О.Д. Грирогова-Менделеева. Менделеев и его семья

Когда мне было 18 лет, отец взял меня с собой на Кавказ, куда он ехал по нефтяным делам. Это путешествие было полно интересных впечатлений, которые он и хотел дать мне, как взрослой дочери.

...В пути отец окружил меня заботой и всевозможными житейскими удобствами, причем как-то раз сказал: «Вот мы едем в первом классе, а я в молодости всегда ездил в третьем классе, и было преинтересно». Из Москвы мы выехали с Рязанского вокзала, и с нами, только в другом купе, ехали два француза, путешествовавшие по России и ни слова не говорившие по-русски. В Рязани они уже обедали с нами, восхваляя мало-российский борщ.

Французы, узнав, что мы едем в Кисловодск, тоже решили ехать туда же, хотя билеты у них были дальше по прямому направлению. Мне было очень интересно рассказывать им обо всем, что мы видели из окна вагона. Французы не отставали в любезности по отношению к отцу и ко мне, и я ехала превесело.

...В Кисловодск мы ехали гостить на несколько дней к художнику-передвижнику Николаю Александровичу Ярошенко, которого очень любил и уважал мой отец.

У Ярошенко была своя дача в Кисловодске. Нас ждал он и его жена Мария Павловна, и мы были встречены, как близкие родные. Мария Павловна была со мной необычайно ласкова, хотя и видела меня в первый раз. И сейчас у меня на сердце делается тепло, когда я вспоминаю эту дружную семью и те дни, что я провела с ними.

Николай Александрович был тогда артиллерийским генералом, несмотря на то, что ему было, как мне кажется, не больше 45 лет.

После ужина Мария Павловна провела меня в отведенную для меня комнату. Кровать была уже приготовлена, а на столике стоял графин с нарзаном. Я, никогда его не пивши до тех пор, выпила сразу на ночь два стакана, и у меня поднялось такое сердцебиение, что я не спала до утра. Французы остановились в гостинице и ждали нас. Мы провели у Ярошенко два или три дня, и утром снова была подана коляска, чтобы доставить нас в Минеральные Воды, а оттуда мы ехали через Владикавказ, по Военно-Грузинской дороге, в Тифлис и Баку.

В нашу коляску должен был сесть и Николай Александрович, решивший проехать с нами до Баку.

В передней, когда все толпились перед выходом, отец шепнул мне: «Ты сядь напротив, на скамеечку». Мы вышли, и я первая быстро села на переднюю скамеечку, спиной к кучеру, а Николай Александрович сказал: «Ну уж нет, прошу вас сесть, как взрослая дама, иначе я не поеду». Конечно, я пересела, отец сел около меня, а Николай Александрович напротив. Такого милого спутника, остроумного и веселого, я еще не имела в своей жизни.

Николай Александрович был крайне внимательным и необычайно остроумным в разговоре, я очень к нему привыкла за время нашего путешествия. Он был и как кавалер и вместе с тем смотрел на меня, как на ребенка, которого надо все время веселить.

Французы двинулись с нами.

Вечером мы приехали во Владикавказ. Мне очень понравился этот кокетливый городок, объятый сумерками, быстро сменившимися темнотой.

Мы освежились после дороги и поужинали кавказскими блюдами: пловом и чахохбили, поданными нам в общей столовой. Николай Александрович обратился к отцу с просьбой отпустить меня с ним в городской сад. Согласие было получено, и мы вышли. Горели тут и там фонари, милые, наивные керосиновые фонари; домики, окрашенные в белую краску и все с верандами, были окружены фруктовыми садами и казались очень уютными, а навстречу нам слышалась музыка из городского сада. Я никогда не видела до сих пор провинциальных городских садов, где по вечерам собирался весь город, чтобы подышать прохладой, увидеть знакомых, поиграть в карты и хорошо поужинать.

