А. М. Горький

Лет около пяти назад редакция "Литературного наследства" предложила мне написать о моих встречах с М. Горьким. Я написал небольшую статью о нем, и, раньше чем отдать ее в печать, решил послать написанное мной на суд самому Горькому, жившему тогда в Крыму. Я сделал это с первой же подвернувшейся "оказией", приложив письмо к Алексею Максимовичу, в коем просил его дать свой отзыв о моем писании¹. В соответствии с отзывом я предполагал или послать статью в "Литературное наследство", или уничтожить ее вовсе. Через какое-то время получил ответ:

"Многоуважаемый Михаил Васильевич - простой, "душевный" тон воспоминаний Ваших мне очень понравился. А вот публикация "Литературным наследством" воспоминаний о человеке еще живущем - не нравится. Погодили бы немножко. Сердечно поздравляю Вас с новым годом, желаю Вам здоровья. Слышал, что Вы написали еще один портрет И. П. Павлова и говорят - еще лучше первого.
Крепко жму талантливейшую Вашу руку. А. Пешков. 2. I. [19]36"

Такой ответ Алексея Максимовича порадовал меня и заставил задуматься: надо ли спешить с опубликованием статьи. Через полгода Горького не стало и мною были напечатаны воспоминания о покойном².

Мое знакомство с Максимом Горьким началось с его произведений. Как-то в конце 90-х годов, приехав из Киева в Питер, я попал на Сергиевскую к Николаю Александровичу Ярошенко. Я любил этого безупречного, честного, прямого, умного человека. В те далекие времена имена Крамского и Ярошенко часто упоминались, дополняя один другого. Крамской был "разумом", Ярошенко - "совестью" передвижников. Н. А. Ярошенко был на четырнадцать лет старше меня³, но это не мешало нам быть в наилучших отношениях до самой смерти Николая Александровича, Вот и в этот раз я с удовольствием думал о нашей встрече, нам было, о чем поговорить. В те годы была уже закончена роспись киевского Владимирского собора, о нем говорили, писали у нас и за границей. Нас, художников, "славили", но были и "скептики". К ним принадлежал и Ярошенко, не упускавший случая при встречах со мной съязвить по поводу нами содеянного. Досталось мне и в этот раз. Я мужественно отбивался, но тут, как на грех, попалась на глаза Николая Александровича небольшая книжка - это были ранние рассказы М. Горького - "Челкаш" и другие⁴. Николай Александрович спросил, читал ли я эту книжку, и узнал, что я не только не читал ее, но и имени автора не слыхал. Ну и досталось же мне тогда - прокис-то я в своем Владимирском соборе, и многое еще было сказано. Все это говорилось, конечно, в милой, в дружеской форме, и я, чтобы загладить свою вину, уезжая, захватил рассказы с собой и дома в постели залпом прочел чудесную книгу. На другой день я опять был на Сергиевской и, уже "прощенный", целый вечер проговорил с Николаем Александровичем о большом даровании молодого автора. Сколько упований, надежд и "пророчеств" было нами высказано на его счет. Помечтали мы тогда изрядно... Рассказы эти и посейчас остаются такими же свежими, живыми, поэтическими - в этом их сила, их неувядаемость.

Где, когда познакомился я лично с Алексеем Максимовичем - сейчас не помню⁵. Может быть, в Крыму, в Ялте - по пути в Абастуман, или в Нижнем - по дороге в свою Уфу... В Ялте я мог встретить Горького в 1899 году на балконе у доктора Средина, куда в те времена тянулся "интеллигент" всех толков. На срединском балконе бывали и марксисты, и идеалисты, там всем было место, как у Ярошенко на Сергиевской, или у них же в Кисловодске. Какая-то неведомая сила влекла на этот балкон как ялтинских обывателей, так и заезжих в Крым. Бывало: тянутся люди в гору, мимо гимназии к дому Ярцева, где проживал тогда медленно угасавший в злой чахотке доктор Средин, объединявший вокруг себя "ищущих правды жизни". Кто только не шел к милому, спокойному Леониду Валентиновичу! Часто бывал там и Горький, любил бывать и Чехов. М. Н. Ермолова говорила мне, что она "на срединском балконе отогревается от московской стужи". Художники Левитан и Виктор Михайлович Васнецов, Мамин-Сибиряк и благодушный большой Елпатьевский заглядывали туда. Все несли Средину свои думы, заботы, радости и печали, а он всех выслушивал почти молча, и молчание это было "мудрое молчание": все знали, чувствовали, что их внимательно слушают, до конца понимают, и уходили с балкона бодрые духом, благодарные... Так или иначе, познакомившись с Алексеем Максимовичем, я помню, что он сразу же пришелся мне но душе. Молодое лицо его, на редкость привлекательная улыбка располагали, влекли к нему всех. Детвора ни с кем так охотно не ходила в горы - на Ай-Петри, как с Алексеем Максимовичем. Мы стали встречаться то в Крыму, где Горький время от времени появлялся, то в Нижнем, во время моих поездок по Волге к себе в Уфу или обратно в Киев. Огромный, сутуловатый, с небольшой головой, прямыми темными волосами, с одухотворенным лицом простолюдина, широким ртом, прикрытым рыжеватыми усами, в светло-серой рубашке или в черной блузе, - таким я помню Горького в те далекие встречи. Наши отношения скоро установились - они были просты, искренни; мы были молоды, а искусство нас роднило. Встречаясь, мы говорили о том, что волновало нас, - мы не были людьми равнодушными, безразличными, и хотя не во всем соглашались, не все понимали и чувствовали одинаково, но на том, что считали важным, значительным, сходились.

