|
Краткое предуведомление. Семь печатейЯрошенко уничтожал письма, которые получал. Он хотел, чтобы письма, им написанные, тоже уничтожались. Он объяснял, что пишет письма не для печати, тем паче не для истории: просто в определенный срок сообщает определенному лицу нечто определенное. Хранить и беречь такое письмо незачем. Довольно его прочитать, принять к сведению то, что в нем говорится, потом — в печку. Ярошенко брался за перо нечасто и, за редким исключением, только по делу. По письму Ярошенко можно заключить о его добром отношении к человеку, но дружеских излияний он избегал, всякое письмо написано по определенному поводу. Он пишет Касаткину: «...мне сдается, что Вы напрасно проводите летнее время по городам, вместо того, чтобы хорошенько отдохнуть и укрепиться физически и морально где-нибудь на лоне природы, хотя бы в Кисловодске». Это не дружеская забота «вообще», не благие пожелания: Ярошенко приглашает Касаткина к себе на дачу, в Кисловодск. Но из приглашения без труда вычитывается его доброе чувство к товарищу. Общие размышления также появляются в письмах Ярошенко не сами по себе, а лишь в связи с определенным деловым разговором. В одном из писем к Черткову он посвящает несколько строк размышлениям о том, что нельзя ограничивать задачу искусства «моралью и педагогической стороной». Но это не желание потеоретизировать, а ответ на критику Чертковым передвижной выставки и осуждение односторонности чертковских представлений об искусстве (письмо Черткова к Ярошенко, понятно, не сохранилось). В одном из писем к Третьякову Ярошенко замечает, что россияне имеют мало опыта «в преследовании совокупными силами общественных задач» и лишь «начинают брать первые этому уроки», но этот важный вывод связан с адресованными Товариществу упреками Третьякова в недостаточном умении вести практические дела. Имя Ярошенко постоянно встречается в литературе о передвижниках, в частности и в мемуарах, но о нем самом (учитывая его роль в Товариществе передвижных художественных выставок) написано удивительно мало. Немногие мемуаристы, к тому же, говорят о нем настораживающе однообразно: волевой, стойкий, трезвый, справедливый, кристально честный, не способный ни на какие сделки с совестью, бескомпромиссный, прямой, далее прямолинейный, всегда открыто поступающий и открыто высказывающий свою точку зрения и т. п. Душа нараспашку? Но душа у Ярошенко «застегнута на все пуговицы». Хозяйственный Третьяков сохранил среди прочих и такое письмо художника: «Многоуважаемый Павел Михайлович!
Н. Ярошенко» Все прямо, честно, открыто, бескомпромиссно, и вместе что-то невысказанное, сокровенное таится за этими ясными строчками; Ярошенко волевой, справедливый, принципиальный, прямой, даже прямолинейный, — Ярошенко, точно соответствующий эпитетам мемуаристов, — видится в приведенном письме, но четким его строкам предшествовала глубокая и важная работа мысли и чувства, работа в тишине, в тайне, ощутимая, но никак не раскрытая, упрятанная за семью печатями. И так всегда. Мы слышим открытые речи Ярошенко, видим его столь же открытые поступки, знаем его ясную (даже прямолинейную) позицию в Товариществе, которая определяла его отношение к отдельным товарищам, нам известны даже некоторые стороны его семейной жизни, и все-таки нам не хватает какой-то важной ниточки, чтобы размотать клубок до конца, до сердцевины, недостает всего того, чему пристал эпитет «личный» — «личные соображения», «личные пристрастия», «личные интересы», «личная жизнь». Едва ли не все личное применительно к Ярошенко известно нам как общественное, и даже его семейная жизнь предстает перед нами лишь в ее общественной значимости. Такой взгляд на Ярошенко свойствен не только нам, потомкам, но и современникам художника, людям, близко его знавшим. Это тонко отметил Н. Рерих. «Интересна и внутренняя жизнь Николая Александровича, его честные, прямые взгляды и убеждения, — писал он. — Но копаться в них неудобно, зная, как держал он себя в стороне от постороннего глаза, так что даже многие внешние проявления его частной жизни оставались незаметными для сравнительно хорошо знавших его людей». Рерих рассказывал, что в рисовальной школе Общества поощрения художников, которую достаточно долго посещал Ярошенко, мало кто знал его имя; его называли просто — «артиллерийский офицер». Вместе с тем, отданный девятилетним мальчиком в кадетский корпус, Ярошенко тридцать семь лет провел на действительной военной службе, занимал весьма солидные должности, выполнял важные поручения начальства, в тридцать один год стал полковником, вышел в запас генерал-майором, но современники почти ничего не знали о служебной его деятельности, кроме того, что он был артиллерийским офицером. Если бы не коллективные фотографии передвижников, на которых Ярошенко тотчас выделяется военным мундиром, если бы не привычные упоминания о нем мемуаристов как о человеке в мундире, если бы не две-три подробности о военной службе Ярошенко, сообщенные после его смерти вдовой, если бы не «Послужной список полковника Ярошенко», сохранившийся в бумагах историка искусства Собко среди материалов для «Словаря русских художников», нынешние исследователи могли бы вообще ничего не узнать о тридцати семи годах (из пятидесяти двух прожитых) военной службы Ярошенко. Следы ее совершенно затерялись в необозримых архивах военного ведомства. Военная служба — факт личной, или, по слову Рериха, частной, жизни Ярошенко; подробности этой жизни остались неизвестны современникам, друзьям — будущим мемуаристам. Ярошенко смолоду сделал выбор: для себя, для общества, для России он был художником. До нас не дошли суждения Ярошенко о собственных его работах. Он не считал нужным рассказывать наперед, какую затевает картину, и точно так же не считал нужным объяснять то, что им было создано. Вокруг его картин вспыхивали острые споры, он в них не участвовал. Крамской писал: «Художник, как гражданин и человек, принадлежа к известному времени, непременно что-нибудь любит и что-нибудь ненавидит... Любовь и ненависть не суть логические выводы, а чувства. Ему остается только быть искренним, чтобы быть тенденциозным». Ярошенко высказывался в своих произведениях прямо и открыто. Искренность его в словах и поступках, казавшаяся иным чрезмерной, не оставляла художника и за мольбертом. В спорах вокруг картин Ярошенко самое частое слово — «тенденциозность». Рерих, предостерегая от вмешательства постороннего глаза во внутреннюю жизнь Ярошенко, советовал обратиться к его созданиям: «Художественная же деятельность его — на глазах у всех».
|
Н. A. Ярошенко Шат-гора (Эльбрус) | Н. A. Ярошенко Женский портрет (Украинка) | Н. A. Ярошенко Гора Седло в окрестностях Кисловодска | Н. A. Ярошенко Портрет Поликсены Сергеевны Соловьевой | Н. A. Ярошенко Девушка с письмом |
© 2024 «Товарищество передвижных художественных выставок» |