил. Важно было и то, что он с детства находился у истоков народного творчества, почти не испытавшего воздействия дворянской, помещичьей культуры и сохранившего многие черты и особенности искусства древней Руси.

Весь быт, буквально все окружавшие Виктора предметы, — будь то простой крылечный столб, расшитая бабушкина кика¹ или пестрые глиняные курочки, продававшиеся весной на ярмарке в Вятке, — были отделаны дивным узорочьем.

Сказка, песня, былина и красочное прикладное искусство народа были самыми первыми, самыми яркими впечатлениями детства и юношества Васнецова и служили ему неисчерпаемым запасом во всей его художественной деятельности.

В 1867 году, когда Васнецов учился уже на последнем, «философском», курсе семинарии, он решил окончательно, что уедет из Вятки в Петербург и поступит в Академию художеств.

Для того, чтобы добыть денег на поездку, он устроил лотерею. Он написал маслом две картины — «Жницу» и «Торговку-бабу» — и разыграл их среди желающих. «Торговку» выиграл вятский губернатор, «Жницу» — католический епископ. Но Виктор так и не дождался вырученных 60 рублей (он получил их позднее) и с червонцем в кармане уехал в Петербург, где и знакомых у него не было, кроме В.А. Красовского, служившего в картографическом заведении полковника Ильина.

Примечания

1. Старинный женский высокий головной убор, украшенный в передней части вышивкой и жемчугом. Во время свадебного обряда кику надевали на новобрачную.