Эпилог

Москва, февраль 1914 года.

- А гляньте-ка, Константин Ляксеич, вон туда. Неужто сам государь император? - Василий Князев робко потянул за рукав Константина Коровина, ходившего вместе с ним по посмертной выставке Серова.

-Он и есть, Василий, - бросив взгляд на портрет Николая II в тужурке, подтвердил Коровин.

- А те дамочки молоденькие рядом с государем?

- А это великие княгини, сестры его, Ольга и Ксения, а рядом их брат Михаил. А слева, в мундире, на саблю опирается, узнаешь, кто? - лукаво воззрился на спутника Коровин.

- Да что ж я, совсем неуч? Как не узнать - батюшка их покойный, Лександр Лександрыч, - с достоинством сказал Князев.

- А внизу, Василий, - терпеливо пояснял Коровин, - сцена коронации Николая в Успенском соборе.

- Да неужто Валентин Лександрыч так близко их знал и, как нас с вами, списывал? - изумленно таращась на портреты царской семьи, недоверчиво спросил Князев.

- Вот так же и списывал, - подсмеиваясь в душе над наивностью Князева, удостоверил Коровин.

В честь похода на выставку картин хорошо когда-то знакомого ему художника Василий Князев надел единственный свой приличный сюртук, тщательно надраил сапоги и даже, что было для него равносильно чуть ли не подвигу, обработал сюртук и брюки щеткой и тем устранил прилипший к ним пух и иной сор. Но, оказавшись в обществе элегантно одетых дам и господ, переполнивших залы Художественного салона на Большой Дмитровке, все же оробел и на всякий случай старался держаться поближе к сманившему его на выставку Константину Коровину.

Да когда же он успел все это сделать? - размышлял, переходя из зала в зал рыбак и бродяга по натуре Василий Князев. Впрочем, эти мысли возникали не только у Князева, а и у многих других посетителей посмертной выставки Серова. Вроде бы и работал чересчур медленно, без конца переделывая и начиная вновь, а вот написал же несколько сот первоклассных картин. Собранные вместе, они давали многоликий портрет всей России - от царского двора до купцов, аристократов, творцов литературы и искусства, простых мужиков и баб. А сколько задушевных пейзажей, какая масса рисунков - только иллюстрации к басням Крылова занимают отдельный зал.

Организованная друзьями Валентина Александровича, и прежде всего Грабарем и Остроуховым, эта выставка с огромным успехом уже была показана в Петербурге. Не меньший интерес вызвала она и в Москве, где пополнилась хранившимися в частных собраниях работами.

Московский критик Эфрос посчитал ее крупнейшим событием в русском искусстве со времен дягилевской выставки исторических портретов в Таврическом дворце. Другой критик ставил в своем отзыве портретное мастерство Серова на ту же высоту, какой достигли величайшие мастера - Тициан, Веласкес, Рембрандт, Франс Хальс, и писал, что этот художник является "славой и гордостью живописного искусства на все времена и для всех народов".

Но приятель Коровина по рыбацким походам Василий Князев отзывов не читал, и они мало его интересовали. Бродя по выставке мимо портретов, запечатлевших царей, их родню, светских красавиц, он с почти детским восторгом обнаружил и портрет самого Коровина, когда-то исполненный Серовым в их общей мастерской, и огромный, во весь рост, портрет другого своего знакомого по рыбалке - Федора Ивановича Шаляпина.

И все же Князев не был полностью удовлетворен. Движения его стали нетерпеливыми. Он будто искал что-то и никак не мог найти. Наконец рискнул спросить Коровина:

- А где ж та картинка, Константин Ляксеич, которую, помните, Валентин Лександрыч в вашей избе после рыбалки списывал?

- Какая картинка? - не сразу вспомнил Коровин.

- Да мы там оба с вами на ней, - подосадовал на его забывчивость Князев. - Вы, Кянстантин Ляксеич, на кровати одетым лежите, а я стою возле кровати. Мы тогда еще о рыбах говорили. И Федор Иванович был с нами, слушал разговор наш и смеялся.

- Ах вот ты о чем! - вспомнил Коровин. - Так он картинку эту Шаляпину, помнится, по его просьбе подарил. Видно, забыли для выставки у Федора Ивановича попросить.

- Жалко! - почесал затылок Князев. - Тоже интересная картинка, и мы с вами, Кянстантин Ляксеич, хорошо вышли.

Почему бы и его физиономии не красоваться рядом с портретами императоров и расфуфыренных дам? Мысль эта уже не давала Князеву покоя. Что же это организаторы не выпросили картинку у Шаляпина? Разве он, Василий Князев, не ночевал с художником под одной крышей, разве он не часть той России, какую любил покойный Валентин Александрович?