Поездка во Францию

Чистяков сообщал Третьякову, что Виктор Васнецов «собирается ехать за границу ради поправления здоровья; ну да и посмотреть. Я радуюсь этому, не знаю только, на какие деньги он поедет. Эх, если бы этот художник да поучился немножко. Какой бы он был молодец!»

И.Е. Репин, уехавший в пенсионерскую поездку в Париж в октябре 1873 года, в ноябре писал Васнецову:

«Дорогой мой Виктор! Вот тебе мой совет, чтоб не забыть: копи теперь деньгу, сколько можешь, к маю месяцу приезжай сюда (годичная выставка здесь). Если успеешь по дороге посмотреть что — хорошо, и не успеешь — ладно (только в Париже узнаешь цену и значение всему). Приезжай прямо к нам, содержание тебе ничего не будет стоить, только на проезд разорись. Выводим тебя везде по Парижу, пока тебе не надоест, а как надоест — с Богом домой. Таким образом ты все заморское узнаешь сразу и пойдешь смелей и сильней в 10 раз и не будешь неопределенно предаваться тоске по неизвестному. Нечего и говорить о пользе, которую приносит подобное путешествие: на все открывает глаза. А главное, ты обрадуешься, что ты русский человек, во многом; а может, и опечалишься, это глядя по вкусам».

Однако выбраться в Париж Васнецову удалось лишь в марте 1876 года. Поселился он у Крамского. В это время здесь же находились Репин, Поленов, Савицкий, Ковалевский, Беггров, Боголюбов — целая колония русских художников, которые дружили между собой и на первых порах помогли Васнецову.

Уже через две недели пребывания в Париже Васнецов, пережив первые впечатления от новой жизни, быстро освоился и начал чувствовать себя «как в Питере на Васильевском острове». Он бродил по Парижу, знакомился с коллекциями Люксембургского дворца, где представлена живопись XIX века, от Делакруа до импрессионистов. Посетив Лувр, Васнецов сделал вывод, что «наш Эрмитаж неизмеримо выше по выбору картин. Рембрандт у нас лучше, Ван Дейк, Рубенс, Веласкес, Мурильо и прочее не хуже, только Рафаэль полнее и вообще отделы Итальянской живописи гораздо полнее нашего». Старую французскую живопись в Лувре Васнецов не оценил — «да и скучища же в ихних старых картинах!» Из французской школы он выделил лишь Делароша, французского исторического живописца, очень популярного в XIX веке.

Как и все русские художники, Васнецов искал в искусстве мысль, идею — и не находил ее в картинах французов: «В новых художниках, что мне удавалось видеть по магазинам, много жизни и своеобразного непринужденного отношения к искусству, но только со стороны живописного мастерства, вкуса и т. п.».

Поиска «души», правды, истины в произведении искусства — того, что было особенно дорого художникам-реалистам, — за границей они не находили...

Репин, находясь в пенсионерской поездке в Париже, скучал, стремился домой, в Россию. Васнецов тоже не задержался во Франции, прожив там всего около года.

С первых дней пребывания в Париже на художника обрушилась целая масса художественных впечатлений. В те годы столица Франции была своеобразной «меккой» искусства, художественной богемы, где яркая и разнообразная художественная жизнь била ключом.

«Как французы много, однако, работают, страсть. Несмотря на огромное количество магазинов, где каждую неделю выставляются новые картины, у них постоянно появляются выставки, одна за другой. Не успела закрыться выставка акварелей, на которой находилось много прелестных вещей, как уже открывается новая выставка масляных картин, и на этой чудесные вещи. А через полмесяца откроется Салон (Годичная выставка), на котором бывает, как говорят, до трех тысяч нумеров. Ну, просто завидно», — делился В.Д. Поленов своими впечатлениями от парижской жизни тех лет.

1 мая 1876 года в Париже открылась выставка «Салон Елисейских полей», которую с нетерпением ожидал Васнецов. На ней были представлены работы мастеров разных стран, в том числе и русских художников. Сравнивая произведения русской школы с французской живописью, Васнецов восклицал: «Ну, братцы, я удивлен и порадован! И как Вы думаете, чем — а тем, что мы воображали себе какую-то особенно высокую степень искусства в Париже и вообще за границей и оплевывали свое; а между тем мы сравнительно вовсе не так дурны». Васнецов понимал, что преимущества французов в основном в области техники живописи, и русским художникам «нужно много работать, чтобы сравняться с ними в технике, особенно в рисунке...» Больше всего его поразило, что «среди массы холстов, громадных и часто смешных... нет почти ничего из обыкновенной французской жизни».

Васнецов, поселившись в Париже вместе с Крамским, вел с ним долгие беседы — им было о чем поспорить и что обсудить. Ивана Николаевича всегда живо волновали вопросы национального начала в искусстве, и он превосходно чувствовал сильные и слабые стороны французской живописи, в которой «...контуров нет, света и тени не замечаешь, а есть что-то ласкающее и теплое, как музыка. То воздух охватит тебя теплом, то ветер пробирается даже под платье, только человеческой головы с ее ледяным страданием, с вопросительною миною или глубоким загадочным спокойствием французы сделать не могли и, кажется, не могут, по крайней мере, я не видал».

Эти же черты французского искусства проницательно почувствовал В.И. Суриков. Называя вещи французов бессердечными, он признавал, что они «овладели самой лучшей, самой радостной стороной жизни — это внешностью, пониманием красоты, вкусом».

