5. А.И. Сомову

[Начало декабря 1863 Флоренция]

[...] Вы требуете, чтобы описать Вам поподробнее все, что я видел. На это я Вам вот что скажу. В продолжение моего путешествия у меня составилась мало-помалу некоторая идея об искусстве европейском (вовсе не больно-то в пользу сего), что я изложил более или менее кратко в заметках более или менее плохих, в коих описываю и последнюю выставку в Брюсселе (четырехгодичная) довольно подробно. Рассказываю некоторые сюжеты картинок и устройство выставок, правила о приеме картин, их расстановке, на кого это возлагается и кем, все это весьма отлично от нашего, и нужно согласиться, что не в нашу пользу, что намерен послать копию отчета о моей прогулке по Европе в нашу Епидемию, ибо она того требует. Но в то же время она их бросает. В этом, я думаю, что не ошибаюсь. Вы могли бы сей отчет, если Вам это интересно, просто взять у Зворского¹, а впрочем, если будет время и черняк, я Вам копию пришлю, исправленную и дополненную. В настоящее время я нахожусь во Флоренции и отныне впредь пробуду еще месяц. Нужно Вам признаться, что природа Италии подгуляла. Живописцы толкуют, что как-то линии красивы, но я того в толк не могу взять. После Швейцарии все слабо. В настоящее время пишу этюд с женщины вроде Магдалины. Сидит в печальной позе, волос изобилие, кругом скалы. Словом, захотелось женщину почувствовать, как говорится, ибо ни разу еще женского тела не писал, пишу в натуральную величину и нахожу, Что трудней мужчин. На теле мало зацепочек, все гладко. Кроме того, написал маленький эскиз, который буду писать в большом размере и которого некоторое микроскопическое подобие тут прилагаю.

Не знаю, понятен ли Вам сюжет, дело в том, что из двух сестер одна младшая замужем и у нее есть ребенок, с которым она дурачится: она молода, красива и счастлива. Другая — старшая перешла возраст, когда благоразумие предлагает не помышлять о своем счастье, а заняться или чужим делом, или святым писанием, что она делает в одну из минут, когда молодая мать, только покормив ребенка, с ним шалит, девица засмотрелась невольно на эту сцену (которую предполагается сделать красивой, ибо она дает к тому случай), забыла работу, и невольная грусть изобразилась на физиономии, а может быть, и слезы навернулись — это уж как мне вздумается — как Вы думаете, может из этого выйти толк? Подумайте, молодая женщина, этак некоторым образом в дезабилье, ребенок, роскошный капотень с ленточками, шитое атласное одеяльце, кружева, шаль, розовые щеки, кончик груди — и все в свету, а в стороне, менее освещенной, нечто отцветшее, хотя сохранившее признаки, четки, медальон на шее, около какое-нибудь подражание Христу и т. д. Помыслите и, если будет время, отпишите Ваше мнение, мной весьма ценимое, а может, Вам придет какая дополнительная черта в голову. Назвать я думаю — «Игра случая»².

Нужно Вам заметить, что из художников я почти никого не видал; Чистяков в Риме. Проездом в Рим был во Флоренции знаменитый г. Иков, который пленен Парижем [...], а Карнеев с ним тоже разъезжает. Осталось восемь месяцев жить за границей, он собирается что-нибудь начать работать. Потом были архи[текторы]: Попов и Кольман, которых я не знаю. Последний, кажется, получил боль[шую] золотую медаль в Париже за рисунки Альгамбры. В Дюссельдорфе встретил Риццони, вместе ехали до Льежа, где и ночевали, отколе он направился в Голландию, а я в Бельгию. В Брюсселе почти в первый раз я глотнул досыта всякого художества, ибо до тех пор только в Дюссельдорфе видел кое-что, что я всегда предчувствовал и что в Брюсселе осуществилось. В Брюсселе я видел много хорошего, в том числе И. Трутнева, который меня удивил жалобой, что не у кого учиться и ничего не успевает. Послал какую-то вещь в Питер, видели Вы или нет? Что сие есть? Когда-то он много обещал, говорили, что он наш лучший жанрист, все после «Благословения рекрута», картины, которую следовало бы повесить в рекрутском присутствии между портретом Нико[лая] Пав[ловича] и станком. Должно быть, давно хотелось публике что-нибудь из современного быта³. Жанр всюду выгнал живопись историческую, с тех пор, как уехал из России, не видал ни одной, стоящей внимания, исторической картины. На выставках, если и встретится, то ей везде отведены самые высокие места под потолком, и все плохо, точно так же, как и у нас, та же скука и казенщина и отсутствие натуральности.