Помнится, в 1901 году я прожил у Алексея Максимовича в Нижнем несколько дней, мне нужно было написать с него этюд (тот, что сейчас находится в музее его имени). Этюд должен был послужить мне для большой картины "Святая Русь"⁶.

Писал я в саду, примыкавшем к большому многооконному дому, где жил в ту пору Алексей Максимович. У него постоянно бывал народ, он любил быть окруженным людьми. За обедом места не пустовали. Наши беседы велись по преимуществу на темы, так или иначе присущие искусству.

Помнится, мы пошли погулять: Алексей Максимович, Екатерина Павловна и я. Дошли до театра, повернули к дому. Пошли дальше, разговор был о "путях творчества". Алексей Максимович говорил, что во время работы бывало такое: вся повесть готова, но одно слово - его образное значение, непередаваемый яркий смысл - тормозило дело. Слово не шло на ум, оно ускользало, как бы дразня художника. Тут никакие .мольбы редакции для автора значения не имели, он бывал неумолим.

Однажды рассказ был совсем готов и лишь это одно слово не давалось, оно убегало от Горького. Редакция выходила из себя, все сроки прошли, а нужного слова все нет как нет... Заходит приятель, видит Алексей Максимович не в духе, предлагает пойти... в цирк. Идут, смотрят разные разности - "рыжих" и прочее. Вдруг совершенно неожиданно слово мелькнуло, как живое, перед "внутренним оком" художника. Он схватил слово на лету. Алексей Максимович, не дожидаясь конца представления, веселый, довольный, вернулся домой. Рассказ был кончен и немедленно отправлен в Питер.

Наше знакомство продолжалось. Алексей Максимович как-то прислал мне собрание своих сочинений с приятной надписью, я ответил посылкой ему этюда и эскиза. Их он в свое время передал в Нижегородский музей, где они и находятся по сей день⁷. Дороги наши были разные: я писал картины на излюбленные мной темы, Горький написал "Песню о соколе", "Буревестника", имя его становилось все популярней, значительней.

Помню, были мы в Ялте, часто видались то там, то сям. Однажды сидели на терассе, южный вечер незаметно перешел в тихую звездную ночь, а мы сидели, вели мечтательные, вдумчивые разговоры, говорили о судьбе нашей родины, о художниках и художестве, о Л. Толстом, Достоевском, о целях, путях, призваниях писательских...

После этой беседы я в Крыму с Горьким больше не встречался, а через какое-то время появился его гимн человеку - "Человек"⁸.

В 1903 году я жил в Абастумане⁹. Абастуман был тогда одним из излюбленных дачных мест Закавказья На лето туда съезжалось много народа, большое оживление вносила молодежь. В один из летних дней ко мне на квартиру явились Алексей Максимович, Екатерина Павловна и с ними К. П. Пятницкий - издатель "Знания". Они путешествовали по Кавказу и по дороге в Кутаис заехали в Абастуман. В то время Максим Горький был "во всей славе своей". Молодежь быстро узнала о его приезде. Во время обеда нашу террасу закидали цветами. Демонстрация длилась до конца обеда и изрядно утомила Алексея Максимовича. После обеда я показал гостям свои работы¹⁰. На другой день рано утром путешественники отправились дальше, через Зекарский перевал в Кутаис.