Гуляя по парижским бульварам, знакомясь с художественными выставками, Васнецов предавался мыслям о сюжетах своих будущих картин, и сюжеты эти были вовсе не из заграничной жизни...

Именно в Париже в 1876 году Васнецов написал первый эскиз своей знаменитой картины «Богатыри». Однажды он пришел поработать в парижской мастерской своего друга В.Д. Поленова. Там за короткое время и был написан этот эскиз, который Васнецов хотел подарить Василию Дмитриевичу. Но тот отказался, сказав, что примет его лишь тогда, когда будет готова большая картина. Он даже позировал Васнецову для будущей картины — сохранился рисунок «Поленов на лошади», датированный 1876 годом.

Этюд же будет вручен Поленову несколько лет спустя, когда Васнецов завершил своих знаменитых «Богатырей».

Глядя на этот небольшой эскиз (27×41), становится ясно, что Васнецов уже в те парижские месяцы знал, какова будет композиция «Богатырей». Расположение трех героев, их жесты, даже повороты лошадиных голов, основные элементы пейзажа — все это осталось без существенных изменений в будущей картине. Но пока ее время еще не пришло...

Современники вспоминают, что Васнецова в Париже стеснял суровый характер И.Н. Крамского. Может быть, из-за этого, а возможно, из экономии денег, в которых он всегда нуждался, Виктор Михайлович переехал жить в Медону — маленький городок в предместье Парижа. Здесь он продолжал упорно работать: ходил на этюды, писал пейзажи в окрестностях городка, много рисовал...

«Живу себе ни шатко, ни валко, ни на сторону; ни скучно, ни весело! — больше работаю, что иногда и спасает от неожиданных ураганов грусти и скуки самой тяжелой, самой отчаянной!» — пишет художник из Медоны своему другу В.М. Максимову.

Однако серьезный и деятельный Крамской не оставлял Васнецова своими строгими наставлениями, даже когда вернулся в Петербург. Сохранилось письмо, где на несправедливые упреки Крамского в безделье Виктор Михайлович отвечает ему:

«Позвольте Вам заметить, что я без дела не шлялся, милостивый государь, а рисовал добросовестно деревяшки, а если и заходил иногда по пути в ресторан или на Елисейские поля, да и то с хорошим человеком, Павлом Осиповичем (Ковалевским), а с хорошим человеком отчего же и не побеседовать и не выпить капельку. Нехорошо обижать несправедливыми подозрениями».

«Загулы» и безделье русских в Париже, видимо, были хорошо известны Крамскому и его другу, художнику А.П. Боголюбову, который был послан Академией художеств наблюдать за пенсионерами за границей. Но Васнецов был ни пенсионером Академии, не был и бездельником: «с канцелярской аккуратностью» ходил он на этюды. В его письмах с самых первых шагов в искусстве чаще других повторялись два слова: «работаю усердно».

Художники, жившие в Париже, часто собирались в мастерской А.П. Боголюбова. Иногда в эту мастерскую заходил Иван Сергеевич Тургенев, почти постоянно живший в Париже рядом со своей возлюбленной — французской певицей Полиной Виардо.

«Эти встречи с Тургеневым для меня незабываемы, — рассказывал Васнецов, — Перед моими глазами стоит Тургенев, с его исполинской фигурой, с густыми серебряными волосами и крупными чертами лица. Для него даже большая боголюбовская мастерская казалась тесной. В этой мастерской мы часто вспоминали родину, все то родное, чудесное, о чем тосковали и что нам страстно хотелось запечатлеть на наших полотнах».

Все, кто встречался с Васнецовым в Париже, отмечали его мягкий характер, умение пошутить, восприимчивость к новому, прямоту и откровенность. По просьбе В. Стасова художник П.О. Ковалевский (тот самый, с которым Васнецов так замечательно проводил время за бутылкой французского вина) написал воспоминания о встречах в Париже.

«В мае 1876 года я приехал из Рима в Париж... Как-то раз, где-то в ресторане, я встретился с Васнецовым. Прежде, в Петербурге, мы знали друг друга, симпатизировали один другому, но, собственно, близки не были. Здесь же, в Париже, мы сразу сошлись очень близко... В нем я нашел много тех сторон, которых, пожалуй, не было в других наших собратьях. Некоторые были много старше и солиднее, в других не было той простоты, без которой трудно бывает скоро сойтись на короткую ногу. Он был не прочь пошутить, был очень прям и откровенен, отзывчив на все новое и старался сейчас себе это уяснить. Часто мы за бутылкой дешевого французского вина болтали с ним за полночь. Но это первое наше общение было прервано моим отъездом в Нормандию, а его — в деревню. Там он поселился у крестьянина, кажется, в Медоне, недалеко от Парижа. Писал этюды, пейзажи. Он хорошо сошелся со своими хозяевами и узнал простого французского человека. Он и здесь, как в России, очень интересовался простым сословием. Помню, он мне часто говаривал, что мужик — везде мужик, и между русским, например, мужиком и французским меньше разницы, нежели у нас между мужиком и образованным человеком. Ему это сближение с народом нужно было тогда и для его картины, которую он начал сейчас же по возвращении своем в Париж <... .

Забавно было смотреть, как Виктор Михайлович пускался в горячий спор с каким-нибудь французом. Забавно, собственно, потому, что он ужасно выговаривал французские слова, да и вообще не был силен в этом языке; но я думаю, французам он очень нравился. С Васнецовым, пожалуй, можно было иногда и не соглашаться, но у него самого все находилось в полнейшей гармонии и последовательности, как у человека, замечательного по своей цельности».