Можно сказать по совести, что наша Академия, если не самая лучшая, то из лучших, да нет, просто лучшая. Такой галереи, как у нас в Академии, теперь нет нигде в академиях. Эта галерея могла бы составить отдельный музей для какого-нибудь немецкого столичного города. В Академии Берлинской три комнаты, набитые хламом, составляют галерею Академии, в Брюсселе Академия где-то в подвале так, что и отыскать ее нельзя. Во Флоренции натурный класс есть Академия, да и вообще смысл их не тот. Если бы казенных профессоров поразогнать, так наша Академия была бы отличная. А немец, что за бестолковый народ. Особенно в Берлине и Дрездене я не заметил никакого движения, все пишут медхенов с козочкой или итальянских бандитов, великий Каульбах скорей большой Каульбах, чтобы сделать его фрески понятными, надо кругом голов или из рта пустить надписи, — и пестро так написано, несмотря что сюжеты важные, точно французский ситец⁴. В Милане и Palazzo Brera опять повстречал исторические сюжеты: и Юдифь, и Андромеду, и всякую мифологию, произведения современной кисти до того исторические, что точь-в-точь писал Солдаткин⁵ или Иков. И здесь во Флоренции встречаю исторические картины, точно Иков — те же пороки и то же отсутствие достоинства. Во Флоренции говорят, в живописи есть движение вперед, я обошел все выставки и меня поразило удивительное собрание посредственностей, так и видно, что учиться лень, а денежки хочется зарабатывать, и притом самое жалкое подражание французам, например мальчик идет с зеленым зонтиком, который заслонил солнце, и этот сквозящий зонтик и мальчик, идущий по дорожке, делают яркое пятно. Ну вот и картина, намазано вообще, а в подробностях ничего не разберешь, и все такие пошлости. Здесь есть некто Усилио Усси, которого равняют с Поль де ля Рошем⁶, которого картина висит в здании, где устроена выставка, — «Изгнание духа». С нее сделали гравюру. Картина, впрочем, не делает большого впечатления, флорентинцам она должна нравиться, ибо духу гонят. Можно положительно сказать, что нам технике нечего учиться у иностранцев, уж если на то пошло, так скорее пусть они учатся (перечитывая, я заметил, что в этом месте я раскатился). Их сила не в том, живописцев у нас довольно, и что такое живопись, и какие ее требования, мы не хуже их знаем, а я думаю, что у нас нет художников, т[о] е[сть] вру, есть, да по России мало, только начинаются. Но 10—15 лет — у нас будет их довольно! Я помню несколько картин на нашей выставке, которые бы смело могли стоять в Брюсселе, хотя бы, например маленькая вещица Кошелева «1-е число»; что кидается в глаза⁷, это разница между направлением нашего жанра и заграничного. От нашего все Щедриным несет, между тем европейский скорее отзывается Тургеневым или даже послаже. В Брюсселе на выставке было до 5 картинок, сюжет которых был — молодая мать кормит грудью ребенка, и все тут. Вообще много сцен из внутренней жизни семьи, трактованных большею частью без всякого дальнейшего размышления или задней мысли, а просто как камеробскура. А нашего направления с задней мыслью, всегда почти горькой, я положительно не видал ни одной вещи, разве кончина какой-нибудь канареечки. А впрочем, вспомнил, вместо канареечки картину в Кельне в музее — «Смерть дочери Кромвеля», и сам он тут⁸. Хорошо, как говорит Калинин. Из скульпторов во Флоренции более замечательный и нам известный Дюпре⁹, а также нам известный, хотя не столь замечательный Забелло. Из русских — Мечников и Пряничников, оба служившие у Гарибальди, люди вольных мыслей.

[...] Собственно, что касается до меня, то я чувствую себя несколько лучше, чем в России. Жизнь не такая терпкая. В Италии мало кто думает, ибо мало кто умеет, остается только делать не задумываясь, а это идеал, к которому, по моему мнению, следует мне стремиться, и, право, я был бы очень доволен (очень многие мне завидуют из провинции), но у меня есть особый талант быть недовольному во что бы то ни стало, а иногда и хандрить, и как бы при благоприятной обстановке ни с того, ни с сего терять ко всему вкус и скучать по черт побери! Может оно, как-нибудь там так и нужно, не переделаешь.

Примечания

1. См. письмо 8. Зворский В.К. — производитель дел в Академии художеств.

2. Рисунок в подлиннике письма не сохранился. Речь идет о картине «У чужого счастья» («Материнское счастье», «Две судьбы», или «Игра случая», 1865, частное собрание). Экспонировалась на годичной выставке Академии осенью 1865 года.

3. Чистяков П.П. — исторический живописец и педагог. Окончив Академию в 1861 году, был послан осенью 1862 года пенсионером за границу.

Иков П.П. — исторический живописец и портретист. В 1858 году получил большую золотую медаль, в 1860 как пенсионер уехал за границу.

Карпеев А.Е. — живописец-жанрист я педагог. Получил в 1860 году большую золотую медаль, в 1861 был отправлен пенсионером за границу.

Попов А.П. — архитектор, пенсионер Академии с 1862 года.

Кольман К.К. — архитектор. С 1858 года пенсионер Академии за границей. В 1864 году, по возвращении в Россию, был признан академиком за рисунки по реставрации Альгамбры.

Риццони А.А. — живописец-жанрист. В 1861 году уехал как пенсионер Академии за границу, где и прожил большую часть жизни.

Трутнев И.П. — живописец-жанрист и педагог. В 1859 году был отправлен пенсионером Академии за границу. В 1865 году вернулся в Россию, не окончив срока. За картину «Крестьянин благословляет сына своего в ополчение», о которой пишет Мясоедов, художник в 1855 году получил золотую медаль «за экспрессию».

4. В 1847—1866 годах немецкий исторический живописец В. Каульбах исполнил в Новом королевском музее в Берлине фрески на сюжеты, изображающие «важнейшие события мировой истории».

5. Солдаткин П.И. — исторический живописец, учился в Академии с 1852 по 1857 годы, получил при окончании звание классного художника. Автор картин «Фидиас представляет Периклу модель статуи Минервы», «Сергий благословляет Дмитрия Донского на брань с Мамаем» и т. п.

6. Очевидно, речь идет о Стефано Усси — итальянском историческом живописце, жанристе, портретисте и пейзажисте.

Деларош П. — французский исторический живописец, изображавший преимущественно события средневековья.

7. Кошелев Н.А. — исторический живописец, жанрист и педагог. За картину «Первое число» получил в 1862 году вторую серебряную медаль. (Местонахождение неизвестно).

8. Картина немецкого исторического живописца и портретиста Ю. Шрадера «Кромвель у постели больной дочери», 1859.

9. Дюпре Дж. — итальянский скульптор.