Много лет прошло после нашей абастуманской встречи, огромные события преобразили совершенно нашу родину За эти долгие годы не раз я слышал, что Алексей Максимович обо мне поминал добром. Встретились мы еще раз в 1935 году на моей небольшой кратковременной выставке в Музее изящных искусств (ныне имени Пушкина). Оба мы уже были стариками, встретились хорошо, я рад был увидеть все такую же привлекательную улыбку, какая была у Алексея Максимовича в молодые годы. Он внимательно осмотрел выставку, хотел приобрести одну из картин, как он сказал, "для Нижегородского музея"¹¹. рто был семейный портрет, и я уступить его не мог¹².

Спустя некоторое время Алексей Максимович взял у меня другую вещь, также бывшую на выставке - "Больную девушку", и она посейчас висит в его кабинете в Горках¹³.

Прошел еще год, Горький только что вернулся из Крыма, он хотел посмотреть одну из моих картин, не бывших на выставке, дважды звонил ко мне, но не дозвонился. Через две недели - 18 июня - его не стало.

Ушел из жизни большой художник-поэт, яркий выразитель дум, скорбей и упований народных.

Примечания

Печатается по тексту книги "Давние дни", стр. 119-123. Текст письма А. М. Горького к Нестерову уточнен по автографу (Архив А. М. Горького при Институте мировой литературы имени А. М. Горького Академии наук СССР, ПГ-рл27-11-2; см. М. Горький, Собрание сочинений, т. 30, М., 1956, стр. 416).

Впервые - в ранней редакции - опубликовано в газете "Советское искусство" от 23 июня 1936 г., № 29 (315), под заглавием "Встречи с Горьким". Текст, помещенный в "Давних днях", предварительно напечатан в журнале "Огонек", 1938, № 14 (631), стр. 7, под заглавием "Памяти А. М. Горького". Перепечатан в книге "М. Горький в воспоминаниях современников", Государственное издательство художественной литературы, 1955, стр. 218-222.

1. Рукопись статьи и письмо были вручены Горькому художником П. Д. Кориным, посетившим его в конце декабря 1935 г. в Тессели (см. Павел Корин, Мои встречи с А. М. Горьким - "М. Горький в воспоминаниях современников", стр. 637). Письмо Нестерова к Горькому, датированное 20 декабря 1935 г., хранится в Архиве А. М. Горького, КГ-ди 7-7-3.

2. Имеется в виду ранняя редакция воспоминаний, напечатанная в "Советском искусстве" от 23 июня 1936 г.

3. Н. А. Ярошенко, родившийся в 1846 г., был на шестнадцать лет старше Нестерова.

4. Рассказ Горького "Челкаш" напечатан в 1895 г.

5. Нестеров познакомился с Горьким весной 1900 г. в Ялте. В письме к А. А. Турыгину от 18 мая того же года из местечка Горячий Ключ близ Екатеринодара Нестеров сообщал: "Познакомился с Горьким; это очень высокий сутулый человек с простой широкоскулой физиономией, русыми волосами, в одних усах. - Портрет Репина похож, но в нем ускользнуло очень существенное выражение мягкости и доброты в лице Горького... Мы почти сошлись сразу" (см. С. Н. Дурылин, Нестеров-портретист, М.-Л., 1949, стр. 31).

6. О своем намерении приехать в Нижний Новгород летом 1901 г. и написать с Горького этюд Нестеров уведомил его в письме от 26 июня того же года из Москвы (Архив А. М. Горького, КГ-ди 7-71-1). В письме к А. А. Гурыгину от 25 июля 1901 г. "с перепутья из Нижнего" Нестеров сообщал, что "провел два приятных дня у Горького" и "написал с него удачный этюд" (Русский музей, Отдел рукописей, ф. 136, ед. хр. 14, л. 24; см. С. Н. Дурылин, Нестеров-портретист, М.-Л., 1949, стр. 32). Горький, со своей стороны, писал К. П. Пятницкому 10 августа 1901 г.: "Был Нестеров и написал с меня этюд для какой-то картины. Ловко!" (Архив А. М. Горького, ПГ-рл 33-1-26). В ранней редакции воспоминаний Нестеров излагает мотивы, побуждавшие его включить Горького в композицию своей картины, и причины, по которым позднее он от этого отказался: "Мне это казалось необходимым: на картине народ шел ко Христу - символу "великой правды", и вот тут Горький, как представитель народа, его культурных верхов, казалось мне, был бы у места... Но позднее я убедился, что великая правда, к которой стремился М. Горький в своих произведениях, совсем не в плане моей "Святой Руси", и я изменил свое намерение".

