Е.Н. Юркина-Савельева. Крестный отец

Отец мой, Никодим Никанорович Юркин (псевдоним Иванов-Панов), был полковым писарем и сверхсрочно (семь лет) служил у Ярошенко. Он выполнял все поручения Николая Александровича, который доверял отцу тайные письма к народникам и другую переписку. Николай Александрович очень ценил моего отца и хорошо к нему относился, несмотря на свой высокий чин генерала. В марте 1884 года отец поехал по поручению Ярошенко и дорогой неожиданно для всех умер от разрыва сердца. Это скорбное событие произошло за 3 месяца до моего рождения. Николай Александрович взял меня на воспитание. Часто к Ярошенко приезжали народники-революционеры, с которыми он подолгу беседовал, сидя в своей любимой качалке. Немало приходило медицинских работников и учителей. Посещали квартиру Ярошенко и люди из рабочей среды, которых он, как и других, принимал в столовой. Его кабинет, а вернее мастерская, был всегда открыт для всех, кто имел желание посмотреть его картины.

Когда бывали гости и велись разговоры о политике, меня сажали в столовую как ширму от любознательных прислуг, которые часто заходили, но, видя, что я читаю сказку «О царе Салтане», уходили, не решаясь подслушивать при мне.

Говорили о В.И. Ленине, о казни его брата Александра, о свержении самодержавия и республиканском образе правления. Мне было тогда 12—13 лет.

Звала я Николая Александровича крестным отцом.

Его другом был полковник Бударин из Тверского гарнизона, часто приезжавший в гости из Твери. Учились они вместе. Бударин также был из передовых людей своего времени и разделял взгляды Николая Александровича.

Два раза на «субботах» я видела сына Герцена и хорошо помню, что была у него на елке. В Петербурге при мне не раз бывал у них и ночевал Л.Н. Толстой, которого мы называли дедушкой.

Николай Александрович очень любил детей. Хорошо помню, как Николай Александрович написал картину «Дети Кавказа», которая была на Всемирной выставке в Париже. Писал он ее в Кисловодске. Среди детей разных национальностей на переднем плане, справа, была написана и я. Кстати сказать, что самым лучшим местом в картине было мое живописное пятно, так как я была самой маленькой из всех, написанных в картине, и была изображена в легком платье с корзиночкой в руках. Картина была очень хорошо исполнена и вызывала у зрителей восторг. Когда Николай Александрович вернулся из-за границы, он взял меня на руки, стал то поднимать, то опускать, приговаривая: «Ленуська, милая, да ведь это ты подкупила всех зрителей, это ты доставила мне такую радость и удачу!», и целовал меня много раз.

Большая по размеру картина была приобретена Романовыми. А когда я была уже учительницей, лично видела эту картину и себя на ней в Зимнем дворце в Петербурге в 1911 году. Местонахождение ее в настоящее время мне неизвестно.

Николай Александрович часто ездил со своими картинами в Рим, Париж, где и устраивал выставку своих произведений. Помню, часто в газетах появлялись сообщения о том, что такого-то числа художник Ярошенко уехал в Италию. По возвращении его из-за границы также оповещалось, что возвратился художник Ярошенко со своими картинами после участия на выставке. По этому поводу Мария Павловна мне говорила: «Вот видишь, Ленуська, какой он у нас знаменитый!?» Мария Павловна гордилась им, сама читала газеты и давала мне.

Профессор Герд приносил Ярошенко газеты с этими извещениями. Николай Александрович часто брал меня с собой к художнику И.Н. Крамскому в мастерскую, в которой работали молодые художники. Он подходил то к одному, то к другому, советовал, проверял, поправлял. Его появления ждали, его любили и ценили. Когда крестный вышел в отставку, а это было в 1892 году, он пригласил нас с мамой к себе на дачу, в Кисловодск. Но сбыться нашим желаниям не удалось. Мой дедушка (мамин папа) был в преклонном возрасте и, проживая в Сыктывкаре, очень просил мою маму приехать. Нам дали денег на дорогу туда и обратно. Там мы и остались. И только тогда я узнала, что это и есть моя мама, так как до этих пор воспитывалась я у Ярошенко.

Николай Александрович и Мария Павловна не хотели меня отпускать, так как имели желание меня удочерить. Они скрывали это от моей мамы и от меня, что у меня есть мама. И вот здесь-то, когда моя мама стала настаивать на том, чтобы меня Ярошенко отпустили, тайна раскрылась.

Этот листок из журнала «Север» с портретом Николая Александровича мне очень дорог, как память о моем отце и воспитателе. Меня очень любили в семье Ярошенко и баловали, доставляя радость. Гости, приходившие к ним, дарили мне подарки. Первое образование дали мне Ярошенко. Училась я у частного учителя, а позднее у Успенских. Хорошо помню, что вместе с нами жила его родственница Феня, которая также меня воспитывала. Мы с ней ходили в Таврический сад и другие места прогулок. Когда я болела, я находилась на излечении в той самой больнице, в которой работала моя мама.

Николай Александрович был очень добрый, помогал деньгами бедным, а Мария Павловна, не совсем разделяя его доброту, говорила: «Ты нас разоришь своей добротой!», хотя и сама была не менее щедра.

Своих детей у них не было, и со мной он бывал всегда очень ласков и добр, играл в прятки, бегал. Бывало, ищет меня, но проходит мимо, хотя и видит, где я спряталась, и просит, чтобы я отозвалась. Мария Павловна тоже уделяла мне много времени, относилась хорошо. Однажды она купила мне кубики, помогала строить домики. Случилось, что моя подруга Зоя стала их отнимать. Я сердилась, но Мария Павловна сказала: «Не ссорься, услышишь грубость, не отвечай; а если ответишь, то вот и ссора». Так учила она меня уму-разуму. Мне нравилось время, когда Надя Волженская гостила у Марии Павловны в Петербурге, особенно вечера. Мария Павловна шила мне платья, покупала ботиночки, а после одной стирки платья и небольшой носки обуви Мария Павловна складывала все в сундучок, а нам шила новое. А то, что складывала, раздавала бедным детям на своей даче в Кисловодске. Волею судеб я осталась жить у Успенских в Сыктывкаре.

С Марией Павловной мы переписывались пять лет. После смерти Николая Александровича в 1898 году Мария Павловна звала меня и маму в Кисловодск. Но моя мечта — побывать на даче в Кисловодске — не сбылась.

В 1901 году, будучи уже учительницей, на Севере, в Коми, я жила с мамой. Мой муж, Василий Владимирович Савельев в 1921 году, догоняя свой полк, пробыл один день в Кисловодске, поклонился за меня памятнику моего отца-воспитателя Н.А. Ярошенко. С грустью он увидел, что сад разорен, ограда вся поломана, дома запущены.