Николай Александрович повел меня в так называемую «ротонду», где играл военный оркестр и шли танцы. Вдруг музыка прекратилась, и раздались голоса: «Лезгинку! Лезгинку!» Вся зала стала кольцом, и в центр этого круга вошел молодой человек в национальном костюме, подошел к стройной девушке и, поклонившись ей, пригласил на танец. Сейчас же у девушки в руках появилась тонкая белая чадра, и под нежные-звуки музыки началась лезгинка. Я с интересом следила за этим новым для меня зрелищем; пара танцующих была так легка и изящна, что, казалось, они танцевали по воздуху, не касаясь пола.

Среди окружающих было слышно имя княжны Чавчавадзе — это она танцевала. Все старики, побросав карты, подошли к кругу и вместе со всеми начали притопывать и ударять в ладоши в такт танцующим. Я вся обратилась в зрение. Николай Александрович стоял сзади меня, и вдруг за самыми нашими спинами, в темноте сада, раздался оглушительный револьверный выстрел. Я вся прижалась к Николаю Александровичу, он быстро взял меня под руку и вывел из сада. Долго не спала я в эту ночь, а рано утром к гостинице был подан своеобразный экипаж — карета с очень длинным сиденьем около кучера и сиденьем сзади, запряженная четырьмя лошадьми в дышло и двумя спереди, с форейтором. В этом экипаже ехали мы, Николай Александрович и два француза, не отстававшие от нас ни на шаг. Мы двинулись по Военно-Грузинской дороге. Нас сразу обступили горы, темные, без растительности, громоздящиеся друг на друга далеко впереди.

В Дарьяльском ущелье мы шли некоторое время пешком. Терек шумел, пенился и прыгал с камня на камень. Я нашла очень гладкий камешек, на котором попросила Николая Александровича потом написать мне масляными красками «Дарьял», и он написал, но только «Дарья», а «Л» сказал напишет потом, и этим долго дразнил меня. На станцию «Казбек» мы приехали к вечеру и здесь остались на ночь в казенной гостинице. В общей комнате топился камин, и все же было холодно. Спали мы плохо, в общей комнате, не раздеваясь, а с восходом солнца сели в тот же экипаж, но запряженный лишь четверкой лошадей. Мы тронулись дальше...

Начался спуск в Грузию. Здесь картина сразу изменилась: мрачные горы и нависшие скалы остались позади, и солнце мягко освещало долину Грузии внизу, где скрещивались две реки — Арагва и Кура, а наверху, налево от дороги, виднелся Мцхетский замок. Экипаж легко катился под уклон, было свежо, но не холодно, и ясно.

Часов в двенадцать дня мы въехали на пригород Тифлиса и затем, запыленные, но веселые и бодрые, остановились около самой фешенебельной гостиницы «Лондон». Вечером ужинали все вместе, а, войдя к себе в номер, я увидела на столе в вазе громадный букет азалий, составленный мастерской рукой садовника, с приложенной визитной карточной. При виде букета отец улыбнулся и сказал: «Французики знают хорошо, что им надо делать».

...На другой день мы вдвоем с Николаем Александровичем пошли в темные ряды, и тут на свободе я выбирала шелковые материи на платья матери и себе, несколько отрезов, и затем кавказские шелковые большие шали, тканые и вязаные. Больше мне ничего не хотелось, а отец подарил мне еще несколько камней бирюзы. Всем близким я накупила подарков, и все очень тщательно уложила для перевозки.

...Я все время проводила с Николаем Александровичем или переговаривалась с ним с моего балкончика на балкончик, где он сидел и писал вид на море. На столе у нас всегда стояло огромное блюдо, наполненное елизаветпольским нежнейшим виноградом, без косточек и с розовой кожицей. Я часто брала ветку и перекидывала ее на балкон Николая Александровича, а он ловил на лету, но ягоды винограда не выдерживали подобного обращения и многие лопались, так были они нежны. А надпись на камешке «Дарья» не подвигалась вперед, сколько я ни просила ее докончить.

Совещания у отца шли все время изо дня в день, так что, если бы не Николай Александрович, мне пришлось бы очень скучать. За все время пребывания в Баку, а оно длилось неделю, у нас были две поездки на нефтяные промысла в Балаханы и Сураханы.

...Мы уехали незаметно на пароходе «Михаил», отходящем в Астрахань. С Николаем Александровичем мы распрощались, и он в тот же день уехал к себе в Кисловодск.