7. Присылка Горьким Нестерову собраний своих сочинений относится к ноябрю 1901 г. Благодаря писателя за подарок, Нестеров писал ему 17 ноября 1901 г. из Киева: "По получении книг перечитал вновь многое. Какое широкое, как песня, изображение природы, сколько страсти, удали, вместе с тем глубокой задушевной тоски-печали души человеческой. Какая во всем поэтическая правда!" (Архив А. М. Горького, КГ-ди 7-7-2).

Память несколько изменяет Нестерову, когда он пишет, что послал Горькому две свои работы. Как явствует из цитированного письма, послан был только один этюд, ныне находящийся в Горьковском художественном музее. В каталоге музея он значится под названием "Весенний пейзаж". На этюде надпись: Славному певцу русской природы М. Горькому М. Нестеров. 1901 г. (см. "Каталог собраний Горьковского художественного музея", вып. 1, "Русская живопись ХVIII-XX вв.", М., 1949, стр. 52).

8. В ранней редакции после слов "призваниях писательских" имеется интересное добавление: "Алексей Максимович, как бы созерцая глубину ночи, тайны шумевшего моря, в раздумье промолвил: "Я и сам еще не знаю, - пойду ли я с Достоевским, или против него?" Пришла пора уходить. Попрощались. После этой памятной беседы я с А. М. в Крыму не встречался; уехал... а через какое-то время появился его гимн к человеку "Человек". Из него было ясно видно, что Горький пошел не с Достоевским, а против него". Лирико-философская поэма Горького "Человек", проникнутая верой в грядущий расцвет творческих сил человека при социализме, напечатана в 1903 г.

По прочтении "Человека" Нестеров писал 19 апреля 1904 г. А. А. Туры-гину: "Человек" предназначен для руководства грядущими поколениями, как "гимн" мысли. Вещь написана в патетическом стиле, красиво, довольно холодно, с определенным намерением принести к подножью мысли - чувства всяческие - религиозное, чувство любви и проч.". (Цит. по книге: А. Михайлов, М. В. Нестеров, М., 1958, стр. 163).

9. См. примечание 3 к очерку "Один из "мирискусников".

10. Посещение Горьким Нестерова в Абастумане состоялось в двадцатых числах июня 1903 г. "В начале этой недели совсем неожиданно заявился ко мне Максим Горький... - писал тогда же Нестеров А. А. Турыгину. - Он сильно поправился, настроение хорошее, бодрое. На первых порах пошли в церковь, выводил я его всюду. Мое художество ему, видимо, очень пришлось по душе, особенно же понравилась св. Нина, которую я только что написал с одной приезжей от вас сестры милосердия, очень занимательной, физиономия которой, кстати сказать, в картине заменит мне Максима" (Письмо от 9 июня 1903 г. - Русский музей, Отдел рукописей, ф. 136, ед. хр. 16; фотокопия в Архиве А. М. Горького, Птл 11-33-7).

11. Нестеров обращает внимание на то, что Горький назвал музей "Нижегородским", а не "Горьковским" (к тому времени Нижний Новгород был уже переименован в Горький).

12. Речь идет о портрете Н. М. Нестеровой, дочери художника (1923). Находится в собрании Н. М. Нестеровой.

13. О приобретении Горьким этого портрета рассказывает П. Д. Корин: "В начале 1935 года в Музее изобразительных искусств была закрытая выставка работ М. В. Нестерова. Алексей Максимович был на этой выставке, был вместе с Нестеровым. Ему выставка понравилась, но в особенности ему понравился портрет умирающей от туберкулеза девушки. Он просил, чтобы Нестеров уступил ему эту вещь. Нестеров что-то не соглашался. Алексея Максимовича спрашивали: "Что вам нравится в этой тяжелой вещи?" Алексей Максимович отвечал: "Я никогда не видал в искусстве, чтобы так была опоэтизирована смерть".

Когда я в конце 1935 года поехал в Крым, Нестеров просил меня передать Алексею Максимовичу для прочтения его воспоминания о нем и письмо. Когда я уезжал обратно в Москву, Алексей Максимович вручил мне ответ М. В. Нестерову н сказал: "Убедите, пожалуйста, Нестерова, чтобы он уступил мне портрет девушки!" После долгих разговоров Михаил Васильевич наконец согласился. Мы вместе с И. П. Ладыжниковым отвезли портрет в Горки и повесили его в кабинете Алексея Максимовича. Это было перед самым приездом Алексея Максимовича (в конце мая 1936 г. - К. П.). Портрет и сейчас висит там" (Павел Корин, Мои встречи с А. М. Горьким. - "М. Горький в воспоминаниях современников", стр. 637-638).